Странные сближения. Книга вторая

— Лучше не двигайтесь, — посоветовал Облепиха.

Под столом испуганно мяукал Овидий.

Что вообще происходит?!

Жив, как ни странно, а значит: оттолкнуться от пола — встать — (Липранди замахивается саблей на Облепиху) — два шага в сторону, туда, где есть место развернуться — (Волошин перекатывается по полу под ноги смотрителю) — дотянуться до пистолета…

Он услышал, как распахнулась за спиной дверь и что-то свистнуло, краем глаза увидел падающего Липранди. Сабли у него уже не было; обеими руками агент Диего закрывал залитое кровью лицо.

Новый участник событий снова замахнулся кнутом.

Да это же наш ямщик.

До пистолета Пушкин так и не дотянулся.

Длинный кожаный хлыст спутал ноги. Пока Александр уже второй раз за сегодняшний день падал, Облепиха поднял брошенное Бурсуком ружьё и с размаху впечатал приклад в темя поднявшемуся Волошину. Потом приближающийся пол встретился, наконец, с лицом Француза, и мысль оборвалась на: «я, всё-таки, поэт, мне голову надо бере…»

Глава 9

В плену (на этот раз настоящем) — конец? — предел возможностей — однако — тем временем в Петербурге

Я неволен,

Но доволен. Н.Карамзин

— Вы, значится, и есть Француз, — Облепиха спрятал изъятый у Пушкина шифровальный блокнот куда-то под шинель. — С вами, — он перешёл к Липранди, — всё давно понятно… — он двинулся дальше, к бледному от ярости и потери крови Раевскому.

Пушкин, Раевский, Липранди и Волошин сидели на полу, обездвиженные эффективным и до обидного простым способом: привязанные к ножкам стола. Стол был внушительным, дубовым, и поднять его даже вчетвером и с развязанными руками было бы нелегко.

Облепиха (или как там его звали на самом деле?) перелистал второй блокнот.

— Раевский, Александр Николаевич…

Ямщик, сидевший в кресле с ружьём, направленным на пленников, что-то негромко сказал по-турецки.

«Ах, знать бы, о чём они говорят… — Пушкин скрипнул зубами. — Так и не выучил турецкий, а теперь…» Впрочем, что теперь? Живыми им отсюда не выйти. Шифры, попавшие к туркам, может быть, и не будут разгаданы в ближайшее время. Слишком многое должно сойтись, чтобы мелкие значки, рисунки, наборы букв и цифр стали понятны. Для этого нужно, как минимум, несколько шифрованных писем.

Но главное — трое агентов погибли, трое ценнейших для Коллегии людей. Заменить-то их заменят, но откуда снова возьмут всю проделанную работу, откуда возьмут, в конце концов, отчаянную изобретательность Пушкина, трезвость Раевского, опыт Липранди? О том, чтобы успеть настичь Зюдена, и речи быть не может…

А ещё — конец Южному обществу. Потому как последним и единственным барьером между заговорщиками и расстрельной командой был агент Француз.

Страха в этот раз не было вовсе, как и надежды. Только думалось спокойно, что двадцать два года агенту Французу уже никогда не исполнится. А всего-то было — неделю подождать.

— Дмитрий Волошин, — Облепиха навис над помощником судьи.

— Это я, — у Волошина дёргался глаз, но в остальном лицо будто застыло.

— Тайный… — неразборчиво произнёс Раевский.

— Что? — удивился турок.

Пушкину показалось, что он и сам не вполне расслышал.

— Прпрврвф! — согласился Липранди.

Александр Николаевич повторил:

— Тайный агент Волошин.

Волошин вздрогнул и поглядел на Раевского с нескрываемым изумлением.

— Я… — начал он, но Пушкин, наклонившись к нему, насколько позволяла верёвка, зашипел:

— Соглашайтесь, чёрт побери, он спасает вас!

— Тихо, — прикрикнул из угла ямщик и поднял ружьё.

Волошин сглотнул.

— Тайный агент Волошин, — сказал он севшим голосом.

— Исилай, — позвал ямщик и затараторил что-то на своём наречии. Облепиха (или, правильнее сказать, Исилай) выслушал и молча кивнул.

«Решилась судьба Волошина, — понял Александр. — Случайного человека убили бы сразу, как Карбоначчо и Бурсука, а разведчику позволят дожить до конца допроса. Только не пожалеет ли он, что не умер сейчас?..»

В дверь дважды постучали.

Ямщик вскочил, направляя ружьё на пленников и зашипел что-то в том смысле, чтобы ни звука, ни вздоха.

— Что угодно? — крикнул Исилай, уходя в сени.

— Есте чинева аища? — закричали из-за двери. — Де щи нимень ну мь-а ынтылнит?

— Закрыто! Нет никого, и коней нет, а смотритель помер!

— Дап кум закрыто! — возмутился голос. — Щи, ну штий щчинесынт? Дескиде уша, омуле, сынт кукон Констпнтин Ралли, ынцележь?

— Сказано, закрыто, — хмуро повторил турок. — Ступайте, домнуле. До Кишинёва нет станций.

Константин Ралли ещё поскандалил из-за двери и затих.

Ливень кончился, и комната попеременно то освещалась солнцем, то уходила в тень от проносящихся туч.

— Так, — Исилай сунул пистолет за пояс, обошёл стол и сел на корточки перед Лиранди. — Начнём, — он обхватил Ивана Петровича за шею и рванул на себя. Руки привязанные за спиной к столу, хрустнули и неестественно вывернулись; Липранди подавился криком. Исилай быстро перерезал верёвку, и руки безвольно упали.

— Драться не будешь, — удовлетворённо сказал Исилай, поднимая Липранди за связанные ноги и волоча в ямщицкую. — А вы пока готовьтесь.

— …ая ты…, в… и в… я тебя… буду…! — крикнул Пушкин и получил сапогом в зубы.

— Прфрпрп!!! — грозно сказал Липранди, волочась по полу.

— Арх-кх-кх, — прохрипел Пушкин, сплёвывая кровь.

— Убейся о стену, тварь, — перевёл Раевский.

Турок выбросил Липранди из ямщицкой довольно скоро.

— Меня почти не допрашивал, — с трудом выговорил Липранди разбитым ртом. Усы его слиплись от крови. — Только бил. Это он вас пугает, вы — его главный пленник, — он глядел на Пушкина.

— Мне нужно знать ваши цели, — сказал Исилай, вновь привязывая Липранди — на сей раз, к кольцу крышки люка, ведущего в подпол. — Всё, что вы успели узнать и сообщить в Петербург, — он приблизился к Раевскому. И всё, что у вас связано со словом Зюден.

Липранди буквально жёг Пушкина своими чёрными глазами, страшно горящими на окровавленном лице.

«Придумайте что-нибудь, Француз, — читалось в его взгляде. — Придумайте же!»

— Хотите что-то сказать, Александр Николаевич?

Раевский поднял белое лицо: