Стражи границы

Пушьямитра был слишком уж явно смущен, чтобы я смог проявить благородство и удержаться.

— Скажи, сынок, а к махараджам надо подходить также? И также целовать обувь?

Молодой человек покраснел и кивнул.

— А потом, когда обувь поцелована?

— Если махараджа даст разрешение встать, то можно разговаривать с ним стоя, если нет — на коленях. Как правило, все дают разрешение встать. Кроме тех случаев, когда очень сердятся на посетителя.

— Так… — Я представил, как я стою на коленях перед махараджей и целую ему туфли. — Но это, в общем, не смертельно, сынок. Ты же сам говоришь — ничего личного.

— Отец мой, вы никогда не сможете сделать это, даже если попытаетесь! Да и кто он такой, этот император Патнешвари, чтобы вы перед ним так унижались?! А что не сможете, так я в этом твердо уверен. Скажите, господин полковник, вы могли бы правильно соблюсти этот церемониал? Пусть даже по отношению к вашему королю?

Всеволод пожал плечами и встал.

— Можно попробовать.

Я тоже встал и остановил его.

— Все понял, господа, не буду.

Всеволод сел на место, а я оглядел туфли Пушьямитры.

— Ты их хотя бы чистишь перед приемами?

Пушьямитра перехватил мой взгляд и с облегчением рассмеялся.

— Их моют и чистят, отец мой.

Пушьямитра принялся осматривать блюдо с манго, а я задумался. Так, про церемонии я понял. А про наказания?

— Пушья, а какое наказание предусмотрено за нарушение церемониала?

Пушьямитра прервал свое занятие и торопливо ответил. Я бы даже сказал, слишком торопливо, чтобы это было правдой.

— О каких наказаниях вы говорите, отец мой? Мишма зашипел бы на виновного, и он тут же научился правильно кланяться. Это же вам все пофигу.

— Ты имел в виду явно не шипение своего Мишмы, — возразил я.

Лучше бы я этого не делал. Махараджа к этому времени нашел таки себе манго по душе и сейчас вырезывал из него ломтик посмачнее. При этих моих словах рука Пушьямитры дрогнула, нож соскользнул в его руке и прорезал ладонь. Сам же Пушьямитра, не обратив на это никакого внимания, сполз со стула на колени и молитвенно сложил руки.

— Отец мой, прошу вас, простите мне мои глупые слова. Я пытался в тот день разозлить вас. Мои слова были пустой угрозой.

С руки Пушьямитры крупными каплями капала кровь. Я взял руку молодого человека, притянул к себе, глотнул крови, потом взял каплю крови в рот, мысленно произнес формулу соединения и дохнул на ладонь махараджи. Рана затянулась. Я взял салфетку и бережно вытер руку. Пушьямитра смотрел на меня широко раскрытыми, обожающими глазами. Когда он увидел, что рука в порядке, он улыбнулся и уткнулся лицом в мои колени. Я пригладил волосы махараджи.

Совершенно случайно я поднял глаза и увидел слуг Пушьямитры, буквально застывших с отвисшими челюстями. Пушьямитра, насколько я успел понять, не славился мягким характером.

Я вдруг вспомнил юмористический рассказ Милана о том, как Вацлав впервые испытал на своем секретаре медицинскую магию. Милан тогда испугался и счел Вацлава вампиром. Пушьямитра не принял меня за вампира. Он принял меня за своего родного отца. К которому можно прибежать, ежели ушиб коленку и найти помощь и сочувствие.

— Я не сержусь, сынок, я же говорил тебе.

— Тогда не вспоминайте больше те слова, отец мой, — Пушьямитра поднял голову и устремил на меня умоляющий взгляд.

— Больше не буду, сынок.

Пушьямитра счастливо улыбнулся и снова уткнулся лицом в мои колени.

— Вставай, сынок. Твое место не у ног моих, а на груди моей, — фразочка получилась как раз в восточном стиле.

Пушьямитра оценил ее в полной мере, встал с колен и впервые обнял меня.

— Я счастлив, отец мой.

На следующее утро мы отправились на аудиенцию к императору всея Бхарата Патнешвари. Пушьямитра оделся в соответствии с Бхаратскими традициями, только драгоценностей на нем было на полкило меньше. Но закон сохранения вещества никто не отменял. То, что убавилось на Пушьямитре, прибавилось на Гите.

Мы, целой ротой, явились в императорский дворец. Шикарно одетые Пушьямитра и Гита, роскошная Милочка, я, Всеволод, Янош, Лучезар — всем же хочется увидеть настоящего императора! И телохранители мои и махараджи. Я хотел поинтересоваться протоколом приема еще вчера за ужином, но Пушьямитра расстроился и я не решился настаивать. И вот, я, король Верхней Волыни, одетый по последней верхневолынской моде, то есть, по здешним меркам, как последний оборванец, явился на прием, как равный к равному (по словам моего названного сына, махараджи Махараштры) к императору всея Бхарата.

Пушьямитра коротко переговорил с императорской охраной и нас провели в обширный зал приемов, устланный коврами, увешанный гобеленами и украшенный всем, что только можно представить в самых изощренных фантазиях. В зале было полно шикарно разодетого народа, императора не было. Пушьямитра вежливо поклонился присутствующим, впрочем, с ощутимым оттенком превосходства, бросил мне ободряющий взгляд и замер в ожидании. Минут через десять мне надоела вся эта история, я оглядел зал в поисках какого-нибудь сидения, не нашел и присел прямо на ковер у стены.

— Милочка, не хочешь присесть ко мне на коленки?

— Если я сяду к тебе на колени, то потом смело могу подавать в суд жалобу на жестокое обращение. Подтвердит любая экспертиза, дорогой, — улыбнулась Джамиля, — Знаешь, я бы с удовольствием присела на ковер, но я в платье.

В самом деле, Милочка была одета в облегающее платье цвета морской волны и убор из розового жемчуга.

Пушьямитра огляделся, поманил к себе пальцем какого-то господина и распорядился.

— Подай стулья.

— Император не велел.

— Подай стулья дамам, ты, олух, и моему названному отцу, королю Верхней Волыни. Он тебе не какой-нибудь князек откуда-нибудь из Бихара, а полновластный король независимого государства!

К слову сказать, Паталипутра располагалась в княжестве Бихар.

Индус пожал плечами и принес четыре кресла. Мы с Милочкой и Гитой сели, Пушьямитра вздохнул и сказал, что в присутствии господина полковника он не сядет, пока тот стоит. Всеволод понял его высказывание верно. Он чуть улыбнулся и оперся рукой о спинку моего кресла.