Судьба принцессы

Багровые глаза то загорались алым, то вновь гасли. Грудь Алесы тяжело вздымалась, а пальцы царапали дубовую поверхность стола. Она долго молчала, Элиэн терпеливо ждала, раздумывая о том, какого цвета шторы повесить в своем кабинете, а то внезапно появившееся посреди зимы солнце мешало ей работать.

— Что я должна буду сделать? — Все же Элиэн не ошиблась в Алесе, та никогда не теряла головы. Почти никогда.

Императрица величественно повернула голову и посмотрела на управляющую.

— Воспитать детей верными короне. Ты ведь понимаешь, что за твою наглость я могла бы уничтожить и тебя, и твоих детей. Я дарую вам жизнь, вы отдадите свою. Вырасти детей лучшими, чем их отец. Придет время, и я заберу долг.

Алеса рвано кивнула. Элиэн поднялась и проронила:

— Исчезни сегодня ночью. Завтра я возьму новую управляющую. Но я буду рада твоим письмам.

Алеса вновь кивнула, понимая намек. И лишь когда Императрица вышла, она позволила себе сползти по спинке кресла и жалостливо, по-женски всхлипнуть.

* * *

Следующим утром в замок прибыла милая женщина оборотень, оказавшаяся обладательницей стальной хватки. Она легко построила слуг и была верна Императрице. Элиэн мысленно поблагодарила своих столичных знакомых, которые дали столь удачную рекомендацию. Исчезновение Алесы не прошло незаметно, однако слуги в императорском замке умели держать язык за зубами. Никто не знал, куда уехала управляющая — кроме Элиэн, естественно. Именно она прочитала письмо Алесы, оставленное Ринеру в их тайнике, а потом сожгла его. Ни к чему Советнику знать, куда делась его возлюбленная. Если он действительно дорожит ею и детьми (трижды «ха!»), то найдет и без подсказки — с его-то связями. А если нет, то Элиэн желала бы как можно дальше держать Алесу от Ринера. Несмотря на их долгое противостояние, Императрица считала неразумными губить столь ценную управляющую — она ведь действительно знала свое дело, — да и детей было жалко. Именно последнее стало решающим фактором: Элиэн понимала, что если так продолжится, то двое (а скоро трое) маленьких свалгов вырастут взаперти и без родителей, озлобленные на весь мир за то, что их бросили. Пусть у них будет хотя бы мать. Кричать о несправедливости и дикости мира у Элиэн уже не было сил, поэтому она лишь продолжала дергать за нити, получая желаемое.

Мнение слуг об уходе Алесы разделились: кто-то жалел, кто-то радовался. Но нашелся в замке один темный, который был в ярости — Ринер. Не надо было быть великим следопытом, чтобы вычислить Элиэн. Слуги не могли бы понять истинной причины, а Ринер знал все и так. Теперь каждая их встреча заканчивалась буквально кипящим между ними воздухом. Советник едва сдерживался. Если раньше это было противостояние, то теперь превратилось в жажду мести — со стороны Ринера.

А пока свалг рвал и метал, все больше пугая окружающих (на днях приходил Шэд, жаловался, заодно поел нормально), Элиэн продолжала «спокойно жить», как выразился Советник. Она медленно брела по заснеженному саду, размышляя о том, что какими бы разными не были светлые и темные, она смогла прижиться здесь, в Темной Империи. Элиэн подняла взгляд на ясное голубое небо и сделала вдох, чувствуя, как грудь наполняется свежим морозным воздухом. Свет и Тьма так далеки от них, что легко не заметить их влияние. Элиэн лишь раз обожгла Тьма, когда коснулась их с Вадерионом во время брачного обряда. Больше никакого дискомфорта (кроме морального) она не испытывала и долго не замечала очевидного — Свету нет места в царстве Тьмы. Она осознала это в самый разгар войны, когда ей стало особенно тяжело и она по привычке решила помолиться, обратиться к Свету. А потом вспомнила, что он ничем не поможет, не услышит ее здесь. В Темной Империи властвует Тьма, и Элиэн, все больше вживаясь в роль Императрицы, сознательно отказалась от Света, принимая его противницу. Пути назад больше не было, давно не было. А может быть — никогда.

Элиэн медленно шла по заснеженной тропинке и думала о многом и ни о чем. Теперь она не смогла бы помочь умирающему кусту. Зато она помогала тысячам живых существ. По крайней мере, она искренне на это надеялась, ведь губила она теперь тоже немало.

Глава 6

Королевский подарок

Глава 6. Королевский подарок

В лагере было шумно: рычали пантеры, выли волки, ржали немногочисленные кони и орали пленные. Пустынный народ не знал жалости — темные тоже, так что последние три года войны стали «веселыми». Вадерион с наслаждением вдыхал густой теплый воздух, в котором смешались запахи крови, стали и смерти. Дивный аромат, который он так давно не ощущал, но всегда помнил. Кожаные сапоги мягко и бесшумно ступали по искалеченной земле — слишком много боев прогремело на ней, пройдет не одно десятилетие прежде, чем она залечит раны, нанесенные живыми существами.

