Судьба драконов в послевоенной галактике

У меня затекли ноги, я сделал шаг-другой, потоптался на месте и наступил на что-то мягкое, податливое.

– Ат!
– Мишель вскинулся моментально, будто и не спал вовсе. Я еле успел уклониться от удара.

– Мишель, - громким шепотом предупредил его я, - это я, Джекки... Это я, я, я.

– Ах ты...
– прошипел Мишель, - я тебе что сказал? Чтобы ты учил строевую песню лежа! и не вслух... А ты еще маршировать вздумал! Рыболов! Ложись и вспоминай приятное...

– Мишель, - взмолился я, - я засну лежа, и он меня зарежет.

– Значит, - рассердился Мишель, - туда тебе и дорога. "Отпетый" нашелся. Знаешь, как нас кантовали? Я дерьмо жрал!

– Знаю... Вы рассказывали о своих пиршествах.

– Ляг, - шепотом приказал Мишель, - и не умничай.

– Я о вас думаю, - буркнул я, укладываясь, - не о себе.

Я глядел во тьму. Глаза набухали кровью, веки наливались свинцом вот-вот сомкнутся, стянутся, и я полечу в мягкий сон, длинный и сладкий, словно выворачивающий челюсть зевок.

"Странные они люди, "отпетые", - думал я, - жестокие, циничные? Да? Вообще-то, люди как люди: любого запихни в подземелье рептилий, любого обучай убивать - и этот любой озвереет, оскотинеет. Что, разве не так? Убийство - это дело такое... такое..."

Я уже спал. Я снова стоял на площади перед кинотеатром и снова видел живое кишение омерзительных тварей, "гаденышей", и снова шел на них, в них, чтобы давить, душить, терзать - вот этими руками, этими самыми руками, нет!
– голым мясом пальцев и ладоней раздирать эту пакость, эту живую мерзость, которой не должно жить...

И я снова поворачивался и видел Диего. Диего промахнувшегося, Диего, вместо меня ножом проколовшего пустоту.

Я смотрел на Диего, и странная мысль мелькнула у меня в голове: как же так? Ведь Диего - мертвый? Как же он? И где это я? Ведь это уже все было, было...Так это я, что же, сплю?

Диего быстро нанес удар ножом, я отбил удар и проснулся, поскольку, действительно, отбил удар. Я успел вскочить на ноги, включил "светильник координатора" на полную мощность и не удивился, увидев в слепящем отчаянном свете жреца, выронившего нож, жмурящегося от нестерпимого света.

– Мишель, Валя, - крикнул я, - есть.

Жрец, опомнившись, кинулся бежать, но тут же получил удар прикладом огнемета и упал.

– Ну, падла, - с удовольствием выговорил Мишель, - сейчас я из тебя Венеру в мехах сделаю.

– Пощадите, - проговорил жрец.

Я чуть не выронил "светильник координатора".

– Я, - жрец стоял на коленях, - мольба, та, прозба, не убивайт... Я... прозба.

Валентин Аскерханович потрясенно спросил:

– Э, чудо в перьях, ты что, по-человечески разговариваешь?

– О, та, та... Я тайно исучил... Пыло трудно... Я подслушивал, что говорил ваш... крокодиль, та... и с теми, кто прилеталь до фас... та... я... учеба, та?

– Сучил, - потрясенно повторил Валентин Аскерханович, - вот так сучил.

– Я пуду вам приводиль девушек... Только не нато много... Нас мало... софсем... и тут фы...

Я вдруг представил себе, что должен был ощущать этот несчастный полуголый, ослепленный потоком света, отделенный от нас стеной тьмы.

Наши голоса доносились до него из-за этой стены, и были голосами тьмы, голосами ночи, так для нас биение крыл в обступившей тьме было биением крыл не птиц, но ночи - и я спросил его:

– Неужели вы один изучили?

– О, нет, нет, - жрец поднял руки, - нет... Ни Федька коем... нет... Это крокодиль... училь, он гофориль мне... ты - турак, биль... палка, крокодиль... училь... Витель, что я... тайно, сначала биль, потом училь, биль и училь...

– Крокодиль?
– недоуменно спросил Валя.
– Какой крокодиль?

– О, фы - хитрый, - жрец заученно-фальшиво засмеялся, - о, фы - мутрый крокодиль...

Жрец стал бить поклоны:

– Я просиль, чтобы софсем мало девушка. Софсем.

– Мало?
– переспросил Мишель.
– Ты вон сколько себе нахапал.

– Но я должен делиться с крокодиль - не один Нахтигаль.

Мне стало не по себе от моей догадки.

Я взял за руку Мишеля. Он резко вырвал руку.

– Ну, что ты цапаешь, как девка в темной комнате: ах, мне страшно, ах, я так боюсь, ах, что вы делаете, ах, как вам не стыдно. Ну да, (бормот.

– Б...
– выдохнул Валя, - как же он подхватил?

– Так, - Мишель вступил в круг света рядом со жрецом, - эй, слушай, как тебя? Я - понял?
– я - добрый крокодил... Я никого не ам-ам, понял?

– Поняль, поняль, - закивал жрец, - Тихон тоже очень, очень тобрый крокодиль... Я - понимайт... Нахтигаль - слой, плохой, фу... Нахтигаль ель и плеваль... если пы не крокодиль, тобрый, тобрый, Нахтигаль фообще бы не ель... фу, слой...

– Так, - Мишель потянулся, - круто... Где - крокодиль? Где он? Хотим видеть! Понималь?

Мишель орал, как глухому, раздельно выговаривая каждое слово...

– О, та, та, - закивал жрец снова, - понималь, понималь, я отфодить...Та? Фы будете иметь еще польше девушек, я отфодить.

– Притуши фонарь, - приказал мне Мишель.

Я убавил яркость.

Жрец заморгал.

– Мишель, - спросил я, - а разве это случается на других планетах? И почему это называется "(бормотом"?

Жрец поднялся:

– Я... идти?

– Идти, идти, - махнул рукой Мишель, - не вздумай прыгать в сторону. Понял? Убьем. Слово "убьем" понимаешь?

– Упьем?
– жрец недоуменно оглядел нас, чуть выступающих для него из тьмы, наверное не имеющими для него объема, едва ли не нарисованными фигурами.
– Упьем?
– повторил он.
– Не понимайт.

– Съедим, - объяснил я. сообразив в чем дело.

– О, - обрадованно закивал жрец.
– Это - понимайт, это - знайт...

_____ __________________________________________________________

Ночь кончалась, когда жрец привел нас к пещере. Вернее, то была не пещера, а некое углубление в горе, этакая вертикальная яма.

Мы увидели в уже сереющем свете начинающегося утра стол и стул, сидящего на стуле Тихона, нога на ногу, одетого во френч, в великолепных офицерских брюках - ни дать ни взять начальник школ, и даже стек в руке.

Перед расфранченным Тихоном стояли девушки.

Тихон махнул стеком и гортанно выкрикнул что-то. Одна из девушек подошла к столу. Она стояла перед Тихоном руки по швам - и в одном этом стоянии голой девушки перед расфранченным, разодетым Тихоном было столько всего, что мне уже захотелось шарахнуть по этому гаду...