Стратегия обмана. Политические хроники

Вообще-то была Семпрония и ещё сотни вкладчиков, но вряд ли они чем-нибудь помогут, так как прекрасно знают, что Сарваш всегда сам вытаскивает себя из передряг, это лишь вопрос времени. Но если к его освобождению опять как в 1945 году не подключится Фортвудс, уповать придётся только на Наду. А её, почему-то сегодня здесь нет.

— Я так понимаю, переговоры с Сохнутом провалились?

Халид кивнул:

— Срок вышел, а они ничего не сделали. Нельзя верить израильтянам на слово.

— Рад, что вы, наконец, это поняли. А ведь я предупреждал.

Халид недовольно посмотрел на Сарваша, но ничего не сказал.

— Если это вопрос денег, — продолжил Сарваш, — я могу предложить выкуп за свою свободу. Сколько вы хотите?

— Да не нужны нам деньги. Твоё похищение, это политическая акция. Если бы кто-нибудь из твоих близких пришёл к израильскому посольству и перед телекамерами заявил, как бесчеловечно сионистское государство, раз готово допустить убийство, лишь не выпускать из своих тюрем тринадцать палестинцев… да хотя бы одного. Если бы мир увидел, как жесток Израиль…

— Я так понимаю, моё убийство будет для вас единственно возможным выходом из сложившейся ситуации, ведь так? Покажете Израилю серьёзность своих намерений, наглядно продемонстрируете спонсорам сионистских организаций, что будет с ними, если они продолжат делиться деньгами с Израилем?

— Так это ты предлагаешь мне убить тебя? — поразился Халид.

— Что поделать, — пожал плечами Сарваш, — я не боюсь смерти. Я слышал, как в позапрошлом году ваш фронт неудачно покусился в Лондоне на директора «Маркс и Спенсер». Вот он действительно сионист и спонсор всевозможных сионистских организаций. Но вы оставили его жить. А меня, кажется, такая удача не постигнет. Жаль, ведь я ни в чём перед вами не виноват.

Видимо Халида задела за живое его речь и он воскликнул:

— Ну, извини, раз всё не так! Кто же знал, что ты на нашей стороне?

— Я ведь с самого начала говорил вам, вы ошиблись. Кто вам сказал, что я сионист?

— Не твое дело.

— Ладно, — согласился Сарваш. — кто бы вам это не сказал, он ввёл вас в заблуждение. Может в Европе живет другой Изаак Блайх, который действительно финансирует Сохнут. А может, его и нет. И меня скоро не будет.

С этого дня в его комнатушке перестали выключать свет, разве что только на ночь. Сарваш ждал неминуемого финала, когда же его, наконец, пристрелят и вся эта дурацкая ситуация закончится. Тогда во всех газетам напишут, до чего же кровожаден Народный фронт освобождения Палестины, это прочтет Синдона и останется доволен. А сам Сарваш сможет начать новую жизнь, под новым именем и в новом месте. Осталось только придумать, как сделать так, чтобы не восстать из мертвых раньше времени на глазах у террористов. Нада, конечно поймёт, что к чему, но остальных пугать не стоит. Если бы только с ней поговорить, открыться и попросить помощи. Но она больше к нему не приходила, а воду приносил Халид. Редко он заговаривал с Сарвашем, чувствовалось, что ему теперь неловко за всю эту ситуацию. Трудно сказать, может ли вначале человек наставлять на тебя револьвер, а после пары бесед почувствовать родственную антисионистскую душу.

Кажется, был седьмой день его заключения, как Сарваша снова вывели в соседнюю комнату на разговор со всей бандой.

— Слушай, парень, — обратился к нему Мигель, не отрывая взгляда от газеты, которую читал, — ты бы заканчивал свою голодовку. Ничего хорошего от неё ведь не будет. Вот Хольгер Майнс тоже устроил голодовку в тюрьме ФРГ. Ты же знала его Нада, он был из ваших?

— Ага, — апатично кивнула она.

— Вот Майнс и голодал шестьдесят четыре дня, пока судья не запретил врачам госпитализировать его. Тогда-то он и умер. Так ведь всё было, Нада?

