Судьбы суровый матерьял…

Не спи, пацан

Самому себе

Как весело с утра колесамПо холодку, по звонким росамСкрипеть, постукивать, юзить!…Всё это там, в краю далеком,В таком высоком синеоком,Что даже не вообразить…Степям длинноты не помеха.Как ни шуми – не слышно эха,Но глазу видно то и то:Высокий беркут, даль сайгачья,Сурка – в нору – движенье рачьеПри виде пугала в пальто.Возница же, ногой качая,Сурка (бы как) не замечая,Под ляжку подоткнув вожжу,Вдыхая пот гнедой лошадки —Солено-терпко-душно-сладкий —На гривы смотрит, на межу,На то, как, зерна наливая,Овсы, метелками кивая,Желтеют кверху. Срок всему!Всему, всему… коню, колесам,Суркам, горохам и овёсам,И лишь вознице одномуПока не срок.Ему до срокаТакая долгая морока!Такие дни и столько дней!И мрак, и хмарь, и злые ветры,И плюс такие километры,Где новый прежнего длинней.И эта степь. Она докуда?О, эти травы-ковыли!Из всех чудес чуднее чудаПридумать боги не могли:Хлеба, холмы, сурки, бурьян…Не спи, пацан! Смотри, пацан…

«За илбаном бугром, за калиной кустом…»

За илбаном бугром, за калиной кустом,Где таймень хлещет воду багровым хвостом,На широком лугу, собираясь в отлет,Журавли предотлетный вели хоровод.Я в стогу не доспал, я с трех метров смотрю,Как высокие топчут ногами зарю,И кружатся, и стонут, и трутся пером —Будто казнь через час и придут с топором.Через час, через миг… Вот прольется Восток,И плеснет через край и на птиц, и на стог,И вожак закричит, и расправит крыло,И очнется земля, и заплачет село;И белесые, словно во мгле паруса,Крылья птиц пронесут надо мной голоса,И косой треугольник, широк и крылат,Тот вожак поведет от зари на закат.И мне больше не спать в этом рыжем стогу,Потому что поверю тому вожаку,Потому что весною, средь майского дня,На базаре цыганка, жалея меня,Всё молчала, крутила на пальце кольцо,Долго-долго смотрела в ладонь и в лицо,И сказала: «Под осень уйдешь из села…»И за черное слово монет не взяла.

«Стихотворную строчку катая во рту…»

Стихотворную строчку катая во рту,Приминая бурьян и кусты,Вдоль реки, за верстой отмеряя версту,Под сияньем высокой звезды,Я домой после школы на лыжах бегу,Лыжной палкой пишу вензеля на снегу.Никого!И скрипит до УралаКрепкий наст, перевитый сухим февралем,Полынями пробитый, седым ковылем,Отливающий блеском металла.Подступает мороз всё плотней и плотнейНа корявых оснеженных лапах,И чем небо темней, и чем звезды крупней,Тем жилья ощутимее запах.Я счастливый!Ура!А еще, Бог ты мой,Из гнезда, из-под желтой стрехи,Мне лететь за Урал, любоваться Невой,Встретить счастье, поверить в стихи.

Октябрь, 1962

Пацан, покинув сады и гумна,Друзей и школу, почти бездумноВошел я в тамбур с ущербным светом,Где пахло гарью и туалетом.Вагон качнуло и закачало,И покатило, и застучало.И трое суток стонали рельсы…О! Это были такие песни,Каких я после нигде не слышал…Шел дождь со снегом, когда я вышел…И, подтверждая, что всё серьезно,Гремя железом, орущий грозно,Шагал носильщик по черным лужам…Огромный город.Кому я нужен?

«Там речка протухла, там грязь по колено…»

Там речка протухла, там грязь по колено,Там псы на веревках у каждого дома,Там смрадно, там запахи праха и тлена,Там хмель и похмелье, там речь невесома.Там просто живут, каждый каждому ровня.– Зачем вы живете?.. – Никто не ответит.Там возле калиток не лавочки – бревна,Не лампочки ночью – Медведицы светят.Однажды средь ночи я из дому вышел,Пустого ведра опасаясь и порчи;Кромешная тьма, предо мной сотня дышел,Куда повернуть?.. и созвездья средь ночиСказали – сюда… И шагнул я на запад.Шагнул и шагаю… Обуглилось тело.Уже на локтях, на коленях, на лапахПолзу и ползу, и не вижу предела.

И в небесах, где воздух пахнет вечным…

«Голова моя приезжая…»

Я верчу приезжей головой…Г. Горбовский

Голова моя приезжая.Ветер гонит облака.Пахнет корюшкою свежеюВозле каждого лотка.Дорогое человечество,Словно сгусток суеты,И колышется, и мечется,И несет в руках цветы.Я стою, как замороженный,Я – село! Сойти с ума…Я смотрю, как завороженный,На толпу и на дома,На зарю, такую гордую,И не знаю, что, любяСтепь мою, поверю городуИ отдам ему себя.

«Окно прорублено! В дому гуляет ветер…»

Окно прорублено! В дому гуляет ветер.Европа щурится, не верит в чудеса.Но топоры звенят, и, как поэт заметил, —Был хищным глазомер,И город парусаКроил на площадях, чтоб воли было вдоволь,Чтоб норды гнули ось, как тонкую лозу,И у причальных свай смывали юным вдовамБалтийской влагою соленую слезу.…Всё туже паруса. Слоями звездной пылиПокрыты купола. Часы команду бьют.Царь скачет на закат.Горит ковчег на Шпиле.Дымится полдень.Чайки воду пьют.Над равелином тишина тревожна,И потому тревожно на душе…И парусник легко и осторожноЗакладывает крен на вираже.

