Судьба
Шрифт:
Майя ускорила шаг, оставив на улице привязчивую соседку.
А спустя несколько дней Майя услышала на улице истошный крик на всю деревню. Она выбежала за ворота и увидела Марфу, с криком бегущую по улице. Волосы у нее были распущены, руки подняты вверх.
— Марфа, что случилось? — спросила у нее Майя.
— Ой, Майя, поколола я свои золотые яйца, — запричитала Марфа. — Вся жизнь пошла прахом! Ой, несчастная!..
— Да ты скажи толком! — остановила ее Майя.
— Деточки мои!.. Они опрокинули на себя кипящий чайник и сварились заживо!.. Ой, горюшко мое, что ж мне теперь делать?!.
Майя обомлела. Гибель
В доме, возле печки, на спине лежали два малыша и орали благим матом. Майя подняла их, посадила на орон. У мальчиков были сильные ожоги на руках и животе.
Марфа опять завопила не своим голосом и выбежала на улицу.
Майя сняла с ребят одежду и смазала волдыри маслом. Дети перестали плакать.
Услышав, что в доме стало тихо, Марфа вернулась и рассыпалась в благодарностях:
— Майя, ты спасла моих детей от смерти, я никогда этого не забуду!
Яковлев не скупился на взятки, потому суд все время откладывался. Но репутация улусного головы была подмочена, и поговаривали, что его не изберут в следующие выборы. Тем не менее Яковлев сохранял спокойствие, лишний раз убедившись в силе денег, и ходил петухом. Правда, он не думал о том, до каких же пор будет умасливать судью, будучи уверенным, что денег у него хватит.
Федорке, сыну Яковлева, должно быть, наскучило жить в доме на положении шаловливого недоросля, и он пристрастился к картежной игре. Играл Федорка на деньги, если не было денег, — на скот. Иногда за ночь проигрывал десять коров. Богатство Яковлева убывало, как вода из дырявой посудины.
Яковлев взъярился и набросился на Федорку с бранью, но на защиту сына встала Авдотья:
— Не трогай его. Пусть погуляет, пока молод.
Чувствуя поддержку матери, Федорка еще больше разошелся, дома появлялся все реже и то только затем, чтобы взять деньги. Хозяйство приходило в запустение, батраки стали разбегаться. Старики каждый день ругались.
— И все это из-за твоей глупости, — корила Авдотья мужа, — нашел с кем связываться.
— Я не думал, что так все обернется, — оправдывался Яковлев. — Не надо было тебе так с женой Федора обращаться. Из-за тебя все это!
— Из-за меня? — багровела Авдотья. — Из-за меня, может, ты и векселей у него не отнял?
Иск Майи пролежал в суде более, года. Иван Семенович пожаловался в окружной суд. Председатель окружного суда господин Меликов вызвал Майю и Яковлева и устроил очную ставку. Но Яковлев сунул взятку и Меликову. Суд опять отложили на неопределенное время.
Сам Яковлев не очень отдавал себе отчет, для чего он, не жалея средств, оттягивает суд. Кроме желания отсрочить огласку, способную навлечь на него позор, и надежды, что Майе в конце концов надоест и она сама отступится, других резонов у него не было. Но Иван Семенович и Майя не отступались. Жалоба пошла дальше — в Иркутскую судебную палату. Старику Яковлеву пришлось опять раскошелиться.
Нелады в хозяйстве — оно таяло на глазах, постоянные вызовы в суды, тревожное состояние, которое теперь не покидало Яковлева, окончательно подкосили его; старика нельзя было узнать: весь побелел, сгорбился, руки трясутся.
Карманы у судей оказались бездонными, и вскоре у Яковлева не стало денег для взяток. Скота тоже не было, чтобы продать. Раньше у него были запасы зерна для продажи, но теперь
и хлеба не стало. А тут еще господин Меликов сообщил, что в Иркутске ждут, когда он нанесет им очередной визит или пошлет что полагается.Яковлев схватился за голову.
— Где взять денег? — спросил он у Авдотьи.
— Денег нет, и взять их неоткуда…
— Деньги нужно найти…
— Где?.. Все, что возможно было, ты уже продал. Больше нечего!
— Как нечего! Или ты еще собираешься наряжаться в свои украшения? — спросил Яковлев.
Авдотья посмотрела на мужа неприязненно и, роняя на стол слезы, ответила:
— Украшений не дам. Это мое приданое.
Старик стал упрашивать ее. Он долго убеждал старуху, что бусы, серебряные кольца и золотые серьги ей теперь ни к чему, их лучше продать. Вырученные деньги спасут их от позора, который на старости лет вдвойне страшен.
Наконец, Авдотья сдалась. Она принесла из своей комнаты драгоценности и, утирая слезы, положила их перед мужем.
— Думала, что будет во что нарядить меня, когда умру. Но делать нечего, продавай.
В ворота к Яковлевым властно постучалась нищета. Скотные дворы опустели, поросли грибами, в просторном хотоне гулял ветер, обмазка обвалилась, и стены напоминали драное решето. Изгороди, куда загоняли лошадиные табуны, зазеленели крапивой и травой.
Деньги, вырученные за золотые серьги и кольца, перешли к судьям, но Яковлеву недвусмысленно намекали, что, если он опять не раскошелится, ему несдобровать, хотя с тех пор как Майя пожаловалась в суд, прошло три года.
Однажды вечером старики сидели, пригорюнившись, ломали голову, откуда взять денег. В это время вошел Федорка.
— Ты не богат деньгами? — спросил Яковлев у сына.
— Были бы у меня деньги, за каким бы я чертом пришел сюда, — ответил Федорка и стал шарить в доме, ища, что бы унести. Ему надо было платить карточный долг.
— Прочь с глаз моих, дурак! — закричал Яковлев.
Федорка даже бровью не повел, продолжал шарить и ругаться под пос. Убедившись, что тут уже нечем поживиться, он сел на орон.
Весь вечер они сидели втроем в разных углах и переругивались, похожие на изголодавшихся волков.
Перед сном старик, тяжело передвигая ногами, вышел в сени. Тут же Авдотья и Федорка услышали крик: «О-о-ой!..»
Когда Авдотья выскочила, Яковлев сидел на полу, прислонившись к стене, держась руками за грудь. Потом стал валиться на бок.
Авдотья попыталась его поднять.
— Поди сюда, милый, отцу плохо, — позвала она сына.
— Ничего, пусть проветрится немного, — ответил тот и даже не соизволил встать.
А на третий день Яковлева похоронили.
Только после смерти Яковлева, спустя несколько недель, иск Майи наконец был рассмотрен. Суд постановил, на основании статьи 256 девятого тома Свода законов, взыскать с ответчика в пользу истицы пятьсот рублей ассигнациями.
III
Через неделю из Якутска в Немцы приехал господин заседатель. На него было возложено взыскать с Яковлевых в пользу Майи пятьсот рублей. Но вдова оказалась неплатежеспособной, имущества у нее не осталось никакого, кроме дома. Господин заседатель оценил дом в пятьсот рублей и распорядился передать его Майе и Федору.