— Фашистское государство, как было, так и осталось, — говорила она, хоть и без страсти революционерки, без искры сопереживания соратнику, но больше с чисто человеческим сочувствием. — Сейчас у власти поколение Освенцима, те же тюрьмы, те же методы.

— Вот, — Мигель развернул газету и показал Сарвашу снимок мертвеца с изможденным заросшим бородой лицом и костями, обтянутыми кожей. — Вот что стало с Хольгером Майнсом.

— Да, — согласился Сарваш, не сводя глаз с Нады, — очень похоже на то, что в своё время творилось в лагере Берген-Белзен.

Она тут же глянула на него холодным непроницаемым взглядом. Сарваш ждал.

— Мы хоть и не немецкие судьи, — продолжал рассуждать Мигель, — но врачей тебе тоже обещать не можем. Так что, лучше заканчивай свою голодовку.

— Вот именно, — буркнула Нада. — Не надо тут из нас делать извергов. Мы что, на гестапо похожи?

— Нет, Нада, вы похожи на красивую девушку с добрым сердцем.

С минуту ни мускула не дрогнуло на её лице. Она, просто не отрываясь, смотрела на него, не в силах пошевелиться. Значит, вспомнила. Вспомнила его самого, вспомнила его последние слова, сказанные ей в лагере. А потом в её глазах появился страх, от чего даже Сарвашу стало не по себе. Будь она изнеженной барышней, то тут же упала бы в обморок. Но нет, своё нервное напряжение Нада старалась скрыть. За прикрытой ладонью ртом подрагивали желваки, пальцы едва заметно трепетали.

— Мы позвали тебя сказать, — произнёс Халид, — что начали переговоры с МВД Израиля. Если через три дня они не пойдут нам на уступки, придется принимать меры. Ты понимаешь, что это значит?

— Прекрасно понимаю. Только не понимаю, зачем ждать ещё три дня, если результат предсказуем?

— А что ты предлагаешь?

— Ну, хватит уже, — Нада вскочила с места и принялась расхаживать по комнате, — Уже неделю эти торги. Что ты перед ним распинаешься. Ты же видишь, ему всё равно, что с ним будет. Тогда о чем все время говорить?

— А ты что хочешь, — вопросил Халид, — Расстрелять его здесь на месте?

— Да хоть что-нибудь. Не сидеть же в этой лачуге месяц и ждать неизвестно чего. У меня уже все сроки вышли, мне домой надо.

— Можно подумать, одной тебе, — буркнул Мигель, делая вид, что все ещё читает газету.

— Так давайте отпустим его, пусть идет куда хочет. Народный фронт ведь всегда отпускал заложников.

— Кроме израильтян, — напомнил обычно молчаливый Юсуф.

— Но он же швейцарец, — она повернулась к Сарвашу. — У тебя же швейцарский паспорт?

Сарваш невольно улыбнулся.

— После знакомства с Лейлой Халед, главная вещь, которую я уяснил, это никогда не получать израильское гражданство.

— Ну вот, — заключила Нада, глядя на подельников, — давайте просто признаем ошибку. Какая-то скотина сбросила Народному фронту дезу и пострадал невиновный. Так давайте покажем общественности, что Народный фронт Палестины не карает тех, кто против сионизма.

— Слушай, Нада, — решил поддеть её Мигель. — С каких это пор немецкие анархисты стали такими миролюбивыми? Это после похищения христианского демократа Лоренца или убийства судьи фон Дренкманна?

— А вы маоисты-ленинцы Испании отчего такие кровожадные, потому что Ленин призывал вешать капиталистов или потому, что Мао говорил, что враг сам по себе не исчезнет?

— Что бы ты понимала? — возмутился он, — там вообще не об этом речь, не надо выдергивать из контекста.

— Да конечно, пацифист ты наш. Может Ленин с Мао ещё и к миру с империалистами призывали?

— Слушай, девушка с добрым сердцем, — огрызнулся Мигель, — это тебя так подхалимство проняло, или на том приёме искра влюбленности все же проскользнула?