Судьбы в капкане

Когда Мишка вернулся, все девчата уже спали. И только Лянка сидела на кухне за учебниками и о чем-то думала Катя, глядя в беспросветную темень за окном. Увидев Мишку, позвала и сказала тихо:

— Хасан звонил. О чем-то хотел поговорить с тобой.

— Опять о женитьбе! Ох и надоел! Все никак не поймет, что жизнь у человека всего одна. Он и ее единственную хочет мне изувечить, — поморщился парень.

— Не знаю, говорил как-то странно. Не орал как всегда, даже о моем здоровье справился, впервые за столько лет. Спросил, можно ли ему навестить нас завтра вечером.

— Зачем? — опешил Мишка.

— Да кто его знает? Голос, как у побитого. Будто ему горло вывернули, и язык обрезали наполовину. Чуть ли не плача разговаривал. С чего бы это? — недоумевала Катя.

— Ты разрешила ему прийти?

— А как могу запретить? Он твой отец! Общаться имеет право. Ты уже взрослый, сынок. И никто не сможет навязать тебе свою волю. Ни я, ни отец. По-моему у него что-то случилось. Может, неприятность какая-то. Он никогда не спрашивал, можно ли ему прийти, а тут, словно подменили человека.

— Пожалей его! Он навешает лапшу на уши! — решил Мишка задержаться на работе подольше, чтоб избежать встречи с Хасаном.

Парень уже собирался лечь в постель, как приметил, что Лянка вовсе не занимается, а тихо плачет, прикрыв лицо ладонями.

— Ты чего тут сопли распустила, что с тобой? — взял девчонку за плечо, повернул к себе.

— Вот, посмотри, какую записку мне подбросили в сумку, — достала исписанный лист бумаги. Мишка прочел:

— Не выделывайся, облезлое чмо. Мы знаем о тебе все. Ты дышишь в притоне. А сама — бомжонок. Тебя отовсюду выгнали. Даже из деревни. Ты ничья, как цыганский выкидыш. Говорю тебе, клейся к нам, задышишь классно. Пока предлагаю, цепляйся за шанс! Жаль тебя убогую. Ведь вот и оттянуться не с кем, а ведь старой становишься. Скоро вовсе никому не будешь нужна для кайфа. Приходи к нам на веселуху. Хоть будешь знать, для чего живешь! — стояла внизу неразборчивая подпись.

— У вас в группе есть мальчишки? — спросил Мишка Лянку.

— Двое, — вытерла зареванное лицо.

— Чего плачешь? Тебя кто-то из них приметил. Короче, понравилась отморозку. Но по человечески не смог подойти и сказать. Потому написал вот так. Теперь такой подход в моде. Выходит, ты производишь хорошее впечатление. Нравишься кому-то. И в том, что этот шизофреник написал вот так, твоей вины нет. Он иначе не умеет выразить свои мысли. Не реви, успокойся. Ложись спать. Не обращай внимание на всяких козлов. Их слишком много, на каждого слез не хватит. Этот даже не понял бы, что обидел. Ведь у него нет мозгов. Из-за кого расстроилась?

— А может, девчонки написали? — спросила Лянка.

— Нет. Это кто-то из козлов. Тут явные намеки, какие не сделают девки. Ты завтра понаблюдай, сама убедишься.

— Мы завтра на хлебопекарню идем с утра. Там ни до кого. Всех по цехам раскидают, — шмыгнула носом Лянка.

— Давай я за тобой подъеду туда и заберу домой. Оттуда тяжко добираться, — предложил Мишка и, вспомнив о визите Хасана, добавил:

— Мороженого поедим в баре! Самому неловко, все вокруг оглядываются, как на психа. А с тобой за компанию никто внимания не обратит. А я люблю мороженое! — признался Мишка и, потрепав Лянку по плечу, лег в постель.

Девчонка вскоре тоже успокоилась. Уж кому другому, а Мишке она верила.

