Стрелки Аустерлица

Влад Берковский понимал, что он всего лишь бедный студент. А титул баронета его дед, промышляющий не совсем законной перепродажей дорогих ювелирных украшений, имеющих очень мутное и не всегда законное происхождение, купил в далекой Англии. И потому Влад не был ровней аристократам древних кровей, всегда ощущая себя в их обществе скованно. Хотя наличие титула, пусть даже такого, купленного, давало ему формальную возможность быть принятым в знатных семьях, в его сторону дворяне с длинной родословной частенько отпускали шуточки и смотрели с усмешкой. Но, он давно уже притерпелся к этому.

С некоторых пор сердце Влада было захвачено прекрасной, нежной, но недоступной Брониславой из старинного рода Краваржи, с которой он познакомился еще в детстве, потому что его отец служил в армии вместе с отцом этой девушки. Но, военная служба не принесла отцу Влада ни славы, ни богатства. Напротив, он пристрастился в армии к азартным играм, набрал долгов и разорился. Потому Влад выбрал себе иное занятие, решив изучать медицину.

Когда отец его умер, Влад возвратился из Вены в Моравию полный надежд и мечтаний. Надеясь добиться благосклонности Брониславы, он втерся в доверие к ее матушке в качестве лекаря. Лечение оказалось успешным, и потому молодой человек сделался вхожим в эту семью. И каждый раз, когда он видел Брониславу на семейных приемах, устраиваемых, обычно, ее тетей баронессой Иржиной фон Шварценберг в замке Гельф, его душа наполнялась смесью восхищения и отчаяния. Восхищался он, конечно, красотой Брониславы, которая ему очень нравилась. А вот отчаяние охватывало его всякий раз, когда думал о том, что девушке вряд ли позволят выйти замуж за столь бедного молодого человека, каким Влад являлся, распродав почти все имущество, доставшееся в наследство, лишь бы выплатить долги за отца.

Размышляя наедине с самим собой о том, как Бронислава, словно путеводная звезда, освещала его серые будни, Влад представлял, как бы они гуляли вдвоем по парку, обсуждая медицину, философию и искусство, и как ее чудесный звонкий смех, подобно божественной музыке, наполнял бы пространство вокруг. Но, реальность была жестокой: баронесса принадлежала к высшему обществу, а он — к миру, где каждую копейку приходилось считать. Вечерами он даже писал стихи, в которых пытался выразить свою любовь, страдания, тоску и нежность. Хотя, в глубине души он понимал, что его чувства, скорее всего, обречены на несбыточность.

Влад мечтал о том, что однажды наберется все-таки смелости и сделает предложение Брониславе. А ее матушка не откажет. Ведь у Брониславы осталась только матушка, а отец умер, как и у него самого. И это обстоятельство тоже сближало их. Но, страх перед отказом сковывал его, несмотря на то обстоятельство, что сама Бронислава относилась к Владу совсем неплохо, даже симпатизировала ему. Вот только, ее мать явно была препятствием к развитию их отношений. Как бы там ни было, а Влад очень обрадовался возможности снова увидеть любимую девушку на празднике, придуманном виконтом Леопольдом Моравским. За последние дни, проведенные в походе в качестве фельдшера с постоянной заботой о раненых, Влад очень устал и жаждал расслабиться в компании Брониславы.

Что же касалось Леопольда Моравского, то он надеялся, что баронесса Иржина фон Шварценберг не откажет ему и придет на праздник, идею которого предложил майор фон Бройнер. Все еще продолжая безнадежно любить баронессу, виконт чувствовал себя одиноким. Он наблюдал с тоской, как князь Андрей флиртует с баронессой, и завидовал ему. Но, в то же время, Леопольд испытывал глубокое уважение к независимости и внутренней силе Иржины. Виконт понимал, что она не была для него просто красивой женщиной — она стала для него символом всего возвышенного и недостижимого. И каждый раз, когда он думал о баронессе, в его немолодом сердце раздавался глухой стук, и пульс учащался.

Виконт задавался вопросами: «Что, если бы я был другим, сильным и жестоким? Что, если бы я был гордым и непримиримым? Что, если бы я был храбр и решился бросить вызов князю Андрею?» Но, спрашивая себя каждый раз, Леопольд осознавал, что в глубине души он слишком мягок и не способен бороться за свою любовь. И потому он продолжал любить пани Иржину издалека, оставаясь для нее другом и мечтая о том, что, быть может, когда-то однажды она разочаруется в князе Андрее, и его чувства будут оценены ею. Но, пока все это оставалось лишь в собственном воображении Леопольда Моравского.

