Сумерки (Размышления о судьбе России)

Делегат с Алтая Зеленьков обратился к Горбачеву с про­сьбой дать в заключительном слове оценку моей позиции. Как сказал оратор, эта позиция носит скрытый от партии и делегатов съезда характер. Ему, то есть Яковлеву, было зада­но более 20 вопросов относительно его отдельной встречи с делегатами, но почему-то он побоялся здесь их огласить. Воз­никает недоумение: легально ли он работал все время в ЦК и Политбюро или нелегально?

Я попросил дать мне эту справку. Бумажка произвела на меня оглушающее впечатление. Грубая, примитивная фаль­сификация, рассчитанная на идиотов. Я не знал, что делать, как поступить. Честно говоря, растерялся. Переговорил с председательствующим Рыжковым. Он сказал: «Не обращай внимания. Видишь, что происходит».

Но мир не без добрых людей. Слово взял Борис Резник — корреспондент «Известий» по Хабаровскому краю. Не могу удержаться, чтобы не процитировать его:

«Я был на встрече Александра Николаевича Яковлева с членами движения «Демократическое единство». На этой встрече присутствовали и секретари райкомов партии, и секретари парткомов, а не только неформалы. Встреча была откровенной, доброжелательной, наполненной обостренным чувством ответственности за судьбу партии. При этом ут­верждаю как участник и очевидец: Александр Николаевич во всех своих высказываниях проявлял осмотрительность, дели­катность, осторожность, терпимость. Сказать об этом я просто обязан, потому как через пару дней в этом зале в ве­ликом множестве появились распечатанные на ксероксе справки о ходе встречи. Даже не передергивания — откро­венная, наглая ложь содержится в каждом абзаце этого так называемого документа. Например, на вопрос: «Как Вы рас­цениваете овации на съезде Лигачеву?» — Александр Никола­евич ответил: «У нас демократия, кто кому хочет, тот то­му и аплодирует». В справке: «Кто хочет, тот пусть и хло­пает. Но надо бы сделать все, чтобы он не был избран в руководящие органы». Чувствуете разницу? А фразы: «Сде­лаю все, чтобы членом Политбюро не стал министр оборо­ны», «Я за акционерный капитал», «Горбачев озвучивает мои идеи» и так далее — вообще плод больного воображения ав­тора справки. Ничего подобного Яковлев не говорил. У нас есть магнитофонная запись его выступления. Я вот думаю, сидел человек, накропавший справку в зале, где проходила встреча. Наверняка он делегат съезда (пускали только по мандатам). До какой степени безнравственности надо упасть, чтобы лгать так гнусно, беззастенчиво, называть фамилии, которые не упоминались, приписывать утвержде­ния, которых не было?!

Я прошу съезд поручить Секретариату провести рассле­дование, каким образом подобная ложь была размножена и распространена среди делегатов». (Аплодисменты.)

Рыжков: «Я должен доложить съезду, что в адрес Прези­диума поступил ряд записок по этому вопросу. И в перерыве товарищ Яковлев обратился в Президиум, в частности ко мне как к председательствующему, чтобы ему дали возможность сегодня до обеденного перерыва выступить здесь». Слово мне дали на другой день. Я был зол до предела. Ночью перед выступлением не раз приходила мысль уйти со съезда. Но посоветоваться было не с кем. Как-то так получилось, что ни­кто в этот вечер не пришел ко мне с товарищеской поддерж­кой. Все были заняты своими делами. Я почувствовал себя одиноким и морально беззащитным, в состоянии, когда ухо­дишь в себя и сооружаешь свой «железный занавес».

Выступил резко. Характеризуя настроения на съезде и около него, привел тексты некоторых листовок:

«Поставить и решить вопрос об ответственности ны­нешнего руководства КПСС во главе с М. С. Горбачевым и А. Н. Яковлевым за экономический и социальный кризис в стране, межнациональные конфликты, подрыв ее безопас­ности, развал Варшавского Договора и всей системы соци­ализма, о соответствии деятельности М. С. Горбачева и А. Н. Яковлева занимаемым постам в партии и о пребывании их в ней».

От имени московского общества «Единство» распростра­нялась бумажка, в которой было написано: «Горбачев — па­ралич партии и государства», окончательное разрушение социализма «по ревизионистским рецептам Яковлева». Рас­пространялась статья из газетенки «Русский голос». В ней призывы: «Нам нужен новый Гитлер, а не Горбачев. Нужен срочно военный переворот. В Сибири у нас еще много неос­военных мест, ожидающих своих энтузиастов, проваливших дело перестройки». Упоминалась и моя фамилия.

Заканчивая свое выступление, я сказал:

«Конечно, все это оставляет рубцы на сердце, но я хотел бы сказать организаторам этой скоординированной кампа­нии, тем, кто стоит за этим: укоротить мою жизнь вы мо­жете, но заставить замолчать — никогда!»

