Стратегия. Логика войны и мира

Но в этом случае действие и противодействие не уничтожали бы друг друга. Если бы ядерное оружие и было применено, то Советская армия уже не завоевала бы богатые земли, а лишь стала главной причиной их уничтожения. Поэтому, если бы альянсу удалось убедительно пригрозить применением ядерного оружия в случае нападения на него, он сумел бы предостеречь СССР от любой попытки завоевания, единственными возможными последствиями которого были бы либо неядерное поражение, либо ядерное разрушение. Увещевание всегда контролируют лидеры противников; устрашение может оказаться успешным лишь в том случае, если они верят в угрозу и при этом считают, что наказание будет значительнее возможных выгод. Из этого следует, что безопасность, достигнутая благодаря увещеванию, по сути своей менее надежна, чем надлежащая оборонительная сила («сдерживание воспрещением» — deterrence by denial). Напротив, ядерное оружие представляет собою угрозу, уменьшить которую гораздо труднее, чем ту, что исходит от любого числа бронетанковых дивизий, потому что его воздействие можно точно предсказать.

Однако в этом случае эффективность увещевания зависела бы от мотива: если бы советские лидеры напали на альянс скорее из отчаяния, чем в надежде на завоевания, их не отпугнула бы перспектива стать причиной целого пояса ядерных разрушений в средней Германии. Незаконная власть всегда ненадежна. Один из сценариев «холодной войны», которого сильно опасались, начинался с всеобщего восстания в Восточной Европе, вызванного соблазнительным примером западноевропейских свободы и процветания. В таком случае атака на Западную Европу была бы вероятным ответным ходом с целью лишить беспорядки их импульса, угрожая последствиями еще худшими, чем продолжающееся угнетение.

Другая возможность заключалась в том, что Советский Союз мог напасть из оборонительных соображений, чтобы упредить нападение сил альянса, которое, как полагали лидеры СССР, было не за горами. Идея, что агрессия могла быть тайно согласована парламентом Нидерландов, канцлером Западной Германии, великим герцогом Люксембурга, бельгийским кабинетом, а также Белым домом и Уайтхоллом, кажется невероятной. Но лидеры Кремля возглавляли правительство, способности которого к подозрению были, похоже, безграничны, и ни одну историческую дату в Советском Союзе не помнят так отчетливо, как 22 июня 1941 года, когда вторжение оказалось ужасающей неожиданностью. Если бы то, что воспринималось как необходимая самозащита, стало мотивом для агрессии, то тактическое ядерное оружие альянса сохранило бы физическую способность свести на нет грозящую победу советских обычных сил и средств, но не отпугнуть от атаки полностью.

Именно с немецкой территории обе стороны должны были выпустить больше всего ядерных боеголовок ближнего действия, и именно немецкие прифронтовые области пострадали бы от ядерного опустошения. Поскольку это нанесло бы громадный ущерб, ядерная контругроза альянса должна была самоустраниться. И все же даже правительство Западной Германии продолжало твердить о необходимости атаки тактическим ядерным оружием в случае грозящей неядерной победы СССР [82] . Оно предпочитало пойти на этот риск, вместо того чтобы содержать войска обычного сдерживания, способные разбить неядерное вторжение, не прибегая к высшему суду ядерной войны.

82

Нынешняя стратегия НАТО была принята в 1967 году, сменив собою концепцию «массированного возмездия» (massive retaliation), предполагавшую большую легкость в применении ядерного оружия. Массированное возмездие, отвергнутое Соединенными Штатами с приходом к власти администрации Кеннеди, по настоянию Западной Германии и других государств-членов НАТО сохранялось в качестве стратегии альянса до 1967 года, когда Военный комитет НАТО, наконец, согласился принять новую стратегию, «гибкий ответ» (flexible response), официально провозглашенную в 1968 году в натовском документе МС 14/3, и пообещал предоставить дополнительные силы, требуемые для «стойкой» неядерной защиты. Из обширной литературы см., например: Burrel, Raymond E. Strategic Nuclear Parity and NATO Defense Doctrine («Стратегический ядерный паритет и оборонительная доктрина НАТО»), 1978. Р. 13.

