Сумерки (Размышления о судьбе России)

Выступая, я гнул свое и на этот раз, уговаривая депутатов не менять лошадей на переправе. Пожалуй, стоит привести основные положения моей речи и на съезде. Вот они:

«В сущности, сегодня, в эти часы, в эти минуты мы ре­шаем судьбу страны, вернее, определяем направление, по ко­торому она может и должна развиваться дальше.

Сомнения, которые здесь прозвучали, и рассуждения о том, какую форму должно принять избрание президента, у меня лично создают ощущение, что колокола нашей судьбы могут дать трещину. Я очень боюсь, как бы расчеты не пре­вратились в просчеты, которые могут очень дорого обой­тись народу и государству.

Кажется, все мы убеждены в том, что встали на правиль­ный путь преобразований, что решаем задачи стратегиче­ского характера, что страна и ее народ взялись за ломку ты­сячелетней российской парадигмы несвободы, решились на поворот к свободному развитию.

Идея всенародного голосования звучит очень привлека­тельно. Да она и верная, эта идея. Но мы — политики, зако- податели — и потому обязаны отдать предпочтение конк­ретному состоянию, а не абстрактным размышлениям, про­медление может отбросить нас назад...

Говорят о нежелательности совмещения должностей. Вопрос здесь есть. Но стоит ли нам сегодня вставать на путь противостояний, каких-то подозрений, особенно в ус­ловиях необходимости объединения здоровых сил общества в целях его перехода в новое качество? Кроме того, Генераль­ному секретарю партии надо отчитаться на предстоящем съезде о своей работе.

Далее. Не будем играть в прятки: сегодня идет речь об избрании президентом страны конкретного лидера — Миха­ила Сергеевича Горбачева. Кажется, с этим согласны почти все. Тогда по какой же шкале справедливости и нравствен­ности мы сегодня сначала как бы примеряем эту тяжелей­шую «шапку Мономаха», а потом хотим ее засунуть в пыль­ный чулан? Дважды умереть и дважды родиться нельзя».

Горбачева избрали. За него проголосовало 59,2 процента депутатов.

Встал вопрос об избрании Председателя Верховного Со­вета СССР. В перерыве, перед тем, как началось выдвижение кандидатов, мне сообщили, что будет выдвинута и моя кан­дидатура. Избрание гарантировали. Как мне сказали, меня поддержат межрегиональная группа и большинство депута­тов из союзных республик. Я попросил не делать этого, по­скольку Горбачев твердо стоит за Лукьянова.

Ох уж эта лояльность! Быть может, история пошла бы по другому руслу, если бы я не впал в этакое меланхолическое благородство. По крайней мере, мятежей, подобных авгус­товскому, не было бы и в помине. Но тогда мне не хотелось влезать в эту кашу. В стране столкнулись тысячи интересов, и надо было иметь не нервы, а веревки, чтобы выдержать об­жигающие волны эмоций, амбиций, демагогии, горлопанст- ва. Я пошел к Горбачеву посоветоваться, рассказал ему о си­туации. Михаил Сергеевич посмотрел на меня подозритель­но. Он как бы запамятовал, что мною было сделано для него во время президентских выборов. Я сказал Горбачеву, что сейчас уйду со съезда, сказавшись больным. Он одобрил та­кой шаг.

Не следовало мне этого делать. И все равно на заседании была выдвинута и моя кандидатура. Когда началось обсужде­ние, то председательствующий сообщил, что Яковлев прибо­лел и попросил разрешения уйти со съезда. В это не повери­ли, поручили Примакову, председателю Совета Союза, свя­заться со мной и выяснить мое настроение. Примаков позвонил мне и в полушутливой форме спросил:

— Значит, ты не хочешь быть Председателем Верховного Совета?

— Нет, не хочу.

— Правильно, я тоже отвел свою кандидатуру.

Председательствующий сообщил съезду о моем отказе

баллотироваться на эту должность. Все это происходило 15 марта 1990 года. Председателем Верховного Совета СССР избрали Лукьянова. Как показало дальнейшее развитие, это было серьезным поражением демократических сил.