Кони Клодта

1.

Пропахший камышами и туманом,С батоном в сумке и пустым карманом,Счастливый как Колумб, открывший Новый свет,Покинув мир скрипучего вагона,И, примеряя зыбкий свет перронаК своим плечам, я вышел на проспект.На всех домах сверкало и блестело!Наш председатель за такое делоЭлектрика уволил бы давно.Но Невский был раскрашен и расцвечен,И каблучки стучали в этот вечер,Как тысячи костяшек домино.Я шел – не знал куда, но знал – откуда,И верил я – должно свершиться чудо,Оно меня нашло на мостовой:Какой-то парень с мышцами атлетаДержал коня, а тот в потоках света,Подняв копыта, замер надо мной!Как будто бы в ночном, в степи Алтая,На задние копыта приседая,Не ощущая тяжести узды,Он пляшет у костра в туманном дыме,Огромный!И передними своимиКопытами касается звезды!Был этот конь так хорошо сработан,(Наверно, скульптор конюхом работал!)И я надолго замер у коня,Дивясь его забронзовевшей силе.А люди воздух рвали и месили,Толкались и ворчали на меня.Но я не замечал их недовольства.В моей породе есть такое свойство —Стоять и удивляться на виду…И думал я, стирая пот с ладоней,Коль в городе живут такие кони,То я, наверно, здесь не пропаду.

2.

Всё несутся! Шальное отродье!С опаленною зноем губой.Я запутался в ваших поводьяхВсей своей непонятной судьбой.Голубые гривастые звери!Мост Аничков – родное село!Подойду, засмотрюсь и поверю,И услышу, как скрипнет седло.Только скрипнет и – всё! И – погнали!Берегитесь подков, «жигули»!Вы такое видали едва ли,Да и где бы увидеть могли?На Дворцовой? Так это не кони,Их, покорных, ведут в поводу,На таких не умчишь от погони,И подковой не выбьешь звезду.А для этих – все звезды под ноги!Унесут, растворятся во мгле,Даже, если не будет дороги,Даже, если я мертвый в седле.Унесутся! Хоть к Господу-Богу!На кровавых губах унесут!Потому что иначе не могут,Потому что я знаю – спасут.

3.

А лето было – Боже мой! Стоял в лесах звериный вой,Леса горели, как костры, и город, серый от жары,В полубреду ли, наяву пил газировку и Неву.Воскреснет день и зазвенит, и солнце упадет в зенит,Вагоны полные людей умчат за город поезда,И только клодтовских коней никто не замечал тогда.Я приходил к ним в эти дни. О, как измучились они!Как ждали – где же облака?.. Их потемневшие бока,Лоснясь на солнце, как в огне, казались бронзовыми мне.А в это время Ленинград пил родниковый лимонад,Шипело бархатное пиво краснобаварского разлива,А им бы в час жары-беды хотя бы по ведру воды!И я решил, что в эту ночь я должен их беде помочь —Ведь в детстве приходилось мне на водопой водить коней,Я знаю, как в такие дни из речки воду пьют они…И вот, когда взошла луна, и город был в объятьях сна,Когда затих машинный вой и не был виден постовой,Я по рекламной синеве всех четверых увел к Неве.И кони пили из реки! Качались мерно кадыки,Нева дышала, как во сне, и видно было в тишине,Как в такт размеренным глоткам вздымались конские бока…Когда сквозь улиц пустоту я их привел назад к мосту,То перед тем как встать на камни, сомкнулись кони в полукруг,И теплыми, как хлеб, губами коснулись плеч моих и рук.А днем опять жара была. По Невскому толпа плыла.Толпа устраивала быт – и волновалась, и молчала,Спешила и не замечала следов шестнадцати копыт.

«…Всё это так. Но если за углом…»

Но надо глубже вжиться в полутьмуИ глаз приноровить…Р.М. Рильке

…Всё это так. Но если за угломВойдешь в толпу, как в жуткий бурелом, —Скрещенье рук и судеб. Толчея.И ты корявой веткою людскоюУже горишь. Томит огонь тоскою,Сравнимою с печалью бытия.Но если Невский тонкою стрелойС граненой золоченою иглойОтпущен с тетивы, летит в закат,И ты причастен к этому полету —Ты даже не завидуешь пилоту,Вонзающему в солнце свой снаряд,Поскольку хорошо, и воздух чист,И переходы охраняет свист,И не скрипит в «Икарусе» излом,И можно сесть к стеклу, смотреть на Думу,И думать о прекрасном – вот найду, мол…Всё это так. Но если за угломОтсутствует народ и тишинаТакая, что вселенная слышна,И светит зыбким желтая игла,И в царском доме зажигают свечи,И в небесах, где воздух пахнет вечным,Расправит ангел тяжкие крыла —Ты повисаешь каплей, невесом!И площади Дворцовой колесомРаскручен, до песчинки упрощен…Россия, Русь! Темно твое начало…И где-то катер взвоет у причала,И черный Гоголь прошуршит плащом.Куда спешит, несет печаль кому?И я, вживаясь глубже в полутьму,Сужаю зренье и смотрю, смотрю,И вдруг пойму сквозь темноту воронью,Что камни дышат. Прикоснусь ладонью:«Воистину живые…» – говорю.