Странник... мой?
Шрифт:
«Я сейчас просто умру! Ты мне ответил! Не прошло и десяти лет».
А-а-а-а!
«Это самый лучший подарок на мой день рождения! Ты не знаешь, но он уже завтра!»
Я не могла остановиться, хотя и осознавала, что для женщины тридцати лет мое поведение выглядело несколько инфантильно. К черту! В свое время я многое пропустила. Пока мои одноклассницы сходили с ума по голливудским красавчикам и обвешивали стены своих комнат плакатами с Джаредом Лето и Робертом Паттинсоном, я мчалась домой к умирающей матери. А когда они бегали на свидания с парнями, я лежала под отчимом и боялась… даже не столько того, что он со мной делает, сколько остаться одной, если он уйдет. Ведь
Так что «фанатская болезнь» настигла меня несколько позже. Наверное, это то, чем все девочки должны когда-то переболеть. Вот я и болею… Странником. Мой психолог считает, что таким образом я убегаю от реальности. Создаю иллюзию близости с ним из-за страха реальных отношений. Возможно, она права. Не зря же я плачу ей такие деньги. Но правда в том, что я не готова отказаться от этого. Даже если оно существует исключительно в моей голове.
Странник ничего больше не писал, хотя я, взбудораженная его вниманием, всю ночь обновляла ленту. Ну и ладно. Это не испортило мне настроения. Нет, где-то на подкорке зудела мысль о предстоящем разговоре с отчимом, который звонил мне каждый год, чтобы поздравить, но даже она не могла сделать этот день хуже.
– Рано ты вскочила, Дашуль, – проскрипел за спиной старческий голос Надежды Дмитриевны.
– Кофе хотите?
– Нет. По мне, это пить нельзя.
– Да ладно! Это же натуральная колумбийская арабика. Высший сорт.
– Я не ценитель. Наболтаю растворимого, и все дела.
– Ну, как знаете. – Я пожала плечами. – Надежда Дмитриевна…
– М-м-м?
– А расскажите мне об Архипе! – попросила я.
– Что именно тебя интересует?
– Кто он, что он… Чем занимается? Дом-то у него – ого-го.
– Архип – художник. Его же в честь деда назвали, может, слышала о таком? Архип Сильвестров?
– Да, конечно.
– Ну вот. Дед у него – талант.
– А на внуке, выходит, природа отдохнула? – недоверчиво нахмурилась я.
– Что ты! Архип – гений. Просто он… Как бы это сказать? Махнул на себя рукой.
– В каком смысле?
– Да в прямом. Не хочет он ни выставляться, ни писать. Слишком сильно его гибель жены подкосила.
Надежда Дмитриевна недовольно поджала губы. Такая реакция мне показалась странной.
– Значит, ее смерть была внезапной? – уточнила я.
– А то. Как гром среди ясного неба.
– Я думала, может, она болела.
– Если только на голову, – фыркнула старушка. – Повесилась она – Зойке и года не было.
От этих слов у меня чуть кофе не пошел носом.
– Ужас какой, – прохрипела я, откашлявшись. – Даже страшно представить, что толкает людей на такие поступки.
– Болезнь. Говорю же! Танька была настоящей истеричкой. Какие она Архипу концерты мочила – что ты! Изводила его ревностью, хотя, как ты понимаешь, уж его сложно назвать дамским угодником. Скандалы устраивала, а то и вовсе набрасывалась с кулаками. Ее как будто бесило, что Архип такой… немного замкнутый, нелюдимый, что ли? Мне казалось, она себе цель поставила – довести мужика до ручки.
– А в итоге дошла сама.
– Ну, он-то от нее с палаткой в лес сбегал, когда кончалось терпение. А ей от себя бежать было некуда.
– Чего же он не развелся?
– Кто его знает. Может, жалел ее – она помладше была, в голове ветер. А может, правда, чувства какие испытывал, несмотря ни на что. От него ведь не добьешься.
