Странности любви

Как к ним относиться?

Так как же относиться к неформалам?

Я бы предложил три модели, дополняющие друг друга.

Первая — не относиться никак, то есть просто принимать их как факт, спокойно и с пониманием, как принимаем мы, например, весеннюю распутицу или листопад, или (пожалуй, наиболее точная аналогия) любовные вопли мартовских котов, которые, правда, мешают спать, зато в перспективе обещают решить важную народнохозяйственную задачу, освободив страну победившего социализма от амбарных вредителей.

Вторая, более трудоемкая, но более продуктивная — поощрять и стимулировать в неформалах творческое начало, выделяя хотя бы скромные средства на всевозможные смотры, конкурсы и фестивали. Когда-то наша неторопливая общественность успела ухватиться за самый хвост движения бардов, но даже эта весьма запоздавшая акция дала прекрасный результат — густую и жизнеспособную поросль доныне существующих клубов самодеятельной песни, которые, продолжая по сути оставаться неформальными, сумели все же самодеятельно найти форму, равно удобную и для них, и для общества.

Наконец третья модель — считать неформалов датчиками на теле эпохи, внимательно изучать их показания и не обижаться на этот нестандартный инструмент познания, как при анализе крови мы не обижаемся на лейкоциты, когда их слишком много, и на гемоглобин, когда он упал.

Мальчик и девочка

Арбат, самое начало сентября, самое начало вечера.

У дома, где книжный магазин, привалясь спиной к ровно крашенной розоватой стене, мальчик лет шестнадцати. Распахнутая куртка, свитерок. И в руках гитара. Вот такой уличный концерт.

Поет, конечно, Высоцкого. Шея тоненькая, голос слабенький, зато хрипит — ну просто Владимир Семенович! Здорово хрипит, умело.

На плитках мостовой, полукругом — слушатели. Аудитория что надо: парни-одногодки и, естественно, девочки. Рядом скамейки, но их игнорируют; кто не стоит, тот сидит прямо на мостовой. Хорошо сидят, вольнолюбиво, плевать им на условности. И слушают как надо: покуривая, переглядываясь и усмехаясь в нужных местах. Понимают, что к чему, — зря не усмехнутся.

Но — чу! Шаги. Особые шаги — уверенные, неторопливые, знающие себе цену. Представители порядка.

Мальчик видит их, но поет. До последнего поет. Ничего не боится — вот ведь какой молодец.

Дальше некоторая неразбериха. Милиционеры окружают певца. Слушатели окружают милиционера. Голоса:

— А чего, петь нельзя?

— Чего мы делаем-то?

— Гитара запрещена, да?

Но и милиционеры не лыком шиты. Тоже молодцы. Выждав паузу, один говорит:

— Попрошу.

Спокойно так — негромко, но весомо. Как раз нужная интонация. Профессионал!

— А чего он сделал-то?

— Вот там и разберемся.

— Да за что?

— Разберемся, товарищи.

Певец с тонкой шеей небрежно роняет:

— Да пожалуйста!

Словно одолжение сделал. Вот ведь какой! Без страха и упрека.

Идут. Мимо фонарей, мимо художников, разложивших на ковриках свои причиндалы. Мимо любопытных, дружно оборачивающихся вслед процессии. Впереди певец с милиционерами, сзади — слушатели, небольшая, но неуклонно растущая толпа.

Милиционер, явно лидирующий в паре, останавливается:

— А вас, товарищи, я, кажется, не приглашал.

— А что, мы тоже…

— Что он такого…

И опять в ответ профессионально, но уже с другой интонацией, построже:

— Попрошу.

— Да ладно! — говорит своим тонкошеий мальчик, словно командует. — Не надо. Сам.

Что сам, не уточняет, но и так ясно — и разберется, и правду отстоит. Толпа колеблется. Лишь девочка лет пятнадцати, длинноногая девочка в клетчатых штанах перехватывает у него из рук гитару.

— Сам, — повторяет мальчик и хочет вернуть гитару, но не тут-то было. Не отдает.

— Я тоже! — произносит непреклонно. Ну просто жена-декабристка!

Дальше идут вчетвером — два представителя власти, юный бард и девочка с гитарой. А разросшаяся толпа стоит в некоторой растерянности. Мальчик идет спокойно, голову несет гордо. И я вдруг понимаю, как же ему повезло. Теперь он не просто приарбатский девятиклассник, один из трехсот или семисот — теперь он протестант, диссидент, борец за правду и жертва произвола. Вроде бы пустяк, скучающие милиционеры спросят для порядка паспорт и отпустят, а судьба парню сделана года на три вперед. Гонимый, стойкий талант — вот он кто с этого дня. Мне бы в его годы такую репутацию!

А кто он, собственно? Металлист, панк, бард с Арбата, системник или еще какой-нибудь неформал?

Да какая, по сути, разница. Он мальчик шестнадцати лет, за которым несет гитару пятнадцатилетняя девочка…

Самая древняя профессия

Среди разнообразных открытий эпохи гласности проституция занимает важное, я бы даже сказал, почетное место. Спортивные новости, театральные скандалы, репортажи из вытрезвителя, исповеди раскаявшихся наркоманов отступают в тень перед детальными жизнеописаниями мастериц профессии, которая справедливо ли, нет ли, но считается древнейшей в истории человечества. Газетные и журнальные статьи на сверхнужную тему пересказывают близко к тексту на лавочках и в трамваях, в служебных коридорах и респектабельных кабинетах. Условия труда (риск профессиональных заболеваний, работа в ночную смену и т. д.) читателей интересуют средне. Зато заработки волнуют всех. Особым вниманием пользуются дамы, работающие, так сказать, на экспорт: их доходы журналисты исчисляют только в конвертируемой валюте. Говорят, один прижигатель нравственных язв упорно искал для фельетона героиню, специализирующуюся на странах Средиземноморского региона, чтобы на законных основаниях выразить ее суточный доход в итальянских дензнаках; сто долларов за сеанс, конечно, поражают воображение трудового народа, но сто тысяч лир — они же вообще ошеломят! Подумать только, мне за сто тридцать в месяц горбатиться, а она в ночь… и за что?!

Словом, если бы проституции не было, ее стоило бы выдумать: во-первых, в целях быстрейшего продвижения журналистов к вершинам популярности, во-вторых, хотя бы на время подписной кампании — борьба за нравственность с указанием цен вздувает тиражи так, что в пору ставить целлюлозно-бумажные комбинаты не только на Байкале, но и на сахарных пляжах Черноморского побережья.

При этом открытие в нашей стране постельного ремесла в чем-то сродни открытию Америки: и до Колумба существовала, и люди жили, землю пахали, огромные пирамиды строили, и европейцы туда плавали со времен викингов, и знаменитый генуэзец, говорят, имел нечто вроде карты. Но бесспорная заслуга прославленного адмирала состоит в том, что он открыл Америку официально.

Вот и с нашей темой примерно так же. Вроде и раньше все всё знали, но знали по отдельности и молча. А теперь знаем вместе и вслух.

Вслед за сатирической прессой рванулись в бой и прочие жанры. Готовятся к публикации повести, снимаются фильмы. Молодежные журналы печатают разоблачительные фотографии хмельных жриц платной любви, причем разоблачение полное, не прикрытое и лоскутком ткани — лишь что-то вроде фигового листика заслоняет для приличия глаза. Уже и на сценических подмостках морально нестойкие персонажи ныряют с профессиональными партнершами под шевелящееся одеяло, что вызывает в зале такой стон восторженного изумления, словно до третьего звонка никто из зрителей не подозревал о самой возможности подобного рода отношений между мужчиной и женщиной…