Пророков в стране не оказалось, а дураков — в избытке. К сожалению, в России очень много всесторонне недоразви­тых личностей. Они-то и пошли на августовский мятеж 1991 года. Они и до сих пор время от времени заказывают музыку, а мы поем, очень часто не зная, о чем поем. Только потомки верят мыслителям, современники упиваются реча­ми демагогов. Но меня особенно удивило то, что бывшие чле­ны антигосударственного вооруженного мятежа пользуются финансовой опекой некоторых нынешних банкиров и про­мышленников. Ведь приди гэкачеписты к власти, эти капита­листы первыми бы угодили в тюрьму. Остается предполо­жить только одно — еще с давних пор они были связаны со спецслужбами. Другого объяснения найти невозможно.

Итак, одни волнения кончились, начались другие. Впереди маячил XXVIII съезд. Настроение было ужасное. Появились признаки агонии и этой власти. Я почувствовал, что уже не нужен Горбачеву, а потому решил упростить ситуацию, на­писав ему следующую записку.

«Обдумывая наш последний разговор, я все больше ут­верждаюсь в мысли, что при Президенте СССР (с непосред­ственным выходом на группу советников) должен действо­вать современный научный центр гуманитарных исследова­ний. Как я Вам уже говорил, такой центр крайне важен для проведения постоянной аналитической и прогностической работы, в необходимых случаях — строго конфиденциальной, в интересах института президентства...

Поэтому я прошу Вас рассмотреть вопрос об организации при президенте СССР Фонда (Центра) общественно-поли­тических и гуманитарных исследований. В практическом плане это возможно сделать на базе Института общест­венных наук, который может быть выкуплен у КПСС.

Хотел бы еще раз подчеркнуть крайне важное значение такого проекта как с точки зрения текущих и долговремен­ных потребностей президентской власти, ее укрепления и действенности, так и для развития отечественной науки в интересах обновления и демократизации нашего общества. 13 февраля 1991 года».

Сказал Горбачеву, что хотел бы поработать в таком Цент­ре. Он ответил так: «Я не возражаю, но договорись с Дзасо­ховым, секретарем ЦК». Позвонил Дзасохову. Практически получил отказ, что меня обидело до глубины души. Посколь­ку Горбачев в этой связи пальцем не пошевелил, я понял, что отказ был согласован. Для меня все это прозвучало дополни­тельным сигналом, что Михаил Сергеевич хочет удалить меня из своего окружения. Удалить подальше. Видимо, не выдержал нажима со стороны нового Политбюро. Потом я узнал, что на базе Института общественных наук создан на­учный центр под руководством Шахназарова — помощника Г орбачева.

Неожиданно в апреле 1991 года Горбачев включил меня в делегацию, отправляющуюся в Японию. Он знал мой инте­рес к этой стране. Делать там мне практически было нечего, обязанностей никаких. Я воспользовался свободным време­нем и решил официально обратиться к Михаилу Сергеевичу с запиской-предупреждением о том, что готовится государст­венный переворот. Я долго колебался, дело-то серьезное, а фактов у меня не было — только интуиция. Приведу эту записку с некоторыми сокращениями.

«Очень сожалею, что в японской суматохе не удалось отыскать время для совета. Наверное, в разговоре, когда глаза не обманывают, легче донести те размышления и муки, которые овладевают мною все сильнее. В сущности, речь идет об императиве, о котором я писал Вам еще в конце 1985 года, о формировании двухпартийной системы. Вопрос этот сейчас, при разгуле страстей и при низкой политиче­ской культуре, стал актуальнее, чем когда бы то ни было. Это судьба перестройки. Уже ясно, что в нынешних условиях две партии лучше, чем одна или сто. Общество может при­нять такой поворот.

Насколько я осведомлен, да и анализ диктует прогноз: ГОТОВИТСЯ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ СПРАВА (то есть коммунистический. — А. Я.). Образование партии «Со­юз» резко изменит обстановку. Наступит нечто, подобное неофашистскому режиму. Идеи 1985 года будут растопта­ны. Вы да и Ваши соратники будут преданы анафеме. По­следствия трагедии не поддаются даже воображению.

Выход один (в политическом плане): объединение всех здо­ровых демократических сил, образование партии или движе­ния общественных реформ. Я берусь посвятить остаток своей жизни на это дело, то есть на создание прочной соци­альной базы перестройки, базы демократической и цивилизо­ванной. Понимаю все трудности и неприятности для себя, но уверен: идти вперед будет легче — появится надежная опора для маневрирования, для уверенной политики без ог­лядки.