Опасности, возникающие при расчете на ядерное оружие, в течение «холодной войны» становились все более очевидны, но для альянса последствия наращивания его обычных сил могли оказаться парадоксально отрицательными. Отказ европейских союзников США наращивать свои неядерные силы определялся, конечно же, нежеланием идти на большие военные расходы. Но он мог быть оправдан и стратегическими соображениями. Правда, если бы неядерные войска альянса были достаточно сильны для того, чтобы защитить центральный фронт от советского неядерного вторжения, не возникло бы и необходимости применять тактическое ядерное оружие. Поэтому в случае войны мир встал бы перед общей для всех опасностью постепенного перерастания локального конфликта в межконтинентальную ядерную войну. Но, даже если ядерное оружие на войне не применялось бы, неядерные бои все же велись бы, и они были бы чрезвычайно разрушительны для затронутого войной населения Европы — но не для русских или американцев. В то время казалось верным решением уравнять степень риска сторон.

Глава 9 Стратегия театра военных действий II: нападение и оборона

При разработке стратегии наступления в масштабах театра военных действий приходится выбирать между наступлением широким фронтом, которое может позволить себе только очень сильный (иначе армию, наступающую по всем направлениям сразу, превзойдут в численности), и наступлением на узком участке, дающим возможность победить даже слабому, вели он сосредоточит свои силы. Наступление широким фронтом, без использования обходного маневра или оперативной изобретательности, скорее всего, приведет к гораздо большим жертвам. С другой стороны, его простота снижает риск: параллельное продвижение вперед гораздо легче координировать, чем сходящиеся глубокие удары, и, конечно же, при нем нет уязвимых флангов. Напротив, и риск, и выгода неизбежно возрастают, когда наступление происходит более концентрированно — кульминационным проявлением этого стали глубокие удары на узких участках фронта времен классического немецкого блицкрига 1939–1942 годов, представлявшие собою частью дерзкий маневр, частью самонадеянный трюк. В силу обычного парадокса логики стратегии только те, у кого уже есть надежный запас превосходства в силах, могут позволить себе осторожное широкое наступление, тогда как те, кто уже рискует, должны пойти на еще больший риск, чтобы вообще приобрести хотя бы какой-то шанс на успех.

Однако в случае обороны принятие решений на уровне стратегии театра военных действий определяется не только развертыванием военных сил — также учитывается и участь территорий, подвергающихся опасности. Это часто приводит к столкновению между прямолинейной логикой политики, склонной приравнивать оборону к защите территории, и парадоксальной логикой стратегии, которая обычно поступается защитой территории ради успеха обороны в целом. Особенно очевидно это в случае эластичной обороны, при которой не обороняют ни одного отдельно взятого участка территории, чтобы лучше защитить ее всю благодаря тому, что войска освобождаются от своих обязанностей по непосредственной защите тех или иных участков. Проистекающая из этого свобода действий, позволяющая уклониться от главных ударов врага, передвигаться по собственной воле и полностью сосредоточиваться, дает обороняющимся все преимущества перед нападающими. При этом они еще сохраняют изначально присущее им преимущество: сражаться в знакомом и, как можно полагать, дружественном по отношению к ним окружении. Хотя с сугубо военной точки зрения подобные обстоятельства часто рассматриваются как идеальные, с точки зрения правителей это самая нежелательная из всех оборонительных стратегий, независимо от того, чего они стремятся достичь: богатства, благосостояния или контроля. Точно так же и в противоположном случае — при статичной обороне: стремление не допустить вообще никакого вражеского проникновения на свою территорию — лучшее решение с политической точки зрения, но худшее — с точки зрения военной.

Конечно, обе эти крайности в чистом виде редки. На практике встречаются только приближения к ним: даже когда сталинское верховное командование решило уклониться от нового немецкого наступления в 1942 году, применив оборону столь эластичную, что были оставлены сотни городов, Сталинград оно оставить не могло. И даже готовность НАТО защищать Западную Германию в годы «холодьюй войны» не предполагала защиты каждой пяди ее территории [83] . Компромиссы неизбежны. Политическим приоритетам отводится больше места, когда чувство безопасности сильнее (оправданно или нет), тогда как военные приоритеты, похоже, начинают преобладать в принятии решений на уровне стратегии театра военных действий, когда опасаются грозящей вскоре катастрофы.

