Судьбы в капкане

Маринка голая отплясывала на столе среди тарелок и бокалов. На ней не осталось ни одной тряпки. Девка, подвыпив, забылась и пошла вразнос.

— Заглушите музыку! Сбавьте громкость! Дайте нам отдохнуть, иначе всех во двор выброшу через окно! — возмутился Мишка, но его не услышали.

— Я вам говорю! — подошел ближе. И снова никто не обратил на него внимание.

Мишка сам выключил магнитофон, но Маринка продолжала плясать под хлопанье ладоней.

— Слышь ты, чума голожопая! А ну слезь со стола шустрее! Я для тебя сейчас побольше зрителей соберу! — сдернул девку на пол и поволок к двери. До нее дошло, что ее хотят выбросить во двор, и Маринка ухватилась за ручку двери. К ней на помощь кинулись Дашка с Юлькой. Они уговаривали парня, отнимали у него Маринку.

— Все прочь! Вон отсюда! — кричал Мишка.

— Успокойся! Звука не услышишь больше.

— Прости, хозяин! — просили гости.

— Миш, мы скоро уйдем! Не злись. Не гони девок! Пойми как мужик мужиков, они не только веселуха, а жизни нам продляют. Если б не они, житуха вовсе невыносимой станет.

— Это точно. Я вон дома сорвался в прошлом месяце. Надавал своей по соплям, а она ментам меня сдала. Две недели продержали в «обезьяннике». Вернулся, стал собираться к матери, а дети как облепили. Их пятеро. Как давай голосить. Жалко их стало. Свои. А вот бабе простить не могу. После ментовки к ней не подхожу. Но пар надо выпустить. Иначе сам загнусь. Вот и возник к девчонкам. Все ж пока жив во мне мужик, без них не обойтись, — поделился человек сокровенным.

— А моя баба после операции второй год с койки не встает. Сиделку нанял, куда деваться. Но природа свое требует. Что делать, коль жена совсем прокисла! — обронил другой.

— Ох, Миша! А я свою еще в прошлом месяце из дома выгнал. Насовсем кекелку вышиб. Измучился вконец. Ну ни хрена не умела, ни жрать, ни убрать, ни стирать, всюду сам. Вот и надоело. Троих детей к матери в деревню отвез, чтоб подрастила. Бабе не мог доверить, голодом заморит, вшами обрастут. Теперь сам живу. А на душе черней ночи. Конечно, бабу больше не заведу. Только вот так, для отдушины. Чтоб не забыть, кем на свет родился. Ты уж нас не обессудь. Присядь с нами. Не отворачивайся. Счастливый ты, что не торопишься жениться. И не приводи в дом бабу! Мороки с ней не оберешься, а толку мало. Теперь счастливых женатиков нет. Все с бабьем измаялись. Потому бегаем по девкам. Все просто здесь. Встретились, расстались, никто никому ничем не обязан. И все довольны друг другом…

— Ладно, мужики! Я вас понял, но чтобы без грохота и шума обошлись. Мне утром на работу, отдохнуть хочу. А и матери покой нужен, — попросил Михаил.

Гости ушли уже под утро, ни разу больше не потревожив хозяев.

А через неделю, уже другие мужики устроили драку меж собой. Не поделили девок. В ход пошли кулаки, посуда, трещали стулья. Стоны, угрозы, мат, визги девок, все смешалось в один тугой ком.

Девчата пытались разнять хахалей, но сами отлетали в углы, сбитые с ног в слепой ярости. Вот кто-то пустил в ход нож. Мишка застыл в дверях в ужасе, пришел в себя, когда его грубо оттолкнули в сторону. В квартиру ворвалась милиция.

Всех хахалей вместе с девками сгребли в одну машину, туда же запихнули Мишку. Отпустили его под утро, выругав как мальчишку и предупредив, чтоб не брал больше на квартиру блядешек, иначе самого лишат жилья, не посмотрят, что мать калека.

Парень сел у постели матери, все рассказал ей и попросил:

— Пощади меня! Убери дешевок, откажи им. Иначе я уйду из дома. Не могу больше так жить. Если б слышала, как в милиции обзывали, грозили выкинуть из квартиры.

