Сумерки (Размышления о судьбе России)

Несомненно и то, что нами не были оценены в полной ме­ре ни степень, ни глубина общественной зашоренности иде­ологическим фундаментализмом. Лишь для немногих людей он был интеллектуальной пустышкой, но в политическом от­ношении — инструкцией для нищих. Для значительной час­ти людей он был завязан на вере в лучшую судьбу — свою и детей своих.

По существу, в сфере хозяйствования, отношений собст­венности, товарно-денежных отношений был необходим кардинальный поворот. Но Перестройка не сумела создать систему поддержки и защиты всех тех, кто готов был идти ее путем. И фермер, и ремесленник, и предприниматель, и арендатор — все они до сих пор в положении, когда прихо­дится преодолевать неимоверные трудности, создаваемые чиновничеством, тоскующим по старым временам. Государ­ственно-монополистическая милитаризованная система со­противлялась реформам каждой своей клеткой.

Почему так получилось? Да потому, что высшие структу­ры управления оставались старыми и видели проблемы по-старому. Частичные реформы не в состоянии были изме­нить природу и характер строя в целом, изменить структуры, созданные для воплощения произвольных социально-эконо­мических схем. И то, что воспринимается сегодня как про­счеты (а это так и было), во многом предопределялось внут­ренней противоречивостью реформаторства, ставившего сво­ей целью изменить к лучшему органически порочное. За мятежами и саботажем последних лет стоят не только кадро­вые ошибки. За ними — бунт бесчеловечной системы, вос­ставшей против попыток ее очеловечивания.

Именно в это время сформировалась достаточно двусмыс­ленная обстановка. Общий курс — на реформацию; практи­ческие дела аппаратов — на реставрацию. Это привело к «экономическому мятежу» осенью 1990 года, когда усилиями старых структур была загублена программа «500 дней», да­вавшая реальную возможность выхода из тупика. Прошлое одержало победу, что окончательно подвигло руководство КПСС, силовые структуры к мятежу в августе 1991 года, но теперь уже политическому.

Тактические просчеты очевидны, но были и объективные причины, о которых я уже упоминал. Десятилетиями чугун, уголь, сталь, нефть имели приоритет перед питанием, жиль­ем, больницами, школами, сферой услуг. Утверждение, что «так нужно было», — ложь. Цена индустриализации вкупе с рефеодальным управлением была катастрофически высокой, потери — и людские, и материальные — огромными. Страна получала сотни миллиардов долларов от продажи нефти. Им­портом товаров и продовольствия на эти суммы было купле­но право элиты работать спустя рукава. Покупалось за рубе­жом все подряд, от канцелярских скрепок до заводского обо­рудования, значительная часть которого гнила на заводских свалках.

Сейчас, наверное, и не подсчитать, сколько средств за полвека вложено в бессмысленную милитаризацию страны. Атомная, космическая, горнодобывающая, да и некоторые другие отрасли, прямо или косвенно связанные с гонкой во­оружений, создавались в значительной мере трудом катор­жан. Военные структуры до сих пор сопротивляются до последнего, не желая отказываться от своих «завоеваний». И добиваются своего. При Путине военные бюджеты снова растут и снова за счет жизненного уровня населения. Не в интересах генералитета и окончание войны в Чечне.

Десятки миллиардов ушли на мелиорацию, не дав никако­го приращения сельскохозяйственного производства, но за­губив миллионы гектаров земель, например в Поволжье. Сколько понапрасну осушенных болот в Нечерноземной зо­не. Болота осушались, а покинутых плодородных земель ста­новилось все больше и больше.

Я уже писал о том, что в системе импорта зерна сложи­лась взаимозависимая и хорошо организованная государст- венно-мафиозная структура. Десятой доли золота, потрачен­ного на закупку зерна, хватило бы на создание эффективной инфраструктуры сельского хозяйства, что привело бы к рез­кому сокращению потерь при уборке, перевозке, хранении и переработке сельхозпродуктов. Но, увы, агрокомплекс оста­ется без эффективной инфраструктуры до сих пор — без до­рог, без современных перерабатывающих предприятий, без добротных хранилищ, без специальной техники.

