Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

При этом спецслужбы тоже не чувствуют себя до конца раскрепощенными; им не дают развернуться во всю организационную мощь. На всякий НАК [15] имеется ГАК [16] , на Следственный комитет найдется Генпрокуратура – и наоборот. Жесточайшим образом разгромлены экономически состоятельные оппоненты; причем посажены и выдавлены за границу не только лидеры и полувожди, но и люди, просто попавшие под колеса истории, обычные сотрудники, помощники, клиенты; бизнесу показана кузькина мать. Но при этом заложники, сидящие в тюрьме, теперь имеются и у каждого из правящих кланов: сидят и чекисты, которые пасли «Три кита», и генерал Бульбов, следивший за чекистами, и замминистра финансов Сторчак. Регионы, во главе которых стоят неизбранные назначенцы, управляются гораздо хуже, чем регионы, в которых переназначены губернаторы, успевшие когда-то победить на выборах; достигло пика социальное напряжение в некоторых городах и краях, например в благословенном Сочи – из-за отбираемой земли.

15

Национальный антитеррористический комитет; руководит т. Патрушев.

16

Государственный антинаркотический комитет; руководитель т. Черкесов.

До сих пор ситуация напоминала Южную Корею времен военной диктатуры – экономический подъем на фоне политического угасания, образование чоболов, то есть вросших в государство крупных частных компаний; в последний год она напоминает Южную Корею накануне студенческих бунтов. Но без бунтующих студентов и без дееспособной оппозиции. Это нужно ясно сознавать: нынешняя оппозиция – несостоятельна. Она, конечно же, искусственно маргинализована, превращена в художественную самодеятельность; и все-таки дело не только во власти. Оппозиция либо слишком устала сама от себя; так долго работать на самовоспроизводство лидеров, на несменеяемость вождей ни один Кремль себе не позволяет; либо она преждевременна, чересчур петушится, исходит юношеским задором площадного бунта, хотя на площади никто не собирается. А если соберутся, то совсем не те. И не затем.

При таком раскладе пожелать себе хотелось бы добровольного демонтажа системы. Верхушечного. Слишком медленного. Но неуклонного. Постепенного нарастания общественных свобод. Восстановления российского суда в его небасманных правах. Перемены медийных правил. Роста местного самоуправления. А после долгой, долгой подготовки – роспуска и пересоздания милиции, которую уже излечить невозможно. С другими людьми и задачами.

Этот процесс может быть только верхушечным. Цивилизованных сил, способных запустить его снизу, сегодня мы не имеем. Зато имеем людей внутри системы, способных цинично взвесить шансы за и против, понять, что в нынешнем виде существующей системе уже не удержаться. Она рухнет. Не под давлением врагов (враги обессилены), а под собственной неконструктивной тяжестью. В условиях последовательного измельчания опор. В последние три-четыре года изо всех щелей полезли ничевоки, ничтожества разместились на всех управленческих уровнях; вполне дееспособным – по штатному составу – правительством руководит символ нашего мельчающего времени, т. Зубков. Этого и в страшном сне себе нельзя было представить; со времен Николая Александровича Тихонова таких полустертых фигур в премьерском кресле мы не видали. Хотя Касьянов был помельче Черномырдина, а Фрадков заметно уступал Касьянову.

Вот на это бы и заложиться. На инстинкт самосохранения власти. Заложиться не потому, что испытываем к нынешней власти симпатию. А потому, что ее слишком быстрый, слишком безудержный крах самым болезненным образом заденет и нас. Если ей суждено не демонтироваться, а обвалиться, обвал придется на нас. А на кого же еще?

Другое дело – спокойный взгляд на реальность. А она такова, что вместо старой неустойчивой системы власть затеяла строительство новой, еще более зыбкой. Преемник – кто бы им ни стал – политически должен быть обесточен. Чтобы не соблазнился желанием выйти из-под контроля. Для этого имеется конституционное большинство в Государственной думе; оно присмотрит. Но кто сказал, что большинство само не может заразиться манией величия, не вообразит, что все ему позволено? На этот случай имеется премьер. Который лично обеспечил большинству его конституционное превосходство; стоит большинству забыться и пойти на новые выборы без воли утвержденного им премьера, как оно перестанет быть большинством. Во всяком случае, подавляющим. В свою очередь, новый президент ограниченного действия и законодательно неполноценный, но всевластный премьер на пару образуют оборонительную конструкцию, называется тянитолкай. Сзади незаметно не подберешься. Правда, и с места не сдвинешься.

Итак, имеем: президента, поставленного под присмотр как бы лояльной ему Думы. За которой, в свою очередь, присмотрит формально подотчетный ему премьер. А вместе они, президент с премьером, спина к спине гарантируют друг другу безопасность – перед лицом расстрельных друзей из силового блока.

