Судьба генерала

— Долго так мы не продержимся, — сказал Муравьёв проводнику Сеиду, опытным взглядом оглядывая поле боя после того, как они отбили одну из атак. — Да заряжай ты быстрее! — прикрикнул капитан на Петровича, возившегося трясущимися руками со штуцером.

— О Господи, Пресвятая Богородица, — причитал армянин, загоняя свинцовую пулю в нарезной ствол, — помоги нам в последний раз, ведь до берега-то осталось рукой подать, ну что тебе стоит? — взмолился он и плюхнулся на колени, воздымая руки к небу.

И Дева Мария услышала их, но не только она. Раздался грохот многих копыт, и неподалёку показались всадники в бурках и чёрных папахах.

— Тачмурад! — взвизгнул от восторга Петрович. — Тачмурад прискакал! — И армянин выхватил совсем забытую им было шашку, висевшую у него на поясе. — Сейчас мы им покажем! — кровожадно выкрикнул он и кинулся было вперёд, но вовремя остановился.

Перед ним возникла высокая фигура туркмена в дорогой светлокаракулевой папахе. Он взмахнул длинной кривой шашкой, и огромная пушистая киргизская шапка, лишившись верха, оголила лысый череп моментально потерявшего весь свой воинственный пыл Петровича. Сам её хозяин спас голову лишь тем, что от страха плюхнулся на толстую задницу. Армянин с ужасом уставился на нападающего.

— Господи! Да ведь это Сулейман-хан! — завопил он и пополз на четвереньках в сторону.

Сам же главарь бандитов закричал:

— А ну, Муравьёв, выходи, шайтан тебя задери, нечего прятаться за чужими спинами, вынимай шашку и давай сразимся! Или ты надеешься, что Тачмурад тебя защитит?

— Я уже давно с шашкой в руках, паршивый убийца, — спокойно ответил Николай, — и она в крови твоих бандитов.

Он вышел вперёд.

— Ну наконец-то ты в моих руках! — прорычал Сулейман-хан и бросился на русского офицера.

Туркмен явно спешил: люди Тачмурада уже завязали бой у него за спиной. Но коса нашла на камень. Николай фехтовал уверенно и мощно. Сулейман-хан, оскалив волчьи зубы, начал помогать себе острым как бритва кинжалом. В нескольких местах мундир на капитане уже был рассечён. Показалась кровь. Но Муравьёв, тоже Орудуя кинжалом и шашкой, начал теснить главаря бандитов. За его спиной уже раздавались крики воинов Тачмурада.

— Алла, алла! — завизжал Сулейман-хан и бросился на русского офицера.

Николай успел отвести коварный боковой удар шашкой, почувствовал, как сталь кинжала ожгла плечо, и сам быстрым, уверенным движением левой руки, как на медвежьей охоте, воткнул кинжал снизу под рёбра бандиту. Длинный клинок по рукоять вошёл в тело Сулейман-хана, располосовав сердце. Туркмен зашатался и упал. И тут рядом с ним возник огромный Тачмурад в высокой папахе и развевающейся бурке. Он взмахнул рукой — и голова Сулейман-хана покатилась по гладкой, выветренной каменной поверхности. Тёмная кровь, хлеставшая фонтаном из перерубленной шеи, смешалась с пустынным загаром на скале.

— Пусть его чёрная душа поскорей попадёт в ад, а тело будет расклёвано птицами! — воскликнул Тачмурад, бросая шашку в ножны.

Николай только сейчас почувствовал, как по плечу и груди струится кровь. Он слегка покачнулся и присел на груду камней, положив рядом с собой шашку и кинжал.

— Вы ранены, ваше высокоблагородие? — воскликнул появившийся рядом с ним Петрович. — Давайте я вас перевяжу.

Армянин ловкими мягкими руками стал расстёгивать офицерский сюртук Николая.

— Ты из какого колодца вынырнул, Шайтан-Петрович? — воскликнул, весело хохоча, Тачмурад.

Ему вторили воины, быстро окружившие их.

— Ну сколько можно издеваться над бедным человеком? — вопрошал Петрович, перевязывая Николаю довольно глубокую рану в плече. — Ох, люди! Ох, люди! — качал он своей лысой головой.