Относительно фальшивки о моей встрече с молодыми де­легатами была образована комиссия. Я, конечно, знал, что авторов фальшивки никто искать всерьез не будет. Всем сво­им существом чувствовал, что надо уходить из этой полити­ческой организации, не способной на что-то полезное. Но не хватило решимости. Горько было и то, что Горбачев, как пра­вило, уходил с моих выступлений и даже мизинцем не поше­велил, чтобы хоть как-то поддержать меня. Ну если не на съезде, так хотя бы в частном разговоре со мной.

Рассказывали мне, что заседания комиссии по моему воп­росу были бурными. Самих авторов провокации никто и не искал. В кулуарах называли имена Родионова — будущего министра обороны, Рыжова — работника орготдела ЦК и не­которых других. Но кто их знает? Не пойман — не вор. Сле­дующие два дня я не был на съезде. Мне сообщили, что ра­бота комиссии закончена, мошенники не обнаружены, про­вокацию осудили.

В ходе работы съезда было еще несколько эпизодов, ка­савшихся меня. Когда обсуждали состав комиссии по дора­ботке платформы КПСС, делегат Никитин с Украины внес предложение «избрать руководителем этой комиссии това­рища Яковлева Александра Николаевича, секретаря ЦК КПСС, который действительно, в нашем понимании, лучше видит те программные задачи, которые сейчас стоят перед партией».

Я вышел на трибуну и отказался.

Когда началось выдвижение кандидатов на пост Генераль­ного секретаря ЦК КПСС, делегат Ильин предложил «вклю­чить в список для избрания на пост Генерального секретаря Александра Николаевича Яковлева».

Я снова вышел на трибуну и отказался.

На совещании руководителей делегаций внесли предло­жение избрать меня заместителем председателя партии с тем, чтобы сохранить ее единство.

И снова пришлось идти на трибуну и отказываться.

После избрания руководящих органов были опубликова­ны результаты опроса, проведенного среди делегатов съезда до этих выборов. Опрос предсказал поражение Лигачева. По личному рейтингу все места между Горбачевым (лидер, рей­тинг 54,4) и Лигачевым (8,1) заняли политики из команды Пе­рестройки. Более того, в первую десятку возможных лидеров партии из ортодоксов попал только Лигачев. Но в ней оказа­лись и пятеро из фактически выдвинутых потом на долж­ность Генсека кандидатур, в том числе три имени, чей рей­тинг оказался самым высоким: Горбачев, Яковлев, Бакатин.

Конечно, съезд не сводился к разговорам вокруг моей персоны. Но полагаю естественным, что я остановился на эпизодах, касающихся меня, ибо это мои воспоминания и мои оценки. А во-вторых, было очевидно, что наиболее яро­стные противники Перестройки, сосредоточив свою критику на мне, на самом-то деле речь вели о Перестройке в целом. Сцепились фактически две партии. Только жаль, что органи­зационного размежевания не произошло. И в этом виноват в первую очередь я, если принять за исходную позицию тот расклад политических сил, который был летом 1990 года. На мой взгляд, тогда сложились благоприятные возможности для создания второй партии. Должен с горечью признаться, что проявил тогда личную слабость, не сумев оценить в пол­ной мере историческую необходимость такого шага.

Вернемся к съезду. В общем-то, на нем преобладали вы­ступления серые, безликие, бессодержательные. Что касает­ся руководства партии, то наиболее замшелые отчеты пред­ложили съезду члены Политбюро Лигачев и Крючков. Они клялись в вечной верности Перестройке и лично Горбачеву, но утверждали одновременно, что Перестройка должна но­сить социалистический характер, то есть предлагали новую химеру. Лигачев говорил, что он «поставлен в центр полити­ческой борьбы» за свою «неуступчивую позицию в отноше­нии подлинного социализма». Он бросал камни в огород Гор­бачева, не называя его по имени, критиковал Перестройку за «безоглядный радикализм, импровизации, шараханья», кото­рые мало что дали за последние пять лет Перестройки. Он, не колеблясь, включил общечеловеческие ценности в соци­алистические и тут же критиковал перестроечную политику за забвение классовых подходов. Все это было довольно скучно.

Конечно, были на съезде речи, идущие от разума, проник­нутые заботой о стране, ее будущем. Солидно звучали вы­ступления Бориса Ельцина, Давида Кугультинова, Леонида Абалкина, Геннадия Ягодина. Ельцин, кстати, сказал, что «на этом съезде стоит вопрос, прежде всего, о судьбе самой КПСС. Если говорить точнее, здесь решается вопрос о судь­бе аппарата верхних эшелонов партии. Вопрос стоит исклю­чительно остро. Найдет ли в себе силы аппарат КПСС ре­шиться на перемены? Использует ли он тот последний шанс, который дает ему этот съезд? Или да, или нет».