83

Единонаправленное наступление советских бронетанковых войск могло зайти так глубоко, что оборона, достаточно эластичная для того, чтобы ослабить их натиск, едва ли вообще была в состоянии оборонять Западную Германию.

Разумеется, существует целый спектр различных решений между крайностями эластичной обороны, которая вовсе и не сопротивляется, а, скорее, сберегает силу для контратак, и полностью статичной обороной всего фронта. Только политические решения (включая немедленную реакцию на изменяющуюся ситуацию) могут определить границу между тем, что нужно защищать любой ценой, и тем, что допустимо оставить, пусть хотя бы временно.

Но есть и другой формат, отклоняющийся от этого спектра, а именно — глубокая оборона (defense-in-depth), при которой более или менее глубокую фронтовую зону не защищают статично, но и не оставляют противнику. Взамен эту зону обороняют выборочно, самодостаточными силами, действующими как острова сопротивления, образующие скорее цепочку, нежели сплошную линию обороны. Исторически стратегия глубокой обороны служила для постоянной охраны замков и укрепленных городов, располагающихся неподалеку от враждебных границ; это было частью стратегии Римской империи, начиная со времен Диоклетиана, то есть с конца третьего века нашей эры. В современных войнах эти методы применялись в зонах маневра. Защищенные удобной местностью или искусственными преградами, организованные и снабжаемые так, чтобы сражаться самостоятельно, подобные острова сопротивления нужны для того, чтобы удерживать важные проходы вдоль основных транспортных магистралей, либо для того, чтобы защищать ценные объекты инфраструктуры, например аэродромы и крупные склады. Но, если должен быть некий шанс на победу, то их основная функция заключается в том, чтобы предоставлять защищенные базы, с которых можно было бы осуществлять подрывные вылазки и контратаки — в идеальном случае согласованно с главными силами, остающимися по эту сторону линии фронта, защищенной только в глубину.

Если эти острова сопротивления должны быть достаточно крепки и располагаться на достаточной глубине, ясно, что они не могут образовать непрерывный фронт. Поэтому враг может наступать, не задерживаясь для того, чтобы их атаковать: он может обойти стороной любой остров сопротивления, чтобы достичь своих целей в глубоком тылу. Но эта возможность представляет собою и потенциальную ловушку: как в прошлом наступающая колонна не могла без серьезного риска обойти стороной непокоренную крепость, в которой оставались войска, готовые совершить вылазку, так и ныне бронетехника, проникающая вглубь территории противника, не может попросту игнорировать силы врага, которые вольны атаковать ее уязвимые фланги. Однако задержки с целью уничтожить каждый из островов сопротивления должны, в свою очередь, сбить критически важный темп наступления; с другой стороны, если оставлять силы сдерживания вокруг каждого из них, это выльется во все возрастающее рассеяние силы.

Использование стратегии глубокой защиты создает для наступающих еще большую угрозу, если у обороняющихся есть средства и моральная готовность высылать рейды против колонн снабжения, служебных подразделений и малочисленных отрядов, которые само наступление противника приводит в поле досягаемости. Но, даже если местность вынуждает нападающих продвигаться только по узким проходам, где их действительно можно заблокировать, это все равно не главная дилемма, с которой сталкиваются атакующие: ведь им нужно преодолевать сопротивление каждого из узлов обороны, один за другим лежащих у них на пути. Конечно же, стратегия и здесь не допускает никакой бесконечной прямолинейной профессии: чем сильнее местность театра военных действий ограничивает передвижение, тем крепче становится глубокая оборона — но лишь до тех пор, пока не будет достигнута кульминационная точка. В действительно непроходимой горной местности, вроде Гималаев, прямолинейная оборона, состоящая из поддерживающих друг друга позиций, блокирующих каждый проход, становится предпочтительнее, чем любая глубокая защита. Разумеется, никакая глубокая или прямолинейная защита в таких условиях не преуспеет сама по себе, без наступательных сил, которые могут, в конце концов, атаковать противника; без них силы обороны будут заперты на своих позициях — и нигде это не будет так явно, как в высокогорной местности.