Судьба генерала

Русский посол поклонился, не снимая шапки. Стоящий справа от хана мулла громким гнусавым голосом затянул молитву.

— Да сохранит Аллах ханство сие для пользы и славы великого хана! — закончил он и отступил, пятясь вглубь юрты.

— Хош гелюбсен, посланец! — приветствовал посла Мухаммед-Рахим несколько не соответствующим его громадной туше высоким, с хрипотцой голосом. — Зачем ты приехал и какую ты просьбу имеешь до меня?

Николай хорошо понимал хана, но говорил через переводчика. Петрович, одетый по этому случаю в чистый зелёный халат и новую, расшитую серебром тюбетейку, бегло переводил речь русского посла:

— Счастливой Российской империи главнокомандующий над землями, лежащими между Чёрным и Каспийскими морями, имеющий во владении своём Тифлис, Ганжу, Грузию, Карабах... — Армянин, как голосистый соловей, чуть закинув назад свою круглую большую голову и выпучив от удовольствия глаза, перечислял закавказские ханства, княжества и области, подвластные русским, расположенные в опасной близости от Хивинского ханства.

То, что это была не простая формальность, можно было определить по лицу хана, внимательно вслушивающегося в перечисление географических названий. И чем дольше оно длилось, тем серьёзней становилось его лицо.

— ...и Сальян, — закончил перечисление гордый Петрович, переживающий пик своей карьеры (ещё бы, он переводил самому хану хивинскому!), глотнул в свои лёгкие ещё побольше воздуха и продолжил звонко, — все крепости и области, отнятые силой оружия у каджаров (племени, из которого происходили персидские шахи), послал меня к вашему высокостепенству для изъявления вам почтения своего и вручения вам письма, в счастливое время писанного.

— Я читал письмо его, — величественно кивнул хан.

— Главнокомандующий также поручил мне доставить и подарки, что я несколько дней назад исполнил. Я имею также приказание доложить вам о некоторых вещах изустно, — продолжил Муравьёв.

— Я слушаю.

— Сардарь Кавказа генерал Ермолов, желая вступить в тесную дружбу с вашим высокостепенством, хочет войти в частные сношения с вами. Для сего поставить на твёрдую почву торговлю между нашими народами. Он предлагает торговать через Красноводскую пристань на берегу Каспийского моря. Туда путь и короче, и безопаснее для караванов купцов, чем через Мангышлак.

Хан невозмутимо ответил, хитро поблескивая прищуренными глазами:

— Конечно, через Мангышлак в Астрахань далековато идти верблюдам, но это окупается сторицей. Ведь народ мангышлацкий мне верен, а вот большая часть прибрежных туркменов, живущих поближе к персам, служат каджарам. Они и будут грабить наши караваны. Нет, я против этих нововведений.

Мухаммед-Рахим явно не хотел проложить Ермолову торную дорожку через Каракумы к своим владениям.

— Когда вы вступите в дружественные отношения с нами, то прибрежные туркмены, готовые нам повиноваться, будут вашими же слугами, — настаивал Муравьёв. — Неприятели ваши будут и нашими врагами, и мы будем готовы оказать вам всякую помощь и порохом, и свинцом, и даже подарить вам орудия.

«Что-то последнее время на меня прямо сыпятся, как из рога изобилия, подарки, — подумал, ехидно про себя посмеиваясь, хан. — И англичане, и русские прямо горят желанием осчастливить меня, всучив свои пушки и прислав заодно своих нахальных советников».

Но вслух произнёс другое:

— Порох у меня есть, свинца довольно, да и пушки у меня имеются, ты же видел.

Николай опустил глаза, чтобы не выдать насмешливым взглядом своих истинных мыслей.

— Слава оружия вашего всем известна, — проговорил настойчивый капитан, — но что же отвечать мне нашему главнокомандующему? Он поручил мне просить у вас хорошего доверенного человека, дабы угостить его и чтобы он вернулся доложить вам сам о благорасположении сардаря Кавказа. По возвращении же моём я буду тотчас же отправлен для донесения государю императору о приёме, оказанном мне здесь, и об ответе, данном вашим высокостепенством.

