Стража! Стража!

— Мой дорогой Бодряк. — сказал он. — Думаю, что вы наблюдательный человек. Вы осмотрели дверь?

— Кончено осмотрел. — сказал Бодряк и добавил. — сэр.

Она чертовски толстая.

— Может вы еще раз посмотрите?

Бодряк бросил на него взгляд, а затем прошел к двери и еще раз взглянул на нее. Это была одна из тех дверей, что стояли в грозном портале, вся увешанная засовами, замками и толстыми петлями. Замок был работы гномов, и для того, чтобы его открыть, потребовались бы годы. В общем и целом, если вам был нужен символ чего-то совершенно неподвижного, эта дверь вполне для этого подходила.

В тишине, от которой замирало сердце, к нему подошел Патриций.

— Поймите. — сказал он. — это всего лишь случайность, не более того, что город охватили буйные гражданские беспорядки, и законный правитель был брошен в темницу? Для некоторых личностей это принесло большее удовлетворение, чем простое наказание.

— Да, разумеется, но я не понимаю… — начал Бодряк.

— А вы взгляните на эту дверь и скажите, неужели это действительно прочная дверь камеры?

— Без сомнения. Только взгляните на засовы и…

— Знаете, я действительно приятно удивлен. — тихо сказал Патриций.

Бодряк вглядывался в дверь до рези в глазах. И тут, как внезапно как случайные образы, возникающие в облаках, ни капельки не изменяясь, напоминают то лошадиную морду, то плывущий корабль, он наконец увидел, что же он рассматривал так долго.

Чувство леденящего восхищения овладело им.

Хотел бы он знать, что творится в мозгу у Патриция. Холодный и блестящий, как мог он вообразить, весь из голубой стали и льдинок, и маленькие колесики щелкают как в огромных часах. Такой разум мог предугадать свое собственное падение и обратить его в преимущество.

Это была совершенно нормальная дверь темницы, но все зависело от вашего чувства перспективы.

В этой темнице Патриций мог замкнуть весь мир.

Все что было снаружи — только замок.

Все засовы и задвижки находились изнутри.

Цепочка людей неуклюже пробиралась по мокрым крышам, утренний туман, клубясь, испарялся под лучами солнца. Но сегодня воздух и не мог быть чистым — клубы дыма и пара опоясывали кольцами город и наполняли воздух печальным ароматом золы, пепла и догорающих пожарищ.

— Что это за место? — сказал Морковка, помогая другим подняться по засаленной лестнице.

Сержант Двоеточие оглядел лес из дымоходов. — Мы как раз над винокуренным заводом виски Джимкина Медвежье Объятие. — На прямой линии между дворцом и площадью. Он пролетел здесь.

Валет задумчиво осмотрел стену здания.

— Когда-то я побывал внутри. — сказал он. — Однажды темной ночью я проверял дверь и она взяла и открылась от моего прикосновения.

— Случайно, как я полагаю. — кисло сказал Двоеточие.

— Да, и я вынужден был войти, чтобы проверить не происходит ли там каких-нибудь злодеяний. Какое изумительное место. Полным-полно трубок и всякой всячины. А аромат!

— «Каждая бутылка созревает за семь минут.» — процитировал Двоеточие. — «Половина капли перед едой заставит вас идти», вот как сказано на этикетке. Верно, черт возьми.

Как-то я принял каплю и шагал весь день.

Он встал на колени и развернул длинный сверток, который он с большим трудом нес в руках во время восхождения. Там лежал длинный лук древней конструкции и колчан со стрелами.

Он медленно, благоговейно взял лук и пробежался вдоль него своими пухлыми пальцами.

— Знаете. — сказал он. — Я был чертовски ловок в обращении с луком, когда был молодым. Капитан позволял мне тренироваться каждую ночь.

— Вы продолжаете нас поучать. — без симпатии сказал Валет.

— Да. Я привык завоевывать призы. — Сержант Двоеточие размотал новую тетиву, завязал ее петлей вокруг конца лука, встал, сжал лук, захрипев от натуги…

— Э-э. Морковка? — сказал он, немного отдышавшись.

— Да, сержант?

— Вы умеете натягивать тетиву?

Морковка взял лук, легко его сжал и накинул конец тетивы на свое место.

— Неплохое начало, сержант. — сказал Валет.

— Не будьте со мной саркастичным, Валет! Не физическая сила, а меткость глаза и твердость руки, вот что принимается в расчет. А сейчас передайте мне стрелу. Нет, не эту!

У Валета замерли пальцы на древке стрелы.

— Это моя счастливая стрела! — прошипел Двоеточие. Никто из вас не должен касаться моей счастливой стрелы!

— По мне, так выглядит как любая другая стрела, сержант. — примиряюще сказал Валет.

— Эту стрелу я использую во благое дело, удара милосердия. — сказал Двоеточие. — Никогда не подводила меня, счастливая стрела. Попадает точно в цель. Просто невозможно не попасть. Если у дракона есть уязвимые места, то она их отыщет.

Он выбрал совершенно одинаково выглядящую, но предположительно менее счастливую стрелу и возложил ее на тетиву.

Затем оценивающим глазом осмотрел прилегающие крыши.

— Лучше лежит в руке. — бормотал он. — Разумеется, однажды выучив, вы никогда не забудете, это как верховая езда — вы никогда не забудете как ездить, если вы в состоянии ездить.

Он натянул тетиву, коснувшись уха и хрюкнув от натуги.

— Отлично. — прохрипел он, его рука тряслась от натуги как мачта во время шторма. — Видите там вдали крышу Гильдии Убийц?

Они посмотрели вдаль, щурясь от дыма.

— А теперь. — сказал Двоеточие. — Видите там наверху флюгер? Видите его?

Морковка посмотрел на кончик стрелы. Тот плясал вверх и вниз, описывая при этом восьмерки.

— Слишком далеко, сержант. — с сомнением сказал Валет.

— Не беспокойтесь обо мне, лучше присматривайте за флюгером. — проревел сержант.

Они кивнули. Флюгер был в виде крадущегося человека в длинной мантии; его торчащий кинжал всегда поворачивался, чтобы нанести удар ветру. Впрочем на таком расстоянии он казался крошечным.

— Отлично. — отдуваясь, сказал Двоеточие. — А теперь, видите вы глаз человека?