Сумерки (Размышления о судьбе России)

Я чувствовал: участникам пленума явно хотелось поучаст­вовать в будущем спектакле, но все же осторожность побе­дила. А вообще-то, если говорить с позиций сегодняшнего дня, такое сопоставление точек зрения было бы, на мой взгляд, полезным. Возможно, оно и предопределило бы орга­низационное размежевание. Горбачев в своем заключитель­ном слове отверг предположение о расколе в Политбюро, объяснил происходящее нормальными дискуссиями, хотя и сам понимал, что это не так.

Платформу КПСС, которая по отдельным позициям при­ближалась к социал-демократической, пленум принял. На словах многие выступающие поддерживали Перестройку, но с показным гневом отводили даже мысль о том, что соци­ализм уже мертв, а партия обанкротилась. Вот с этим бага­жом двоемыслия, с мышлением, построенным на иллюзиях, и направилась партия к последнему, XXVIII съезду.

В период между февралем и июнем — июлем 1990 года я мучительно обдумывал, как мне вести себя в дальнейшем. Эта тема преследовала меня, угнетала, не давала покоя. Надо было окончательно преодолеть самого себя, стряхнуть лож­ные надежды и многолетние привычки, открыто возвращать­ся к идеям, которые я обозначил в письме Горбачеву еще в декабре 1985 года.

Сегодня многим молодым «свободолюбцам» все это ка­жется простым делом. Перо в руки, язык на трибуну и пошел «творить» новую жизнь. Иногда сквозь треск слов новых по­литиков и политологов так и слышится желание отнести себя к более решительным и смелым людям. Нет, миленькие, нет, родненькие. Оглянитесь на сегодняшний день. Не хочу ко- го-то и в чем-то конкретно упрекать, но думаю, что жизнь, которая бывает очень жестокой, еще не раз будет учить уму-разуму политических наездников на резвых скакунах свободы, безумно жаждущих оставить хоть какие-то следы в книге истории. И еще раз оглянитесь. Нельзя же не видеть, что сгруппировались и такие руководящие деятели, которым ближе безумие Нерона, сжегшего Рим, а не здравый смысл и совесть.

После долгих раздумий я принял решение изложить свои позиции на предстоящем съезде и в любом случае ни в какие руководящие органы партии не входить. Это решение довел до конца, хотя оно и было половинчатым. Фактически я ос­тановился на середине пути, о чем сегодня сожалею. Надо было просто покинуть съезд и попытаться создать партию подлинно демократического типа.

XXVIII съезд во многом представлял из себя некий слепок с февральского пленума ЦК. Доклад на сей раз готовился без меня. Но за три недели до съезда мне позвонил Горбачев и сказал, что подготовленным текстом не удовлетворен. Он по­просил меня подготовить ему текст для начала доклада, кото­рый был бы в большей степени адекватен современным тен­денциям развития. В ходе разговора прояснилось, что речь идет о социал-демократических мотивах. Я сделал это. Мои размышления на этот счет вошли в доклад.

Докладчик достаточно убедительно защищал Перестрой­ку. Говорил о тяжелейшем наследии прошлого. Давайте вместе, говорил он, вспомним и порассуждаем. Запущен­ность сельского хозяйства и перерабатывающей промыш­ленности, она что, возникла вчера, после 1985 года? Плачев­ное состояние наших лесов, рек, миллионы гектаров затоп­ленных плодородных земель в результате прежней политики в области энергетики — это что, деяния последних лет? Тя­желая экологическая ситуация — более ста городов в зоне бедствия, свыше тысячи остановленных из-за этого пред­приятий; драмы Байкала, Арала, Ладоги, Азова; Чернобыль и другие аварии, катастрофы на железнодорожных дорогах и газопроводах — разве все это не последствия политики, про­водившейся в последние десятилетия?! А разве структура экономики, в которой всего одна седьмая часть производст­венных фондов сосредоточена на выпуске товаров народно­го потребления, не сложилась еще в тридцатые годы? А все то, что выплеснулось сегодня в межнациональных отношени­ях, разве не уходит корнями в прошлое? Уже не говоря о ми­литаризации экономики, поглотившей колоссальные, причем лучшие материальные и интеллектуальные ресурсы, равно как и о невосполнимых человеческих потерях, связанных с войной в Афганистане...

Таким образом, продолжал Горбачев, сама логика Пере­стройки, острота социально-экономической ситуации в стра­не подвели нас вплотную к необходимости фундаментальных перемен в экономической системе. Речь идет о формирова­нии новой модели экономики: многоукладной, с разнообраз­ными формами собственности и хозяйствования. Достаточно определенно он высказался и по рыночным отношениям. Пытаясь убедить участников съезда в необходимости рынка, он говорил о тысячелетней эволюции — от стихийного обме­на товарами до эффективного рыночного механизма. Мы рассматриваем рынок не как самоцель, а как средство повы­шения эффективности экономики, жизненного уровня лю­дей. Он должен помочь решить задачу придания нашей эко­номике большей социальной направленности, разворота ее к интересам человека.

Многое сказанное в том докладе звучит, с моей точки зре­ния, и сегодня актуально. Горбачев ставил во главу угла со­циальные проблемы, которым должен быть подчинен рынок. Но, как и раньше, докладчик аргументировал свои рассужде­ния необходимостью укрепления социализма и ссылался при этом на Ленина. Однако костыли вероучителя не помогли. Многих делегатов доклад сразу же настроил на воинствен­ный лад. К этому надо добавить, что уже в самом начале съезда, когда обсуждались оргвопросы, прозвучали предло­жения, которые очень не понравились ортодоксальному большинству.

