Странник

— Вот, — прошелестел он чуть слышно.

— Наберитесь терпения, — сказал Владимир. — Я обещаю: они появятся.

У зеленой калитки он чуть помедлил, взглянул на окно на втором этаже. Он представил кровать с закругленными спинками — одна повыше, другая пониже — и Жеку, раскинувшуюся во всю ширину, взахлеб пьющую утренний сон.

«Спи спокойно, дорогая подруга», — подумал он с глухим раздражением.

* * *

Владимир сидел напротив Малинина, слушал жалобы на судьбу и посматривал через окно на улицу.

Август догуливал последние дни, не догадываясь об этом. Было так же солнечно и безветренно.

Вошел Духовитов, как всегда озабоченный.

— Вот вы где, — сказал он Владимиру, — вас там ищут. Послужите напоследок газете.

— Совсем напоследок? — спросил Малинин.

— Бросает нас, — сказал Духовитов.

— Вот так, беспощадно? — воскликнул Малинин. — На какой же день назначен ваш старт?

— На первый сентябрьский, — вздохнул Владимир.

— Дети — в школу… — пробормотал Духовитов.

— Именно так, — сказал Владимир. — Даже не подозреваете, как это точно.

В комнату заглянула Леокадия. Лицо ее было густо напудрено, вот уже два дня ее глаза то и дело были на мокром месте. Она ходила по коридорам редакции нахмуренная и напряженная, всхлипывая через краткие промежутки. С публицисткой вновь случилась история. На сей раз Владимир был неповинен, но она тем не менее обжигала молодого коллегу взглядом, исполненным укоризны. И сейчас, увидев его, Леокадия поспешно захлопнула раскрытую дверь.

— Чего хочет от меня эта женщина? — воззвал Владимир. — Чем я виноват?

Малинин мрачно пожал плечами.

— Рефлекс, — пробормотал Духовитов. — Вы принесли ей много горя.

— Но сейчас-то?..

— Говорят вам — рефлекс. Паяльников тоже вас проклинает.

История заключалась в том, что Леокадия написала отчет о встрече поэтов-земляков с поэтами близлежащего города. Отчет был написан с большим темпераментом и увенчивался духоподъемной фразой: «Пронизанная чувством ответственности за все происходящее в мире, эта яркая встреча прошла под девизом «поэтом можешь ты не быть…».

В последний момент, схватившись за голову, Георгий Богданович заменил процитированную строку соседней. Теперь финал звучал полояльней: «яркая встреча прошла под девизом: «но гражданином быть обязан…»

В редакции все воздали должное отменной находчивости шефа, однако же Владимир заметил, что подсознательный намек Леокадии на творческие ресурсы поэтов слышен и в новой — благополучной — версии. При этой реплике Георгий Богданович недовольно поморщился, а Леокадия всхлипнула.

— К вам — Николаевский, — сказал Духовитов.

— Что он принес? — спросил Владимир.

— Не знаю. Это — по вашей части.

И опытный Духовитов ушел.

— Интересно, что он будет делать в дальнейшем? — Владимир покачал головой. — Мои безумцы переходят к нему. По наследству. Таково мое завещание.

Он вышел в коридор, где его ждал Николаевский.

— Здравствуйте, Василий Козьмич, — приветливо улыбнулся Владимир. — Счастлив вас видеть. Чем порадуете?

Седовласый политик хитро усмехнулся и потряс протянутую ему руку.

— Есть идея, Владимир Сергеевич. И, по-моему, весьма недурная. На сей раз можно загнать их в угол.

— Присядем, — радушно пригласил Владимир. — Идеи нужно воспринимать сидя.

Они сели на продавленный черный диван, занимавший примерно треть коридора. Мимо них торопливо прошла Леокадия. Владимир дружески помахал ей ладонью, но публицистка лишь вскинула голову, придав добродушному круглому личику выражение независимое и надменное.

— Итак? — спросил молодой человек.

— Они, — все с той же лукавой усмешкой сказал Николаевский, — любят божиться, что хотят сохранить цивилизацию.

— Да, это они — на каждом шагу, — подтвердил Владимир.

— Вот и отлично, — Николаевский удовлетворенно покашлял в кулак. — Давайте предложим им испытание. Пусть сдадутся, если такие заботливые.

— Одна из лучших ваших идей, — с готовностью согласился Владимир. — Но есть закавыка. Тут может возникнуть довольно сложная ситуация.

Николаевский забеспокоился.

— Но какая же?

Владимир нахмурился.

— Могут сделать встречное предложение. А мы не пойдем на капитуляцию.

Николаевский встал и надел шляпу. Он был подавлен.

— Значит, они…

— Так опытные же демагоги, — Владимир грустно развел руками. — Знают, что это и наша задача — не дать пылать земному шару. Так и в любимой песне поется.

Николаевский песен не пел и не знал, но этот аргумент был убийственным. Он попрощался и пошел восвояси. У Владимира защемило сердце. Он медленно вернулся к Малинину.

— Договорились? — спросил Малинин. Владимир кивнул.

— Золотой человек, — вздохнул сотрудник отдела муз. — Я имею в виду не вас, а его. Он существует в мире логики, всегда удается его убедить. А как прикажете говорить с Настюшонком?

Настюшонок был тот самый воитель, который уже в течение года доказывал миру, что он является жертвой циничного плагиата. В плагиате им уличался автор, занимавший видное положение и потому довольно известный. Бедняга Малинин в своем ответе рискнул усомниться, что злокозненный деятель имеет доступ к творчеству Настюшонка. Тогда хлынул новый поток инвектив. Сперва Настюшонок горько смеялся над наивностью органа печати, хотя признавал, что и он когда-то был доверчив и прост душой. Надеясь на помощь молодому таланту, он послал известному человеку целый тюк своих сочинений, чем и воспользовался пират. Когда же неосторожный Малинин осмелился не принять эту версию, Настюшонок обвинил и его. Теперь потерпевшему стало ясно, что Малинин пересылает — само собою, не бескорыстно — его творения плагиатору.

Чувствовалось, что несчастный Малинин находится на грани отчаяния. Утешений Владимира он не воспринял.

— Вам хорошо, — сказал он страдальчески, — вы отрясаете прах с ваших ног, а я остаюсь с этим маньяком.

Владимир прервал его стенания:

— У меня к вам просьба, обещайте, что сделаете.

— А это в моих силах?

— Вполне. Напечатайте хотя бы однажды стихи бессребреника. — Так в газете называли Родиона Ивановича.

— Вы с ума сошли, — воскликнул Малинин.

— Нет. Я — в здравом уме и твердой памяти. Я всю ночь просидел над его стихами и привел их в кондиционный вид. Они не хуже, чем у Паяльникова.