На следующий день парень прихватил с собой на работу кофе и сахар, купил по пути коробку конфет и, высадив Лянку у хлебозавода, поехал без оглядки на службу.

Уже вечером он позвонил матери и узнал, что Хасан недавно пришел, но о свадьбе не говорит, сказал, ему с самой Катей хочется пообщаться. Женщину это рассмешило:

— С чего это ты вздумал со мной говорить? Да и о чем, столько лет прошло, — удивлялась баба.

Хасан сидел понурившись у стола и вдруг заметил, что Катя ходит по квартире без костылей. Не держится за стены, не охает и не морщится. Сама сварила кофе, налила в чашки, устроилась в кресле поудобнее.

— Я смотрю, ты освоилась с протезами?

— Ко всему привыкла, куда мне деваться? — отмахнулась Катя, не желая продолжать тему. Ждала, когда Хасан заговорит о причине прихода.

— Знаешь, а у меня мать умерла. Похоронили три дня назад. А на душе так горько и пусто стало, будто она мою душу с собой взяла. Вроде все остальные живы. Но не стало матери, и дом опустел, — пожаловался человек.

— Стареешь. Сам боишься одиночества и смерти. От того и трясет тебя. Глянь, как руки дрожат. То ли перепил, или недоспал. А стоит ли вот так убиваться? Мамаша уже в хорошем возрасте была. До ее лет немногие доживают. Во всяком случае, невестки точно не дотянут и вряд ли вспомнят свекруху добрым словом, — вспомнилось бабе свое.

— Я с тобой, как с человеком, горем поделился. А у тебя даже на сочувствие слова не осталось.

— Врать так и не научилась. Остальное, вспоминать не хочу. Когда я в больнице лежала, никто из твоих не навестил. Ты появился, но уж лучше бы не приходил. Я и без лишних слов поняла бы все! Так чего мне ее жалеть? Она того не стоит!

— Мать под кончину все поняла. Много раз хотела прийти к тебе.

— Зачем? — удивилась Катя.

— Навестить, поговорить по бабьи.

— С нею мне не о чем разговаривать. Мы так и остались чужими.

— Она прощенья попросить хотела. Уж и не знаю, в чем провинилась, ведь к тебе относилась лучше, чем к другим.

— Да не смеши, Хасан! Не ври. Она ни к кому не умела относиться по-доброму, кроме себя никого не любила. Мне ли не знать, что ты хотел взять обоих наших детей к себе в дом, но мать запретила. Сказала, что и одного не хочет. Мол, его тоже кормить и одевать надо, а это расходы…

— Откуда знаешь? — изумился мужик неподдельно.

— Ты сам проговорился однажды. Выпивши был. Вот и ляпнул. Давно, но я помнила.

— Доброе небось забыла?

— А его не было! Что помнить? Когда Мишкой забеременела, знаешь, что она сказала:

— Опять забрюхатела, как крольчиха! И на кого надеешься и рассчитываешь? Знай, нянчиться с ним никто не будет. На тебя эта обуза ляжет…

— Как будто на нее кто надеялся! Зато когда сама заболеет, всех достанет.

— Чего теперь старые обиды вспоминать. Нет человека. Плохая или хорошая, она ушла. А вот мы остались жить и мучиться.

— С чего бы так? По-моему, тебе грех жаловаться. Работаешь, жену взял из богатой семьи с хорошим приданым. Она не рожает, руки детьми не вяжет, вкалывает и дома, и на работе, света не видит. Все ею помыкают, а ты даже колотишь ее.

— Ну, совсем горемычная! Можно подумать, что на цепи держим. Да хоть сегодня пусть уходит вместе со своим приданым. Кой толк от него? Попросил у нее для Аслана, чтоб снять мальчишку с зоны пораньше, так не дала. Отказала, змея. Понятное дело, что он для нее чужой. И сколько лет ни живи под одной крышей, своим он ей не станет.