Например, делегат из Ленинграда предложил рассмотреть вопросы о политической ответственности КПСС перед наро­дом и о полной национализации партийного имущества. Шум в зале. Делегат из Свердловска потребовал заслушать содоклады от демократической, марксистской платформ и от Ленинградского инициативного съезда. Опять шум. И уж совсем размашистым прозвучало предложение делегата из Магадана, который предложил объявить отставку ЦК КПСС во главе с Политбюро и не избирать их в члены руководящих органов съезда, а также дать на съезде персональную оценку каждому секретарю ЦК и члену Политбюро.

После долгих препирательств было решено заслушать от­четы членов Политбюро и секретарей ЦК. Понятно, что гото­вилась политическая расправа. Главной мишенью фундамен­талистская номенклатура избрала меня, о чем речь пойдет дальше. Хотя не жаловала и Горбачева. Первым тревожным звонком оказалось голосование об утверждении его предсе­дателем какой-то комиссии. Против проголосовали 1046 че­ловек. Я видел, как он был удручен этим щелчком.

Я понимал, что слово для отчета получу одним из первых. Накануне до утра писал свое сочинение. У каждого жанра свои правила. Если говорить по большому счету, то в этом выступлении я пытался доказать, что партия еще может что-то сделать для страны, если одумается, реформируется и помолодеет. Но сегодня речь идет о жестокой схватке идеи народовластия и практики народоподавления. Предупредил о том, что движение к демократии неизбежно, оно пойдет — с партией или без нее.

Этот тезис вызвал особенно острую критику некоторых делегатов. Однако на практике так оно и случилось: преобра­зования пошли без партии, более того, в условиях бешеного сопротивления партийной, военной, кагэбистской и хозяйст­венной номенклатуры. Говорил о лицемерии, лжи, зашорен- ности сознания. «Люди устали от наших слов, споров и обви­нений. Треск слов — еще не гул истории и не поступь вре­мени».

Надо сказать, мое выступление произвело определенное впечатление. Меня провожали аплодисментами до тех пор, пока не вернулся на свое место в зале. Конечно, я не ждал похвал. Но в прениях, когда люди говорили о моей позиции, преобладала осторожная уважительность. Впрочем, всего было вдоволь. Например, первый секретарь Иркутского об­кома Потапов, критикуя просчеты в идеологической работе, упомянул о том, что «в отчете уважаемого Александра Нико­лаевича Яковлева даже вспомнилось об Иисусе Христе и многом игривом другом». Но тут же поддержал мое предло­жение об обновлении партии, чтобы она не оказалась на обочине истории. Делегат Сергеев сказал: «Александр Нико­лаевич Яковлев напомнил нам на съезде о том, как Христос изгнал из храма менял. Вот бы и сегодня повторить эту ак­цию! (Аплодисменты, смех.) А то открываю «Московский комсомолец» за 27 апреля этого года, а там написано: «Если бы кто-то показал: вот теневые деньги, нажитые нечестным трудом. Но откуда знать: где какие?.. Лучше подумать, как «связать» эти деньги, чтобы они нашли выход. Можно ис­пользовать акционерный капитал, продажу в частные руки маленьких магазинчиков и мастерских, сдачу земли в арен­ду...» Читаю и вижу, менял приглашают устроить «пир в хра­ме». А автор приглашения — Александр Николаевич Яков­лев».

Делегат Белоусов из Казахстана сказал, что «не совсем со­гласен с товарищем Яковлевым Александром Николаевичем в том, что сегодня классовый подход к оценке явлений надо заменить общечеловеческими ценностями. Класс рабочих, класс крестьян, класс интеллигенции, но у нас сейчас по­явился и класс подпольных миллионеров. Но я не хочу быть с ними в одном классе».

Перечислять все упреки не буду. Все говорили об одном и том же.

Из Секретариата съезда мне передали 250 вопросов. По­давляющая часть была изложена в острой форме и с обвини­тельным уклоном, другая — в доброжелательной. Не буду здесь излагать вопросы и мои ответы. Замечу лишь, что именно в этом выступлении я фактически заявил о своей от­ставке, сказав следующее: «Одни записки требуют моей от­ставки, другие наоборот. Я для себя этот вопрос решил, поэтому кто поддерживает меня, спасибо; кто требует отставки, я удовлетворю эти запросы и прошу вас в даль­нейшем, хотя никакого выдвижения еще не началось, прошу извинить (я просто отвечаю на записки) — не хочу затруд­нять никого моими самоотводами на этой трибуне».

Ждал какой-то реакции от Горбачева на эти слова, но ее не последовало. Я все понял, но серьезных выводов не сде­лал. Наверное, меня подкупило то, что Михаил Сергеевич пригласил меня помочь сформировать список нового состава ЦК. Кого-то удалось включить в список, кого-то, наоборот, изъять. Себя я, конечно, исключил. Но это уже не имело ни малейшего значения. Составлялся список «мертвых душ».

Впрочем, это были своего рода цветочки, ягодки ожидали меня впереди. Оказывается, по рядам зала гуляла записка о моей встрече с молодыми делегатами съезда, которая состо­ялась накануне. Блуждающую справку мне никто не показал, о ее существовании я узнал лишь тогда, когда пришла пора отвечать на вопросы делегатов съезда.