Страж/2025

Она смотрела не на графики. Она видела бледное, неподвижное лицо своего брата на больничной подушке. Та же тишина аппаратов перед тем, как они начинают пищать ровно, монотонно. Та же беспомощность.

Тогда она была ребёнком. Беспомощным. Теперь — лучший аналитик Воронова, гений кодов и паттернов.

А результат тот же. Провал.

— Лена, что это? — Голос Матео, резкий от страха, прорвался сквозь вакуум. Он стоял у своего самодельного осциллографа, его лицо исказила тревога. — Сигнатура изменилась. Это… это не твой алгоритм. Это пустой пакет данных. Там нет ничего. Просто… несущая частота.

Лена не отвела взгляда от экрана. Её палец завис над одной-единственной иконкой в углу интерфейса. Файл, который она нашла случайно, копаясь в самых глубоких секторах кода, оставленных Кассианом. Файл, который не был частью «Пастыря». Он был чем-то другим.

Kassian.Echo.exe.

— Это не данные, — прошептала она так тихо, что едва расслышала сама. Губы были сухими, как бумага. — Это крик.

— Чей крик? Лена, остановись! — крикнул Матео, делая шаг к ней. — Ты не знаешь, что это! Это может вызвать каскадный сбой! Обрушить архитектуру ядра! Ты расплавишь носитель!

Но Лена его уже не слышала. Она снова была в той палате. Снова видела, как мать отворачивается, не в силах смотреть. Снова чувствовала вину, ставшую фундаментом её личности.

Она не спасала Люсию Рейес. Она пыталась переиграть свою главную партию. Вернуться в прошлое и на этот раз победить.

Её палец вдавил «Enter».

На одну, бесконечно долгую секунду, не произошло ничего.

А затем мир замолчал.

Это была не тишина. Это было активное, давящее отсутствие звука. Словно гигантский невидимый купол накрыл обсерваторию, поглотив гул серверов и отдалённые крики боя. А потом, прямо внутри черепа каждого, кто находился в радиусе действия антенн, раздался щелчок. Тихий, сухой, как игла, опускающаяся на старую пластинку.

И пластинка заиграла.

От Люсии, лежащей на импровизированном столе, хлынул беззвучный импульс. Не волна — ударная стена чистой, концентрированной агонии.

Матео рухнул первым. Он не закричал. Просто упал на колени, обхватив голову руками, его тело сотрясалось в беззвучных конвульсиях. За ним, как подкошенные, посыпались его люди. В динамиках, транслирующих звуки снаружи, человеческие крики сменились животными, полными первобытного ужаса. Ликвидаторы Хелен и оперативники Воронова, профессионалы, застывали на месте, роняли оружие и начинали стрелять в пустоту, в тени, в призраков, которых видели только они.

Волна накрыла и Лену. Она сползла со стула на холодный бетон. Зал управления исчез. Перед её глазами была стерильно-белая палата. Воздух пах антисептиком и страхом. На больничной койке лежала молодая женщина с безумными от ужаса глазами. Ева. Нулевой пациент.

Лена чувствовала всё, что чувствовала она: холод металла, боль от инъекций, унизительный ужас от того, что твоё собственное сознание больше тебе не принадлежит.

Она погрузилась в чужую агонию. И начала тонуть.

Удар прошёл по позвоночнику Хавьера, как разряд тока из перебитого кабеля. Ледяной, обжигающий, он грозил разорвать его сознание. Волна чужого ужаса пыталась смыть его, утопить.

Но он был готов.

«Якорь».

Он вцепился в него мёртвой хваткой. Выцветшая фотография. Он и Люсия, щербатые, смеющиеся, стоят под солнцем Андалусии. Сломанный компас, их общая тайна. Он держал эти образы перед внутренним взором, как щит. Хрупкий щит против стальной волны.

И щит выдержал. Едва-едва.

Он не утонул. Он остался на плаву, как на шатком плоту посреди бушующего океана чужой боли. Он видел тот же кошмар, что и остальные — белые стены, блеск инструментов, — но как бы через мутное стекло. Он слышал крики Евы, но они были приглушёнными.

Протокол «Эхо» начал просачиваться в реальный мир через его сознание.

Пространство вокруг пошло рябью. Призрачные образы из воспоминаний Евы и Люсии начали проецироваться в зал. Стальной лабораторный стол мерцал там, где стоял серверный шкаф. Капельница с мутной жидкостью возникла из ниоткуда. Искажённое ужасом лицо доктора Кросса на долю секунды проступило на стене, огромное, как икона в храме безумия.

Эти призраки были нематериальны, но они заслоняли мир. Превращали поле боя в сюрреалистический лабиринт.

Один из ликвидаторов Хелен — тяжёлый, затянутый в тактическую снарягу бык — поднялся на ноги. «Эхо» не свалило его, но свело с ума. Его глаза были дикими. Он поднял винтовку и открыл огонь вслепую.

Пуля с резким щелчком высекла искры из стойки рядом с головой Хавьера.

Инстинкт требовал броситься вперёд, но разум «Стража» видел общую картину. Хавьер двинулся, чтобы нейтрализовать угрозу, но наткнулся на призрак больничной койки, на которой корчилась Люсия во время эксперимента. Он физически не мог пройти сквозь неё. Мозг отказывался пересекать границу этого образа. Ему пришлось огибать несуществующую преграду, уворачиваясь от вполне реальных пуль.

Его бой превратился в кошмарный танец. Он перекатился за бетонный выступ, пока пули прошивали фантомный стеллаж с пробирками. Он вскинул пистолет, но целик заслонила фантомная игла. Блестящая, хирургическая.

Рука дрогнула.

— Блядь! — прошипел он сквозь зубы, заставляя себя сфокусироваться.

Он выстрелил. Один раз. Второй. Ликвидатор качнулся и тяжело рухнул на пол.

Хаос не утихал. В зале стоял невообразимый шум из криков, бреда и воя сирен, которые существовали только в головах. Сквозь эту какофонию Хавьер увидел Лену. Она лежала на полу, скорчившись в позе эмбриона. Рядом с ней — Люсия, пугающе неподвижная.

Процедура не завершена.

Он должен был защитить их. Обоих. Он двинулся к ним, пробиваясь через мерцающий лабиринт чужих кошмаров. Ноги вязли в несуществующей крови. Запах антисептика забивал ноздри. Он был единственным, кто ещё мог сражаться.

В своём командном центре в Женеве Хелен Рихтер наблюдала за агонией своей команды на экранах. Она была наблюдателем. Богом, смотрящим на свой террариум, в котором взбесились муравьи.

На дюжине мониторов разворачивался её личный апокалипсис. Её команда, её идеальные скальпели, превратилась в корчащихся, кричащих животных. Один бился головой о стену. Другой сидел на земле и плакал, как ребёнок. Третий стрелял в небо. Их биометрические датчики зашкаливали. Они были сломлены изнутри.

Лицо Хелен оставалось гладким, непроницаемым. Маска. Но под ней, у самого уголка глаза, бешено билась крошечная мышца.

Это была полная, абсолютная потеря контроля. Хаос. Тот самый иррациональный, первобытный хаос, который она ненавидела всю жизнь.

И этот хаос побеждал.

Она не умела проигрывать. Если она не могла выиграть партию, она должна была разбить шахматную доску.

Её рука, не дрогнув, легла на сенсорную панель. Голос, когда она заговорила, был холодным, как всегда.