Судьба принцессы

— Хочешь лосскую руду? — выпалил Эграл, откидывая назад серые космы. Несмотря на бессмертие, даже лицо выдавало его настоящий возраст, однако яростная душа, присущая всем пустынным эльфам, и горячая голова явно мешали опытному правителю продемонстрировать свою мудрость. Или он был слабее. Вадерион бы никогда не стал играть по чужим правилам, скорее, он бы вогнал очин пера в горло своему врагу.

— Зачем мне ваша лосская руда? В мире больше нет кузнеца, способного выковать из нее меч, Миэрэн Харт мертв. К тому же, — заметил Вадерион, касаясь пальцам ножен на поясе, — у меня уже есть непобедимый клинок.

Карие глаза, не отрываясь, следили за каждым его движением. Страха не было в них, не было в выражении лица или в жестах — было в этой болезненной внимательности. Вадерион даже позволил себе мысленный победный оскал: долгая война стоила этих мгновений. Он вновь победил.

— Я хочу увидеть, какую цену ты назначишь за свою голову. Удиви меня, — вальяжно повторил Вадерион и исчез в сумраке заката.

* * *

Сколько бы он не наслаждался войной, но не мог отрицать, что она отнимает немало сил. Для пленника месяц наверняка тянулся долго, для Вадериона — пролетел быстрее дракона. Он жил войной: ее бытом, ее проблемами, ее воинами. Он уже не помнил, когда последний раз открывал бутылку вина, но он не жалел об этом. Если война с кочевниками была ленивой и неспешной — прогулка для Императора, — то пустынные эльфы выжали из темных все соки. Проходя по лагерю, Вадерион видел много закаленных воинов, но и много — уставших. А ведь они воевали, по сути, не за что: они не отправятся вслед за отступающими эльфами в пустыню, а с земель кочевников, которые и стали полем боя, брать нечего. Надежды на выкуп Вадерион тоже не оставлял. Темным нужно было кое-что другое, хотя он бы соврал, если бы сказал, что ему не интересно, что же написал Эграл. Ладно, если король пустынников его разочарует, отдаст его на потеху толпе — хоть простые воины отведут душу, а сам Вадерион еще больше унизит противника.

За день до конца срока, отпущенного Императором, прибыли посланцы из Шарэта. Закутанные в шелка пустынные эльфы выглядели слишком вычурными посреди одетых в шкуры орков и диких троллей в одни набедренных повязках. Даже дроу изменили своей вечной любви к роскоши и облачились в практичные кожаные и кольчужные доспехи. На их фоне пустынники напоминали фарфоровых кукол, чем непременно воспользовались темные, принявшись гоготать (преимущественно, конечно, орки и тролли, хотя даже дроу и оборотни не удержались от улыбок). Гостей встречали в лагере враждебно, но не трогали — так велел Император. Вадерион принимал посланцев в своей палатке, отличавшейся от палатки, где держали Эграла, как дракон от ящерицы. Здесь все, от походного трона до роскошной ткани полога кричало о величии. Пустынные эльфы, едва войдя внутрь, тут же глубоко поклонились Императору. Восседающий на троне Вадерион презрительно спросил:

— Чем же вы собираетесь откупиться от победителей?

Вперед выступил один из пустынных эльфов, взгляд которого так и лучился лестью. Он вновь поклонился, но улучив нетерпение на лице Темного Императора, заговорил. Речь его лилась шелковым потоком.