– И ребенка ему родила…
– Ну, тут еще вопрос, чей ребенок…
– Вы думаете, он сомневается? – мои глаза округлились от ужасной догадки, что отчужденность Архипа по
отношению к Зойке – не случайность? Что если он так наказывал ни в чем не повинного ребенка за грехи матери?– Думаю, ему все равно, – отмахнулась Надежда Дмитриевна. – Зойку он любит безоговорочно.
??????????????????????????
– Мне так не показалось.
– Почему? – изумилась Надежда Дмитриевна.
– Ну-у-у… Как-то холодно он с ней себя вел.
– Он со всеми ведет себя холодно. Такой человек… Это не делает его ни плохим, ни хорошим. И уж точно ничего не говорит о нем как об отце, уж поверь мне. А вот когда Зойка болеет, он от нее ни на шаг не отходит. И вот это как раз показатель.
– Да я же не спорю. Так, описала вам свои ощущения от встречи.
Прерывая разговор, у меня зазвонил телефон. Я вздрогнула, едва удерживаясь от глупого желания сбросить. Иногда меня мучил вопрос: как он поступит, если я не отвечу? Перезвонит ли? И может быть, потому и не сбрасывала, что знала – нет. Не станет. Ни в этот день, ни потом.
– Да!
– Ну, здравствуй, Дашут.
– Доброе утро.
– С днем рождения, что ли? – У Надежды Дмитриевны округлились глаза – голос отчима в трубке слышался довольно отчетливо. – Счастья, здоровья, любви… Чего там еще желать принято?
– Спасибо.
– Замуж еще не вышла?
– Еще нет.
– Ну, так давай уже, Дашут. Время-то идет. Детишек пора… Может, ты бы приехала как-нибудь? – замялся.
Да я лучше сдохну.
– Может быть. Работа пока не отпускает.
– Ну, ладно. Слопай там за меня кусочек торта.
– Обязательно. До свидания.
Я оборвала связь и уткнулась в тарелку, переживая откат. То, что я поддерживала связь с уродом, который едва не разрушил мне жизнь, по мнению моего же психолога, являлось нехорошим сигналом. Я и сама это понимала, просто… У меня действительно было так мало хоть сколь-нибудь близких людей, что даже разорвав, казалось бы, с ними все связи, я все же оставляла тоненькую ниточку на всякий случай. Этой ниточкой и были созвоны раз в год да сообщения по менее значимым поводам. И если эсэмэски от него меня почти не трогали, то после звонков приходилось отходить порой по несколько дней.
– Что же ты молчишь, что у тебя день рождения?!
– С определённого возраста для женщин это не такой уж и праздник, – решила отшутиться я.
– Это с какого такого возраста? – расхохоталась Надежда Дмитриевна. Ну, понятно, с высоты ее семидесяти плюс мои тридцать наверняка казались сущей мелочью. А я… Я чувствовала себя древней старухой, которую здорово помотала жизнь.
– Сегодня я разменяла четвертый десяток.
– Четвертый? – притворно ахнула старуха. – Ну, надо же. Еще не присматриваешься к гробам?
– Еще нет. А вы? – отбила шутку.
– Я уже купила. На чердаке стоит, миленький.
– Вы же шутите? – насторожилась я.
– Ни капельки.
– Какие-то дурацкие традиции…
– Да нормальные. Родне меньше мороки. Да что мы о грустном? Как будем отмечать?
– Никак. В том, что я постарела еще на один год, нет никакого повода для радости. Пойду поработаю.
Сегодня я все же планировала связаться с главой земельного комитета, где бы он ни был. Погрузившись с головой в бумажки, я то и дело отвлекалась на мысли о злосчастном гробе. Было что-то невозможно печальное в том, что наши старики как будто даже смертью боялись заявить о себе или, не дай бог, причинить кому-нибудь неудобство. Как, должно быть, страшно прожить жизнь с вбитым в голову постулатом про то, что я – последняя буква в алфавите… Ведь если рассуждать так, то непонятно зачем вообще тебе была дана жизнь.