— Я пошлю с тобой хороших людей и дам им письмо к главнокомандующему. Я сам желаю, чтобы между нами утвердилась настоящая и неразрывная дружба. Хош гелюбсен! — закончил хан.

Муравьёв поклонился и вышел. Но приём ещё продолжался. Николай коротко поговорил с первым визирем Мехтер-агой. Затем его одели в подаренный ханом халат, подпоясали богатым золотым парчовым кушаком, воткнули за него кинжал в серебряных ножнах и повели опять к хану. Николай опять всё повторил по требованию правителя Хивы и добавил, что он может на следующий год ещё раз приехать с послом. Мухаммеда-Рахима явно не прельстила возможность вновь общаться и вести переговоры с настойчивым и твёрдым, как сталь булатного кинжала, русским офицером.

— Ты приедешь, если тебя пошлют, — ответил он, поморщившись. — А моих послов ты передашь от моего имени в полное распоряжение сардаря Ермолова, и если он захочет, то может их даже и к государю послать.

Приём закончился. Николай, сдерживая себя, чтобы не ускорять шаг, наконец-то возвратился к большим воротам. Там его уже ждал серый жеребец туркменской ахалтекинской породы. Его посадили верхом и повели под уздцы лошадь. А сзади толпился любопытный народ, которому не терпелось посмотреть на отважного русского, который сумел добиться своего, хотя его жизнь в течение полутора месяцев буквально висела на волоске. Пересекая базарную площадь, Николай увидел отрубленную голову Ат-Чанара. По спине капитана пробежали холодные мурашки. Его голова вполне могла бы оказаться здесь по соседству. Да, хватит дразнить судьбу, пора убираться подобру-поздорову из этого не столь уж гостеприимного ханства. Несмотря на все опасности, он выполнил возложенное на него поручение!

5

Через три недели Николай Муравьёв подъезжал к каменному плато, за которым в трёх днях перехода уже плескалось Каспийское море. За спиной остались пески Каракумов, на их барханах частенько появлялись всадники в чёрных тельпеках [32] . Это были люди Тачмурада, охранявшие издалека русского посла и сопровождающих его хивинцев. Николай всё нетерпеливей подгонял своего мохноногого киргизского конька, купленного в Хиве для обратного путешествия. Ему всё казалось, что стоит только пересечь гряду каменных холмов, как перед ним откроется море и он увидит, как на волнах качается корвет с Андреевским флагом на корме. Однако одна каменная гряда, покрытая пустынным марганцовочным загаром, сменялась другой, а впереди только щебень и щебень.

32

Тельпек — папаха.

Николай опускал голову и изредка переругивался с Петровичем, очень недовольным, что хан одарил его только простым ватным халатом.

— Ох, люди! Ох, люди! — горестно качал своей головой Петрович, на которой красовалась большая киргизская шапка с длинными ушами, купленная ему капитаном на хивинском базаре.

— Да перестань ты стонать, — одёргивал его Николай, — мы не для того проделали столь далёкий и опасный путь, чтобы получить какие-то паршивые подарки от этого азиатского самодура. Мы выполнили миссию государственной важности. Ты должен этим гордиться!

Но по кислой физиономии Петровича что-то незаметно было, что он гордится. Армянин тяжело вздохнул и повторил своё извечное:

— Ох, люди! Ох, люди!

Но, как оказалось, мрачное отношение ко всему роду человеческому у Петровича имело веские основания. Злоключения посольства ещё не кончились. Когда они остановились на привал у гряды причудливо выветренных скал, вдруг рядом с конями и верблюдами показались дико визжащие люди с шашками наголо. Они бросились на караван. Заскрежетала сталь. Это отбивались врукопашную тюякеши и хивинцы. Муравьёв, зычно командуя, смог во главе своего отряда отступить к одной из скал. Имея за плечами прикрытие, легче было отбиваться от озверевших разбойников. Но силы были неравные.