Или взять капитальное строительство, в котором нараста­ла в огромных объемах «незавершенка» — эта зацементиро­ванная, воплощенная в мертвом железобетоне инфляция, за­губленное народное благосостояние.

А разве не народные деньги тратились на военные аван­тюры и военную помощь тем правителям за рубежом, кото­рые объявляли себя «социалистически ориентированными». Никто пока не знает, сколько стоили в материальном выра­жении военные вмешательства во внутренние дела Венгрии, Чехословакии, Афганистана, поставки оружия в десятки стран Азии, Африки, Латинской Америки. Сколько стоит че­ченская война.

Немало средств ухлопано на борьбу с инакомыслием, на разработку и оплату связанной с этим техники, на содержа­ние осведомителей, иными словами на тайную войну с соб­ственным народом.

Вот они, бездонные дыры, которые поглотили сотни тысяч километров дорог, тысячи и тысячи жилых домов, детских учреждений, театров, библиотек, спортивных сооружений и многое другое. Труд и гений человека, богатства природы, материальные ресурсы расходовались неподконтрольно — ни по целям, ни по объемам, ни по эффективности. Бесхо­зяйственность прямо проистекала из ничейной собственнос­ти, из обезличенного и обесцененного труда.

Когда собственность ничья, а те, кто распоряжается ею, практически бесконтрольны, рождается уникальная преступ­ная структура, в которой мафия сращивается с государством. Точнее, само государство чем дальше, тем больше превраща­ется в мафию — и по методам деятельности, и по отноше­нию к человеку, и даже по своей психологии.

Опыт развития России после 1917 года наглядно показал, что программа преодоления рынка и рыночных отношений оказалась на деле программой уничтожения исходных осно­ваний экономической цивилизации. Страна неуклонно шла к экономическому и политическому краху. Он был неминуем, и только кардинальные перемены могли предотвратить ката­строфу. Общественное мнение, особенно после XX съезда КПСС, жило ожиданиями смены абсурдной эпохи.

Вспомним исповедальную деревенскую прозу. Вспомним горячие всплески протеста в стихах поэтов и песнях бардов. Вспомним расхожие анекдоты, беседы за полночь на кухне и многое другое. И как ошеломляюще действовало на нас осоз­нание убожества бытия, чувство собственного бессилия, иду­щее от липкого унизительного страха перед властью, равно как и от нашей лени — физической и душевной, от неуме­ния и нежелания победить самих себя, от неуважения к са­мим себе, острого дефицита личного достоинства.

Но спрашиваю себя, а не было ли в этих условиях изна­чального упрощения в переходе к рынку, то есть к иной со­циально-экономической системе? Знаю, с каким трудом про­бивала себе дорогу эта идея на практике. Сколько гневных тирад обрушилось на головы тех, кто предлагал решительнее идти к нормальной экономике. И все же не покидает ощуще­ние, что переход к рынку представлялся многим из нас как некое быстрое мероприятие: рынок «с 1 января Икс года». Но такое невозможно. С моей точки зрения, введение ры­ночных отношений надо было начинать с торговли и сель­ского хозяйства, дав полную инициативу купцу и крестьяни­ну. То, что не был осуществлен кардинальный поворот к потребительскому рынку, предопределило дальнейшие беды, включая финансовые. Правительство не сумело спрогнози­ровать последствия резкого сокращения товарных запасов, равно как и не смогло отреагировать быстро и эффективно на этот процесс, когда он обрел катастрофические размеры.

Антиперестроечные силы в государственном и партийном аппаратах предпринимали целенаправленные усилия к тому, чтобы не допустить смягчения товарного голода в стране. Смысл подобных усилий был сугубо политическим: не дать Реформации записать в свой актив хотя бы одно реально благое для народа дело. Делалось и делается все возможное, чтобы настроить людей против политики преобразований, объявить реформы и реформаторов виновными за все пере­живаемые людьми невзгоды. Однако оговорюсь: одни это де­лали умышленно, а другие по природной безголовости, по другому не могли.