Судовая роль, или Путешествие Вероники
Шрифт:
— Ну, ты понял да? В доме никого. Только вот… вы.
— Понял.
Прошлепали шаги и уже вдалеке Пашка сердито закричал:
— Ну, что копаешься? Кто тебя увидит, на скалах-то? Вороны разве?
— Сердится, — печально сказала Ника. И закрыла глаза, задышала часто-часто, закусывая губу.
— Привыкнет…
Завтракали поздно, совсем одни. Фотий поднял светлые брови, увидев парадную сервировку и букетик степных цветов в глиняной вазочке в центре стола. Улыбнулся.
— Марьяша постаралась, для нас.
— А Паша сердится, — снова расстроилась
Допив кофе, откинулись на спинки стульев, и посмотрели друг на друга.
— У меня сейчас лопнет лицо, — сказал Фотий, — сто лет так не улыбался.
— Такая вот я смешная.
— Ага. Еще и кокетка. Купаться пойдем?
— А давай ты мне сперва все покажешь?
— Тебе правда интересно?
Ника кивнула. Поправила лямки тонкого сарафанчика. Как хорошо, что взяла его. Она в нем красивая.
Держась за руки, бродили между сваленных досок, стопочек новой плитки, мешков с саженцами, поднимались по лесенке на крышу большого дома и сверху осматривали каркас для будущей виноградной беседки.
— Тут будет… а здесь… Понимаешь, я не хочу много. Потому в глуши. Но хочу, чтоб как часы все. Я дотошный мужик, может, даже зануда. Штат будет маленький, но будет. Марьяшка хочет поваром, или в баре, если все хорошо пойдет. Пашка тоже планирует выучиться и вернуться. Даже удивился, помню, когда я трагедии стал разводить, мол, езжай, сынок, смотри мир, то се. А говорит, успею. Пока пусть мир ко мне.
— Он на тебя похож. Очень сильно. Я просто, когда увидела, просто…
— Не влюбись, смотри! Ему семнадцать, тебе всего двадцать три? четыре?
— Двадцать семь! Почти двадцать восемь уже!
Они стояли перед большим домом, Фотий обнимал Нику, прижимая спиной к своему животу и ей было покойно и весело. Только вот Пашкин сердитый голос тревожил. Ну, должно же что-то быть не так, чтоб не разорваться от счастья, рассудила Ника. Раз уж шоколадная дама не предмет для тревог.
— А детская будет площадка?
— Гм. А нужна?
— Если хочешь, чтоб ехали к тебе, нужна, конечно. Чтоб не болтались под ногами. Ну и мало ли, родителям надо одним… выкупаться или эти твои погружения, да? Там же все сурово. А мелким — место, чтоб гулялись и не терялись. Вон там, к примеру.
Она показала рукой и, высвободившись, пошла к сетчатому забору. Ветер крутил вокруг босых ног тонкий полупрозрачный подол.
— Тут всяких небольших горок поставить. Бассейн надувной маленький. Навесы обязательно. Заборчик яркий. Пусть бегают в загоне, как козлики. О! А вон там, если свободно, поставь пару тренажеров. Таких, простых совсем, но чтоб не ломались. Молодняк будет красоваться и фотки делать. А, вот еще для фоток можно — тут у тебя, где сад камней, сделать смешной такой трон, из валуна. К нему ступеньки. Народ постоянно будет топтаться и фотографироваться.
Она шла, подбирая подол, чтоб не цепляться за банки с краской и мешки с цементом. Оглядывалась, поправляя волосы над разгоревшимся лицом. Встала у сетчатого забора:
— Мы когда шли, задняя стена дома — она глухая и белая. Кино не хочешь на ней крутить?
— Кино? Видик же есть, в доме.
— Пф! Удивишь ты своих американцев
видиком! Найди старую кинопередвижку, пусть по вечерам Пашка в киномеханика играет! А кроме стульев, можно вот там и там поставить такие из досок грубые, типа салоны машин, ну, чтоб смешные — для парочек. Такая пародия на кинотеатр для автомобилей. Ты чего смеешься? Ты не видишь разве, как это будет!Она отбежала, вернулась к фасаду и встала, глядя на крышу.
— Наверху, там солярий будет и щиты. Чтоб даже почти зимой — валяться и ставить их от ветра. Это же недорого совсем, но очень удобно. Я вот на пляже иногда думаю, ну был бы такой, на спине б с собой носила. А еще…
Она оглянулась на тростниковую веранду. Махнула рукой:
— Ну, тут ясно, тут будут пираты.
— Какие пираты?
— Обычные. Деревянные столы, свечки в старых бутылках, в банках еще, веревкой оплести и повесить. А камыши эти со стен убрать, с этой вот точно убрать и завесить ее хамсаросом. Ну, ты знаешь, сетка рыболовная.
— Да уж знаю…
— На ней будут висеть сушеные рыбы и ракушки. И пусть висят так, чтоб отвязать и увезти с собой. А мы других повесим. Правда?
Она выдохлась и замолчала, хотя по глазам, что блуждали по рождающейся ее сказке, было видно — в ней полно всего, через край.
— Потом еще скажу, — пообещала и спохватилась, — ой, забыла главное! Вот тут на крыше веранды пусть стоит настоящий парус. И ветер в нем.
— Отлично! Надо подумать, как закрепить. Мне нравится.
Фотий, улыбаясь, огляделся, ероша короткие выгоревшие волосы.
— Парус, Ника. Мы его сделаем, в первую очередь. Я сделаю.
— Нет, — ответила она.
Мужчина перестал улыбаться и вопросительно посмотрел на Нику.
— Не ты. Его Паша сделает.
— Ну…
Из-за спины раздался Пашкин голос и оба вздрогнули, оборачиваясь.
— Не выйдет парус. Яхта, она ж идет за ветром, а тут, если ветер поменяется, куда девать мачту? Облепит.
Пашка с Марьяной стояли позади. Девушка, прижимая к груди руки, с восторгом смотрела на Нику, а Пашка переминался с ноги на ногу, с мокрых шортов капала вода, пятная белую дорожку.
— Жалко, — расстроилась Ника, — а так было б красиво. Издалека, едешь по дороге, а тут дом уплывает в море. Ну, раз никак…
— Погодь, — Пашка знакомо наморщил лоб, сводя отцовские брови, — ну да. А пусть и мачта крутится, как та яхта. Через дыру в потолке и до самого пола, такой шест большой. Так еще флюгеры делают. И тяжелое основание.
— Но тогда… — встрял Фотий и умолк, когда Ника наступила ему на ногу.
Пашка, размышляя, кивнул сам себе. Взяв Марьяну за руку, повернулся, таща ее к большому дому.
— Пойдем, поможешь мне посчитать.
— Ага, — пискнула Марьяна.
— Ах ты, хитрая степная лиса, — негромко сказал Фотий над макушкой Ники.
— Я ж воспитатель, забыл? — отозвалась та.
На пороге Пашка с сердитым удивлением прикрикнул на обнимающуюся парочку:
— А чего вы тут еще? Идите, купайтесь. Потом времени не будет, как народ вернется.
— Я покажу тебе твою бухту, — снова вполголоса сказал Фотий, — пойдем.
— Нашу, — поправила его Ника.