В таких условиях движение практически исключено. В таких условиях предписано стояние. Не противо-стояние, а просто – стояние. Отсутствие движения. Все слишком плотно пригнано, все чересчур взаимообусловлено. Но ведь и постоять на месте не удастся. История ускорилась невероятно; все устойчивое в ней предельно неустойчиво, а все подвижное стабильно. Значит, и эта конфигурация не последняя. Значит, и ее придется видоизменять. Потому что интерес заставит; а для правящих кланов интерес гораздо действеннее идеала.

Во всяком случае, мы будем жить и действовать; мы окажемся свидетелями, а может быть, участниками сложных и рискованных поворотов сюжета; шанс на выход из противоречия имеется. Небольшой. Но все-таки еще реальный.

Немецкая песня на русский мотив

На неделе между 7 и 13 января больших событий тоже не было. Появилась возможность поисториософствовать.

В журнале «Наше наследие», выпуск 79—80, помещена изумительная, трагическая и трогательная публикация, подготовленная Е. Матвеевой и А. Аземшей. Из разряда тех крохотных частных историй, которые и формируют представление об истории – великой. И непонятно каким образом говорят с нами – о нашем собственном времени. Хотя ни малейшего намека на него не содержат и содержать не могут.

Фотограф журнала «Старые годы» Анатолий Дитрих снимал в начале XX века усадьбу князей Шелешпанских, Солигаличского уезда Костромской губернии. Усадьба, как положено, полузаброшенная; сплошной «Вишневый сад». Герб на фронтоне осыпается; ступени выщерблены; по левую руку – строгий лев с широким носом, по правую – пустое основание, на котором вместо льва подремывает жирный сельский кот. Мощные лопухи в разрушенной оранжерее; роскошная античная ротонда, чудом сохранившая белизну…

Дитрих с немецко-русской основательностью выполнял редакционное задание, а по вечерам записывал в дневник свои невеселые впечатления.

«Ходил с керосиновой лампой по нетронутой ремонтом анфиладе. В одном зале стены расписаны, однако большая часть холстов с росписями исчезла или безнадежно испорчена. В других – выгоревшие штофные обои с темными прямоугольниками на тех местах, где когда-то висели картины. Разномастная мебель, колышущиеся от сквозняка пыльные портьеры, на затоптанном наборном паркете осыпи потолочной алебастровой лепнины, тусклые остатки позолоты на карнизе. Обломки, обрывки чьей-то прошедшей жизни. Щемящая картина запустения. Мертвый, опустелый дом. Я и сам ощущал себя здесь призраком. Неожиданно в лампу ударилась большая ночная бабочка. Она билась о стекло, притягиваемая огнем, и огромная ее тень металась по стене и трепетала».

Холсты и росписи нашлись – во флигеле, на первом этаже, свернутые рулонами внутрь красочным слоем, пожухшие. Дитрих протер их, из-под пыли и грязи проступила теплая текстура дерева и яркие краски. Между нарисованных груш, яблок и слив, сыплющихся из рога изобилия, он обнаружил редьку, а между бабочек, слетевшихся на фруктовое пиршество, – разъевшихся навозных мух. Странная фантазия. Дитрих детально обснял все картины, поскольку знал: они обречены; новый хозяин, костромской Лопахин, начал уже полную перестройку устаревшего имения. Картины скоро исчезнут. А фотографические карточки – останутся; техника нового века позволяет быстро и надежно запечатлеть исчезающий образ.

«Проявишь пластинку, и вдруг оказывается, что кто-то из толпы тебя заметил и с любопытством уставился в камеру, а потом смотрит на тебя с фотографии. Взгляд из другой эпохи, и я встречаюсь с этим взглядом через столетие! Взгляд из минувшего времени, через века».

Фотографии картин воспроизведены в журнале. Одна изображает регулярный сад; на взгорье – беседка, та самая, с легкими колоннами, тяжелой лирой и белокрылым ангелочком; чуть левей и повыше церквушка; рядом с известковым сфинксом на мостике стоит раздумчивый барин. Ножки скрещены, вид романтический; рядом собачка. Собачки и на следующем холсте. По кромке переднего плана, как зоологический орнамент по ковру, пропущена стайка борзых; они бегут за доезжачим, по-армейски одинаково вскидывая лапы; у них протяжные носы, параллельно вытянутые хвосты, одинаково ужатые животики… На третьем кобель, прижимая уши и слегка подражая волку, рвет мохнатое кабанье ухо; клыки кабана загибаются бивнями, и он улыбается, как слоник из детской сказки. По верху картины вьется надпись: Боец Пылай в лихом деле.

Собаки тут вообще – почти повсюду. Неизвестный в княжеском шлафроке сидит у летнего раскрытого окна; прическа в стиле вей ветерок, с начесом, массивный картофельный нос, распущенные губы сластолюбца; вдали, на горизонте – гончая. Горизонт не очень получился; кажется, что собака ссохлась и ее пожелтелая мумия стоит на барском подоконнике. А псовая сука Алмазка от Опромста и Наградки смотрится, напротив, гигантом; художник вновь не рассчитал пропорций: сука громадна, а беседка с ангелом и лирой – не больше наперстка.