Потертый скат палатки показался вдали. Лагерь темных жил своей жизнью: орки, тролли и дроу пробегали мимо. Ни одно королевство мира не могло похвастаться таким многообразием рас. На самом деле, это было довольно тяжело — управлять Империей, где жили и орки, приверженцы традиций, и дроу, горделивые и развращенные, и тролли, хитрые и жестокие, и даже люди — чернокнижники, колдуны, ведьмы — загнанные в угол догмами Ордена Света и общественным презрением. А ведь в Темной Империи жили еще немногочисленные свалги (вот бы Ринер вместо интриг занялся вопросом продолжения рода!), могущественные вампиры (хорошо, что их Владыке лень было телеса от кресла отрывать и он не боролся за власть) и пара стай ликанов (редкость, их чаще можно было встретить на границе Рассветного Леса, оно и понятнее — светлые эльфы и вкуснее, и красивее, их и убивать, и насиловать приятнее). Но была одна раса, которая причислялась к темным, жила на территории Темной Империи, однако ею одной не ограничивалась — оборотни. Они встречались и среди людей в центральных землях, и среди темных, и даже среди пустынного народа. Да, оборотни были третьей расой, живущей во владениях Шарэта. Идеальные шпионы — это мысль, по-видимому, пришла в голову не только Вадериону. Но он привык полагаться не только и не сколько на оборотней, сколько на Теней Тейнола, которые искусно скрывались в сумраке и не нуждались в дополнительной маскировке. Хотя он оценил парочку покушений, которые ему обеспечили оборотни-лазутчики Шарэта. Вадерион в долгу не остался — не только же на поле боя воевать — и теперь, идя к палатке, где содержался один пленный, мог себя поздравить с тем, что оборотней он использовал лучше, чем его соперник.

Истертая ткань полога дернулась, и Вадерион оказался внутри. Пленник сидел на голой земле, тяжелые стальные кандалы с вязью рун против магии надежно сковывали руки, стирая до костей кожу. Никто не собирался облегчать участь несчастного, как и он, не собирался вести себя мирно. Вадерион усмехнулся, скользнув взглядом по перевернутой миске с водой, которая давно впиталась в сухую землю.

— Гордость стоит смерти от жажды? — поинтересовался он, обходя пленника. Тот был прикован к деревянном столбу в центре, сидел сгорбившись, опустив голову, но как только Вадерион приблизился, тут же поднял на него взгляд, полный ненависти.

— Дитя пустыни не убить жаждой, — процедил он пересохшими потрескавшимися губами, из которых сочилась кровь. Сильные смуглые пальцы сжали кандалы, когда Вадерион сделал шаг к пленнику. Сколько бы тот не хохорился, оба понимали, что один в полной власти другого. Это было унизительно, и Вадерион наслаждался бессилием и подчинением врага, но молчал. Не раскрывал рта и пленник. Его грязные спутанные волосы давно потеряли блеск и красоту, превратившись в серую паклю, из-под которой горели ненавистью узкие карие глаза. По острым скулам ходили гневные желваки, портя благородное, аристократическое, лицо. Даже не зная, кто перед ним, Вадерион без труда смог бы назвать его имя. Но оно и так было известно, ведь именно за ним охотились подданные Императора и именно на него ставили ловушку. Вадерион даже слегка презирал противника — он бы никогда так глупо не попался и не унизился.

Первым продолжительного молчания не выдержал король пустынных эльфов.

— Что ты хочешь за мою жизнь? Золото, женщин?

Вадерион не выдержал и гулко рассмеялся. Его смех — холодный, жестокий — заставил пленника дернуть головой и глянуть с новой порцией ненависти.

— Неужели король Шарэта столь низко оценивает свою голову? Что еще предложите, ваше величество?

— А что Император желает? — усмехнулся Эграл и облизал окровавленные губы. Даже сидя на земле в обрывках одежды, грязный и раненный, он сумел сохранить достоинство и говорил почти на равных. Почти.

— Торгуешься? Как низко.

— Мы оба знаем, что ты оставил меня в живых, чтобы что-то получить. Назови цену?

Вадерион, не мигая, смотрел на поверженного врага. Три года выматывающих боев, три года они видели лишь кровь и отрубленные головы и руки, выпущенные кишки. Едва ли половина армии Темной Империи осталась в живых. Южная война обошлась Вадериону и его подданным дорогой ценой, но теперь, когда змея была обезглавлена, Император не сомневался в победе. Впрочем, он не сомневался в ней и полгода назад, после последнего, решающего сражения. Пустынные эльфы проиграли, и пленение их короля лишь ускорило осознание этого. Эграл не понимал, что уже заплатил цену: Вадериону было все равно, мертв правитель Шарэта или нет, войну он выиграл, а больше ему ничего не нужно, отомстил он сполна, наблюдая за униженным и поверженным противником. Возможно, стоило бы даже его отпустить, чтобы насладиться этим зрелищем: король пустынных эльфов, трусливо поджав хвост, возвращается в Шарэт с остатками своей некогда великой армии. Если то, что Вадерион успел узнать о пустынны эльфах, верно, то Эгралу не простят плен и откуп. Слабые в песках не выживали. Впрочем, как и в Темной Империи.

Вадерион вытащил из-за пазухи чистый пергамент и перо с чернильницей, положив их на землю перед Эгралом.

— Пиши. Кому хочешь и что хочешь. Если через месяц не предоставишь выкуп, я отдам тебя воинам. Думаю, мои подданные придумают множество пыток для тебя и до хрипоты будут спорить о способе убийства.

Вадерион резко поднялся и направился к выходу. За тонким пологом палатки он видел тени — короля пустынных эльфов охраняли днем и ночью.

— Ты так и не назвал цену.

— Удиви меня. — Вадерион играл с ним, как пантера с хорьком. То следит, то выпускает когти, а несчастный зверек пытается переиграть ее.