Если виконт и баронет желали поскорее увидеть женщин за праздничным столом по причине собственных влюбленностей, то у барона Вильгельма фон Бройнера имелись совсем иные мотивы. Еще раньше, заметив особ женского пола в воинском обозе русского отряда, майор почувствовал, как в его груди вспыхнуло легкое волнение. Он был уставшим от долгих маршей и однообразной рутины ратных дней, и эти женщины, показавшиеся ему вполне доступными маркитантками, внезапно вдохнули в суровые будни майора надежду на мирные развлечения, уже позабытые и казавшиеся далекими за длинной чередой военных действий. Смех дам и их разговоры, словно музыка, звучали в ушах барона, и он не мог устоять перед искушением немного пофлиртовать.

Именно с намерением развлечься он и предложил Леопольду Моравскому устроить небольшой праздник. В голове у Вильгельма крутились легкомысленные мысли о том, как можно пошутить, втереться в доверие к дамам и, возможно, даже завести с одной из них непринужденный разговор с пикантным продолжением. Барон представлял, как его остроумие и харизма могут привлечь внимание какой-нибудь из этих женщин, что позволит дойти до близости. И он чувствовал, как уверенность наполняет его.

Однако, в глубине души, барон все-таки осознавал, что намерения его были весьма легкомысленными и даже немного эгоистичными. Он не хотел причинить никому из этих женщин страданий, тем более после того, как узнал об их благородном происхождении. Вильгельм просто искал подходящий момент, чтобы отвлечься от суровой реальности войны. В его глазах блеск игривости сочетался с тенью сомнения: сможет ли он сохранить легкость общения, не нарушив границы приличий, и не ранив чувств этих благородных особ? Обуреваемый всеми этими мыслями, с легкой ухмылкой на лице, австрийский барон и встретил женщин в своем штабе, где его денщики уже накрыли стол с разнообразными угощениями, взятыми из обоза, а также расставили запасные раскладные стулья, вытащенные из обозных фургонов.

Мужчины пригласили баронессу и ее родственниц, надеясь, что присутствие женщин добавит их празднованию атмосферу веселья и романтики. Вот только, когда бокалы наполнились бренди и вином, а веселье разгорелось, мужчины стали терять голову. Под звуки собственного смеха они начали приставать к женщинам, забывая о приличиях, о хороших манерах и о дворянской чести. Женщины, недовольные и возмущенные, пытались оттолкнуть настойчивых поклонников, но их слова терялись в хохоте пьяных мужчин.

Одна только баронесса с гордостью и достоинством, присущими ей, пыталась навести порядок, но, казалось, что мужчины стали слепы и глухи от выпивки и безудержного веселья. Внезапно, в разгаре этого безобразия, снаружи раздались выстрелы. Громкие звуки разорвали атмосферу праздника, и дежурный унтер-офицер, вбежавший в штаб, доложил майору, что в лагерь неожиданно с западного направления ворвались французские кавалеристы. В этот момент празднование, которое должно было стать отдушиной в тяжелые времена, обернулось хаосом и страхом. При звуках выстрелов и криков, раздавшихся снаружи, виконт, баронет и барон поняли, что за их легкомысленное поведение и утраченную бдительность придется теперь заплатить высокую цену.

Ситуация быстро вышла из-под контроля. Сходу смяв караулы и отодвинув телеги с дороги, французы прорвались ко входу в рудник. Стрельба уже раздавалась повсюду, и виконт с баронетом, забыв о своих притязаниях и о всяких приличиях, со всех ног бросились прятаться в глубине каменоломни вместе с женщинами, натерпевшимися унижений и преисполненными страхом за свою жизнь. Они искали укрытие внутри, в то время, как снаружи обозные повозки, наполненные запасами, были разгромлены и опустошены французами, нахлынувшими внезапно, словно страшная и неумолимая стихия.

Французские конные егеря из двух отставших эскадронов соединились между собой еще на южных рубежах своего патрулирования и, получив приказ, доставленный курьером, двигались на соединение со штабом собственного полка, расположившимся в заброшенном монастыре. И они решительно атаковали вражеский пикет, перегородивший дорогу, ведущую в том направлении. Воспользовавшись неразберихой в лагере противника и неумением быстро организовать сопротивление, егеря, не теряя времени, решительным натиском продавили оборону, состоящую из моравских добровольцев и стрелков майора фон Бройнера. Некоторые из егерей куражились, беспощадно громя обоз, а другие, тем временем, ворвались внутрь вражеского лагеря.