— Темных ночей правителю Темной Империи. Дети Шарэта посланы были волей Забытых Богов и короля своего, дабы почтить вас, ваше императорское величество. Палящее солнце пустыни не смогло бы остановить нас на пути к вам, чтобы преподнести в дар великое сокровище, ибо только оно может сравниться с тем даром, который ваше императорское величество сделает нам, отпустив на волю нашего благословленного Забытыми Богами короля, — на этом моменте эльф наконец прервал свой монолог, порадовав всех присутствующих его краткостью, и сделал жест соотечественникам открыть шкатулку, которую до этого держал один из них. Совсем еще юный пустынник сделал несколько шагов вперед и, преклонив колено, распахнул верхние створки резного малахита. Присутствующие в палатке темные эльфы — сестры Лар’Шера и еще пара лордов помельче — ахнули, не удержались ни сдержанные Нельгелла с Нивеной, ни мужчины, и даже Гортог с одним из тролльских вождей переглянулись. Ни один мускул не дрогнул на лице Вадериона, когда он увидел кровавые самоцветы, которые возлежали — по-другому не скажешь — на бархатной подушечке. Неограненные, неидеальные — несведущему они показались бы пустышками, но даже его взор оказался бы прикован к этим камням. Кровавые камни — так их называли. Эти уникальные самоцветы можно было найти лишь среди залежей лосской руды на далеком юге. В мире было известно лишь о двух таких камнях: один украшал корону правителей Керианы, страны драконов, а второй бы инструктирован в королевскую усыпальницу в Вечном — теперь уже Проклятом — Лесу, где когда-то жили первые эльфы. Существовала даже легенда, что кровавые камни — это застывшая кровь погибшего много лет назад великого правителя темных, который, якобы, когда-то смог победить всех светлых. Так как после Великого Нашествия таких уникумов в истории не наблюдалось, а что было до вторжения демонов, неизвестно, то легенда так и осталась легендой. Тем не менее, кровавые камни, несмотря на их загадочное происхождение, оставались самыми редкими самоцветами в мире. К тому же, как и лосская сталь, они обладали поразительным свойством поглощать или отражать магию, защищая своего владельца. И последнее — они действительно были красивыми, это признал даже далекий от всего подобного Вадерион. Камни притягивали взгляд — и это в необработанном виде!

Император внешне остался равнодушным, но мысленно совершенно вульгарно присвистнул, разглядывая тринадцать кровавых камней. Ходили слухи, что пустынные эльфы нашли в залежах еще один самоцвет, и тот, якобы, хранится в королевской сокровищнице в Шарэте. Но тринадцать камней! Поистине Эграл сумел удивить — еще и тем, что смог заставить подданных обменять свою жизнь на эти бесценные камни: голова ни одного правителя не стоила их.

А пустынный эльф, меж тем, дав темным в полной мере осознать, что они видят перед собой, продолжил:

— Эти драгоценности предназначены вам, ваше императорское величество. Уверен, они лишь приумножат ваше величие, украсив ваше чело.

Вадерион смотрел на говорившего, но представлял бледную шею, на которой лежат в темной оправе переливающиеся багрово-алым камни. Этот военный трофей лучше всего украсит его супругу. Вот бы еще Элиэн оделась нормально, такие мрачные камни не пойдут к ее светлым балахонам. Вадерион даже мысленно вздохнул: ему хотелось видеть свою супругу в своем цвете. А лучше — без всего.

«Да, все же война затянулась, — подумал Вадерион, наслаждаясь даже не видом камней, а тем, как он преподнесет их своей женщине. — Интересно, Элиэн оценит?»

Вопрос был хороший, ведь светлая эльфийка, кажется, не только совершенно не воспринимала Вадериона как исключительного мужчину, Темного Императора, но и к материальным благам, окружающим его, была равнодушна. И все же, он надеялся, что она будет польщена и оценит, что ее супруг смог сделать. Правда, что-то внутри подсказывало Вадериону, что даже кровавые камни не смогут этого сделать. С одной стороны, его это задевало, а с другой — подстегивало. Вадерион чувствовал азарт: война ненадолго подавила его, но теперь, когда она практически осталась позади, он разгорался с новой силой. В чем-то Стефи была права — Элиэн необычная. Возможно, с возрастом — она ведь явно очень молода — она станет решительнее. Потом вспомнился разбитый витраж, и Вадерион вновь засомневался: кажется, решительнее уже не нужно.

Пока Император думал, все, включая пустынных эльфов, ждали. Темные все не могли насмотреться на камни, особенно леди Лар’Шера (все же женщины всегда остаются женщинами), а подданные Эграла молча взирали на того, от кого зависела судьба пусть не их народа, но точно их короля. Наконец Вадерион пришел к выводу, что выдержал достаточную паузу, и величественно кивнул.

— Я принимаю ваш дар. Камни поистине бесценны, они дороже головы вашего короля, поэтому я дарую ему свободу, а также позволю всем жителям пустыни покинуть центральные земли и даже не продолжу истреблять вас. Сегодня вы купили свои жизни.