— А теперь я могу сказать, нисколько не преувеличивая: «Палван гельды!» — «Богатырь пришёл!» — воскликнул Тачмурад, обнимая русского офицера. — Ты, Николай-джан, — настоящий богатырь! Тебе и хана удалось заставить плясать под свою дудку, и этого своего смертельного врага убить своими руками. А теперь ты попал в мои руки, и я уж тебя не отпущу, пока ты не посетишь моё становище. Там в моей юрте ждёт не дождётся моя молодая жена Гулляр угостить нашего дорогого гостя. — Робин Гуд пустыни повернулся к столпившимся вокруг людям, сопровождающим Муравьёва. — Вы все мои гости!

Целую неделю отдыхал и лечился Николай в ауле у Тачмурада. Гулляр и вправду знала ещё дедовские рецепты целительных настоев из трав, и рана Муравьёва вскоре затянулась. Как только он смог сесть на коня, посольство вновь двинулось в путь. Его до самой кромки моря провожали могучий Тачмурад и дочь пустыни красавица Гулляр, также уверенно управляющая конём, как и караваном верблюдов три месяца назад.

Вскоре Николай попал в крепкие руки майора Пономарёва. Максим Иванович аж прослезился, когда увидел живым, правда не очень здоровым, Муравьёва. И теперь уже гвардейскому капитану не казалось страшным вновь окунуться в тёплый круг приятелей Максима Ивановича. Так и произошло, когда корвет «Казань» опустил свои якоря на рейде в Бакинской гавани. Даже дымок горящей нефти был для Николая сейчас сладок и приятен.

А в то время как Муравьёв стойко переносил гостеприимство бакинского общества, каймакам Мирза-Безюрг, получив подробные вести из Хивинского ханства, с ужасом думал: что же он доложит кровожадному Аббас-мирзе? Оставалась только одна надежда на Сулейман-хана. Ведь должен же он в конце концов подстеречь проклятого русского! Без его головы к шахзаде лучше было не показываться. И вот однажды утром невозмутимый чёрный слуга внёс к Мирзе-Безюргу, пьющему утренний кофе, кожаный мешок.

— Это прислали вам из Хорасана, — проговорил с поклоном невольник.

— Вынимай, вынимай! — прокричал обрадованный каймакам. — Аллах услышал мои молитвы!

Раб распутал ремни, плотно перевязывающие горловину мешка, наклонился, и к ногам Мирзы-Безюрга подкатилась отрубленная человеческая голова. Каймакам вгляделся и онемел: на него смотрел круглыми мутными глазами Сулейман-хан, скаля по-волчьи зубы. Шахский сатрап дёрнулся и лишился чувств. Когда пришёл в себя, половина его старческого тела не двигалась. Не прошло и месяца, как его старший сын принимал поздравления: он стал каймакамом и ближайшим советником Аббас-мирзы, не удостоившего даже посещением могилы своего воспитателя и верного слуги Мирзы-Безюрга.

А Николай Муравьёв пожинал плоды прежних усилий. После доклада Ермолову и подготовки отчёта о посольстве и экспедиции он отправился в Петербург для встречи с царём. Прошло всего шесть лет с того грустного момента, когда бедный поручик, получив от ворот поворот у адмирала Мордвинова, не захотевшего отдать свою дочь за бедного дальнего родственника, покинул столицу. А теперь уже полковник Николай Муравьёв въезжал, что называется, на белом коне, как победоносный триумфатор, в Санкт-Петербург. Самые прекрасные и знатные женщины Северной Пальмиры жаждали заполучить отважного воина и дипломата к себе в гости, на светский вечер в свой салон. Иностранные дипломаты не отходили от Николая, внимательно слушая его рассказы о Хивинском ханстве и народах пустыни Каракумы, пересылая спешными депешами содержание их беседы со знаменитым Муравьёвым. В иностранных столицах одни восхищались, другие тревожились: Россия явно устремилась на Восток. А ведь теперь именно там завязывались международные узлы противоречий великих европейских держав. И всю оставшуюся жизнь Николай Николаевич Муравьёв принимал самое активное участие в их распутывании, отстаивая интересы России как военный, дипломат и учёный-специалист по Востоку. После выхода своей книги о хивинской экспедиции, тотчас переведённой на основные европейские языки, он был признан одним из авторитетнейших востоковедов не только в России, но и в Европе. Своими дальнейшими успехами на этом поприще Николай Муравьёв упрочил всеобщее мнение.