Стрежень (= Юноша и машина)

– Как же так, товарищ Тихий?
– огорченно спросил инспектор, а Федор Федорович, крякнув, почему-то отошел в сторону и стал от лееров глядеть в спину бакенщика.

– Бакен горел, - повторил Ульян.

Капитан Спородолов огорченно развел руками.

– Мне почему-то казалось, что бакен не горел. Но я, видимо, ошибаюсь, коли товарищ Тихий утверждает противное. Видимо, ошибаюсь.

– Как же так?
– Инспектор в свою очередь развел руками.

И тогда капитан Спородолов сказал:

– Товарищ Тихий был на вахте выпивши. Мне только что сообщили об этом.

– Кто сказал?
– опускаясь на скамью, воскликнул Ульян.

– Боцман...

Боцман подтвердил - да, Ульян Тихий перед вахтой выпил чекушку водки, боцман сам видел это, но не предупредил капитана потому, что Ульян пригрозил ему.

Боцман лгал - в те времена Ульян почти не пил. Боцман лгал, выгораживал капитана, с которым был связан давней дружбой. Боцман спасал капитана. Дело в том, что Ульян посадил пароход на мель в три чага ночи, когда капитан сам нес вахту и сидел рядом с Ульяном, обязанный контролировать его работу. И капитан был на вахте, но он дремал, уткнувшись в цигейковый воротник.

– Я во многом виноват, - сказал Спородолов молодому судоходному инспектору.
– Моя вина в том, что я своевременно не обнаружил состояние Тихого и не сделал из этого соответствующих выводов. Я не успел вымолвить и слова, как он резко повернул штурвал и врезался в мель. Я позволю обратить ваше внимание на то обстоятельство, что красный бакен находится в двух метрах от борта судна.

– Ульян!
– закричал Федор Федорович.
– Какого черта!

– Я не пил...
– сказал Ульян.

– Слушай, Спородолов, - Федор Федорович молитвенно сложил ладони, - ты понимаешь, что Ульяна надо судить за это?

– Бакен не горел, - сказал бакенщик.
– Судите меня.

...Капитану Спородолову объявили выговор с предупреждением, бакенщику дали два года условно, и он стал работать в колхозе, а Ульяна Тихого за пьянку на вахте списали с парохода.

На берегу Ульян, оправдывая дурную славу человека, вышедшего пьяным на вахту, запил. И пил все больше и больше. Однажды ввязался в пьяную драку. На следствии оказалось, что он оскорбил милиционера, ударил прохожего, вместе с другими бил окна в ресторане. Его осудили на два года тюремного заключения.

Из тюрьмы Ульян вышел постаревшим. Он стал бояться и стыдиться людей, именно тогда появилась та самая улыбка: "Простите, люди!"

Один знакомый рыбак уговорил его поехать с ним в Карташево - маленькую рыбацкую деревушку на берегу Оби. Ульян согласился. Ему было безразлично. Рыбак привел Ульяна к дяде Истигнею.

– Я сидел в тюрьме, - сразу сказал Ульян.

– Меня пока бог миловал, - улыбнулся дядя Истигней, разрезая на две части большой малосольный огурец.
– Откуда родом?

– Из Баранова.

– Что на Ягодной стоит?

– Точно, - немного оживился Ульян.
– Вы знаете?

– Я, парниша, всю Обь знаю, - сказал дядя Истигней, наливая стопочку. Отпей, сколько полагается. Закусывай. Я всю Обь знаю, - повторил он.
– Всю Обь - назубок. Вот ты меня можешь проверить! У Баранова глубина под яром метров семь, а? Ты, как речник, должен знать.

– Шесть с половиной, - сказал Ульян.

– А у нашего яра?
– живо заинтересовался дядя Истигней.

– Одиннадцать, пожалуй...

– В точку! В Чулым осетер заходит или нет?

– Редко, - ответил Ульян, удивляясь, что старый рыбак не спрашивает его о тюрьме, не поинтересовался даже, за что он сидел.

– Почему редко? Ты мне ответь!
– Дядя Истигней продолжал разговор об осетрах.

– У Чулыма дно деревянное, коряжистое. Его осетер не любит, опасается.

– Правильно!
– качнул головой старик.
– А как по комару определить погоду?

– Это знаю. Перед дождем комар пищит тонко, жалобно, тягуче; перед вёдром - веселее, выше тоном.

– Правильно, парниша! А вот скажи мне, как звали дружка твоего отца, ну того, что с войны не пришел, что в Москве остался...

– Федор, - ответил Ульян.
– Да вы разве знаете моего отца?

– Я, парниша, прямо сказал - всю Обь! Знавал я твоего отца, - продолжал дядя Истигней.
– Прямой был жизни человек!
– И, видимо спохватившись, что Ульян может невыгодно сравнить себя с отцом, торопливо прибавил: - Ешь мясо-то, остынет. Вот так!.. Ты сегодня у меня ночуй. Утречком вместе на песок поедем...

С тех пор Ульян работает на стрежевом песке.

Он сидит на крыльце, облитый желтым светом луны. Думает, мучится. Одно хорошо, приятно в его мыслях- воспоминание о том, что произошло в чайной. Тогда он был ошеломлен, немного напуган, а теперь случившееся представляется ему совсем в другом свете.

Интересная эта Наталья! Старается казаться сердитой, насмешливой, а на самом деле она добрая, душевная. Ульян точно знает это. Когда шли из чайной, Наталья помалкивала, улыбаясь уголками губ, ворчала: "Теперь ты человек пропащий - каждый день тебя стану тиранить. Учти, алкоголик несчастный, ты в чайную- я в чайную. Я вашу шарагу разгоню!" А что - разгонит! Ни черта она не боится. Как струхнули сплавщики- умора! А старший-то, старший! Услыхав о жене, живо скис, замельтешил, говорит: "Засиделись, однакоть, ребята. Засиделись!" Побаивается жены. А оно и действительно, попадись такая жена, как Наталья, - не то что водку пить, простую воду станешь потреблять с опаской, чтобы не подумала, что водка.

Попадись человеку такая жена, как Наталья, - да... Не станешь пить. Ну умора, как она их шуганула!

Ульян широко улыбается, тихонько хохочет. Ну и девка!

У Семена Кружилина с техникой особые отношения - он считает, что всю технику нужно переделывать. Впервые эта мысль возникла у Семена, когда ему было тринадцать лет. У соседа Кружилиных, участкового милиционера Рахимбаева, появился тогда первый в Карташеве мотоцикл "ИЖ-350". Хозяин держал его во дворе. Перебираясь через забор, Семен внимательно разглядывал мотоцикл, потом, притащив отвертку и разводной ключ, перешел к детальному знакомству с ним. Кончилось это тем, что Рахимбаев, сидя в своем кабинете и нещадно дымя, составлял протокол. Сидевший против него Семен давал чистосердечные показания:

– Картер я разобрал потом. Сначала снял карбюратор. Плохой карбюратор. Дерьмо! Равномерной подачи смеси не будет. Ручаюсь! А передача - смех один! Цепь как для собаки. Почему?

– Помолчи!
– сердито говорил милиционер.
– Говорить будешь, когда оштрафуем.

– Спицы я выровнял, восьмерки не будет. Вы, дядя Хаким, не думайте, я хорошо их отрегулировал. Будете довольны.

– А если соберешь, заработает?
– с робкой надеждой спросил Рахимбаев. Сенька обиделся.

– Да вы дайте мне только железа, я новый сделаю. Получше этого!