— Вот им всем, — отмерила баба по локоть и разразилась грязной бранью. Она обещала утопить милицию в жалобах, за то что ее сотрудники врываются в квартиру без зова и сгребают всех подряд.

— Мам! Эти хахали ударили ножом кого-то из своих. Будет ли он жив? Если нет, то и нам отвечать придется.

— А мы причем, пусть меж собой разбираются козлы! — глянула в прихожую, где появились девки.

Им не удалось проскользнуть в комнату незамеченными. И женщина позвала их на кухню:

— Ну что там? Насмерть завалили кого-то?

— Нет. Живой. Только плечо проткнули. Жив.

— Как вас отпустили? Что сказали?

— Отодрали всех нас в дежурной и велели молча сматываться. Не обзывали и не грозили. Сказали, иногда будут возникать с проверками, кого застанут, заметут в отдел. А нас попользуют в очередь, — говорила бледная, растрепанная как курица Юлька.

— Просила я вас завязать с блядством. Обещали, но не смогли. А значит, отвалите отсюда, чтоб духу вашего здесь не было. Нынче переселяйтесь куда угодно! Ни знать, ни видеть вас не хочу

— Поверьте в последний раз, умоляю! Не гоните! Мы будем жить тихо и никогда больше не потревожим вас! — встала перед Катей на колени Анжела и заплакала так горько, что женщина, послушав ее мольбы и клятвы, снова сжалилась.

— Чтоб быстро убрали в комнате и привели себя в порядок! — скомандовала Катя.

Через час ничто не напоминало о случившемся. Девки прибрали в комнате, переоделись, причесались, подкрасились и убежали на занятия, оставив хозяйке за прощенье деньги и золотой перстень, оброненный кем-то из хахалей в драке.

Вечером, когда все вернулись с занятий, а Мишка с работы, дверь квартиры закрыли наглухо на все замки. Решено было не открывать на звонки, не смотреть в глазок, а к телефону станет подходить только Мишка.

Но все было тихо и девчата, включив тусклый свет, собрались в своей комнате. Потихоньку, шепотом переговаривались. Вскоре к ним заглянула Катя, потом Лянка, а там и Мишке надоело сидеть в одиночестве. А девчата говорили о своем, самом больном и горьком:

— Я тоже не думала, что так получится. Он три года со мной встречался. Говорил, что любит, называл единственной. Я верила. Ждала из армии вернее собаки. А едва вернулся, отец ему другую привез, молодую, богатую. И он женился. Уже через неделю. Даже не сказал мне — прости. Его сестра на свадьбу пригласила, ухмылялась довольная. Я отказалась от приглашенья, домой пошла, а землю под ногами не вижу. Взвыла я в сарае, ртутью решила отравиться. А тут дед, как по сигналу в дверях встал. Увидел поломанные градусники, сразу смекнул. И попросил:

— Пошли в дом, поговорить с тобой хочу. Я не хотела разговаривать ни с кем, ни о чем. Тогда дедуня осерчал. Взял за шиворот и силой из сарая вытолкал, но не в дом, в сад повел. Сели мы с ним под яблоней, а он и говорит:

— Всевышний каждому свою судьбу приготовил и если Алим женится на другой, значит, он не твоя судьба! Бог от ошибки уберег, от горестей. Ты не была бы с ним счастливой.

— Откуда ты знаешь? — не поверила тогда.

— А вот и знаю! Он же на подводной лодке служил и весь облучился. Перестал быть мужиком. И отцом никогда не будет.

— С чего взял эту чушь?

— Ты сама знаешь, что служил на флоте. Ну, а до меня дошло, где именно! Теперь глянь на него внимательно. Помнишь, какие густые волосы были у Алима, а теперь стал лысым как коленка. И бледный, будто всю кровь хорьки высосали. От прежнего Алима ничего не осталось. Я сразу понял его беду. И только спросил, как звали лодку, на какой служил. Он и проговорился. Так вот не реви, а радуйся. Недолго он проживет на этом свете. И молодая жена недолго порадуется. Не будет меж ними счастья. Сбежит от Алима. Помяни мое слово…