Единственный из пустынных эльфов, у кого не перекосилось лицо от злости, был тот самый «льстивый переговорщик». Он даже не бросил на Вадериона злой взгляд, наоборот — разразился благодарственной речью.

Король Эграл из Шарэта покинул лагерь войска Темной Империи этим же вечером. Война с пустынными эльфами подошла к концу, однако это не означало, что Вадерион собирался домой, хотя какая-то часть его души (видимо, самая миролюбивая) стремилась туда. Кроме кровавых камней никакой выгоды от войны Темная Империя не получила, если не считать того, что Вадерион добился главной цели — устроил кровавую бойню, насытив жажду подданных. Что поделать, он сам, как дроу, хорошо понимал, что темные народы не могут постоянно жить в мире. Вадерион обеспечил в своей Империи благополучие и покой, приумножая богатства, однако жажда крови и жажда войны была сильна в его подданных. Они слишком долго сидели на одном месте, позабыв про то, как держать в руках мечи и топоры, как рубить головы врагам. Что ж, теперь темные насытились сполна, вот только Вадерион был не только полководцем, но и политиком, и понимал, что найдется много недовольных. И чтобы насытить алчущие души воинов, он сделал то, за что его будут проклинать все светлые народы еще очень долго, а Южная война запомнится всем. С земель кочевников взять было нечего, это был бедный народ. Пустынные эльфы воевали на чужой земле, а идти за ними в пески было чистым самоубийством. Поэтому Вадерион отдал на разграбление своему войску Ленату и Феранию — два южных людских королевств, которые и без того пострадали от кочевников. Но степняки были безвредными пташками, по сравнению с армией темных, потерявшей слишком много воинов в войне с пустынным народом. Орки, тролли, дроу и даже оборотни грабили, грабили и еще раз грабили, после чего насиловали и убивали. Тьма бушевала в землях Ферании и Ленаты. Обрадовавшиеся изгнанию кочевников люди вернулись домой, чтобы умереть в пламени новых пожарищ.

Быстрее ветра только людская молва, поэтому совсем скоро весь мир знал о чудовищных злодеяниях Темной Империи: как она опустошила земли кочевников, разгромила пустынных эльфов и — самое главное — сейчас вершила зло в центральных королевствах. Несколько месяцев темные наживались на богатых южных государствах. Когда армия Тьмы наконец ушла, вернулась в свои владения от некогда цветущих Ферании и Ленаты осталась лишь выжженная земля и разлагающиеся трупы, а смертные, которым удалось выжить в те страшные дни, навсегда запомнили тот ужас, что творился в их домах, и больше никогда, до самой смерти, так и не обрели покой. А темные довольные, словно насытившийся зверь (хотя почему «словно»?) возвращались в родные земли. В Империи воинов встречали как победителей.

Необычайно яркое весеннее солнце скоро скрылось за тучами, а с неба принялся накрапывать мелкий дождик, который никто в армии даже не заметил — лишь посетовали, что проклятая вода опять пожрет добротные топоры. Но общего победного настроения непогода, такая привычная всем жителям Темной Империи, не испортила. Орки и тролли галдели не переставая, их перекрикивали дроу, рычали оборотни и сверкали красными глазами вампиры. В лагере стоял оживленный гул. Все радовались возращению домой, хвастались личными победами и едва ли вспоминали цену, которую заплатили. Такие они были — дети Тьмы. Вадерион тоже никогда не страдал душевными ранами и предпочитал делать, а не размышлять попусту. Особенно о прошлом. Он ехал со всеми вместе, как и всегда. Хоть и Темный Император, однако Вадерион никогда не чурался есть с одного котла с простыми воинами и сидеть у костра, слушая байки солдат. Вот и сейчас он ехал в центре войска, окруженный боевыми товарищами, слушая их и говоря сам. Война вышла славной… но на душе было неприятно. Вроде и война получилась масштабная, и светлых припугнули, но Стефи… Словом, возвращаясь домой Вадерион не испытывал никакого победного возбуждения и с некоторым удивлением понял, что хочет видеть лишь одного темного — Элиэн.