Сумерки (Размышления о судьбе России)

Поездка по стране дала нам многое. Это не город Нью- Йорк, а настоящая, всамделишная Америка. Мы беседовали с разными людьми и в разных обстоятельствах. Одной кра­ской Соединенные Штаты не изобразишь. Страна мозаична, многообразна, разнохарактерна.

Потом я много раз бывал в США. С сегрегацией поконче­но. После войны во Вьетнаме Америка как бы застыла, затихла. Лицо довольное, часто улыбчивое. Американцы про­должают демонстрировать уверенность, а иногда — и са­моуверенность, если говорить о людях, зараженных полити­кой. Самоуверенность силы, как написал однажды Фулбрайт. В последние годы страна становится все более взбудоражен­ной, более нервной и озабоченной — и своими внутренними делами, и международными. Вырос и настороженный инте­рес к окружающему миру, к жизни в других странах. Усили­лись разного рода опасения, страхи, сомнения. Впрочем, эти впечатления могут быть и неточными — ведь я и сам менял­ся. Но как бы ни относиться к этой стране, по справедливос­ти надо признать, что США пока являются своего рода ста­билизатором в нашем неспокойном мире, хотя порой делают и раздражающие ошибки, особо не задумываясь о последст­виях своих действий.

Сегодня США выглядят растерянными, особенно после 11 сентября 2001 года. Кажется, что они никак не могут по­нять, что произошло и как вести себя дальше. Но как раз это и вызывает у меня тревогу. Кажется, что они не знают свое­го будущего, а возможно, и не хотят знать о том, какими ре­альными резервами прочности располагают. Я буду рад, если ошибусь в своих впечатлениях. Хотел бы также надеяться, что международный терроризм везде и всюду станет между­народным изгоем, а не разменной монетой в мировых поли­тических играх. Кроме того, война в Ираке настойчиво уго­варивает всех нас срочно переходить от силы к диалогу ци­вилизаций.

В заключение этой главы я хочу сказать следующее. Мо­жет показаться, что я пытаюсь изобразить из себя этакого доброго самаритянина, витающего над грешной Землей. Нет. Да подобного и быть не могло в партийном аппарате. Я акку­ратно и дисциплинированно выполнял свою рутинную рабо­ту, подписывал всякие записки, проводил разные собрания и совещания. Другой вопрос, что работа в партийном аппарате представляла больше возможностей для вариативного пове­дения. Работник аппарата ЦК был практически бесконтро­лен. В одних случаях люди что-то говорили, но не делали, в других — делали, но не говорили, в третьих — говорили и делали, но не докладывали начальству, в четвертых — и не говорили, и не делали, но талантливо докладывали.

Театр притворства. Но роль можно было выбирать самому.

Глава десятая

ЧУТЬ ПОХОЖА НА РОССИЮ...

Хоккей в Канаде — национальная болезнь. Болеют все — от мала до велика. Перед приездом нашей команды канадские средства массовой информации писали о ней всякое. Господ­ствовал победно-хвастливый тон, утверждалось, что приез­жают «мальчики для битья», писали, что в Канаду приедут «советские роботы», «агенты КГБ, а не хоккеисты» и про­чую чепуху. Но вся эта мутная волна спала, как только наши ребята показали себя на льду. Играли вдохновенно, самоот­верженно, бились, не жалея себя. То, что вытворяли Третьяк, Харламов, Якушев, да и все другие наши хоккеисты, передать невозможно. Это надо было видеть. Праздник воли, мужест­ва и красоты. Наши хоккеисты сделали для улучшения отно­шений между двумя странами значительно больше, чем поли­тики за многие годы.

Автор

Я уже не раз упоминал о моей канадской жизни. А потому, пожалуй, ограничусь лишь некоторыми эпизодами из десятилетней жизни в Канаде.

Еще перед приездом в эту страну в западной печати, осо­бенно в американской и канадской, появилось множество статей, объясняющих мое назначение или пытающихся по­нять, почему я оказался за рубежом. Все рассуждения и до­гадки крутились вокруг моей статьи «Против антиисто­ризма». Американский журналист из «Нью-Йорк тайме» Хендрик Смит писал, что «перемещение Яковлева отражает длительный закулисный идеологический спор по важному, хотя и тщательно скрываемому, вопросу о русском национа­лизме... Хотя официальное руководство КПСС и симпатизи­рует националистам, — продолжал Смит, — но подспудно чувствует, что они представляют опасность для строя, для системы, для коммунистической идеологии, что их точка зре­ния вовсе не совпадает с ортодоксальным интернационализ­мом, с идеями мировой революции и многонационального устройства Советского Союза». Роберт Кайзер из «Вашинг­тон пост» в пространной статье писал о том, что Яковлев «ли­шился своего поста, так как был слишком либеральным». Он также отметил, «что в стране, где проживают люди десятков национальностей, где русский национализм всегда был боль­ным местом, это открывало бы тревожную перспективу».

Смит и Кайзер многое угадали и предугадали. Действи­тельно, как показали события последних двух десятков лет, высокомерное великодержавное чванство оказалось смер­тельным ядом для советской государственности и самой сис­темы.

Наиболее активной пресса обо мне была в самой Канаде. Практически все газеты, включая и провинциальные, от­кликнулись на мое назначение. Перед самым приездом «От­тава ситизен» опубликовала статью под заголовком «Либерал прибудет сюда в качестве следующего советского посла». И что Яковлев «снят потому, что слишком мягок по отноше­нию к идеологическим противникам». Несколько статей на­печатала «Торонто стар». Она назвала мое увольнение из ЦК «интригующим признаком идеологических разногласий в партии», что он, Яковлев, «занял слишком либеральную по­зицию с точки зрения своих начальников. И за этот грех ему приказали отправиться в канадские джунгли — в Оттаву».

Я знаю, что многие оценки шли с подачи московской ин­теллигенции, ибо кулуарных разговоров на эту тему и в Москве я слышал предостаточно. Но были, конечно, в этих статьях и выдумки. Например, утверждалось, что моя статья в «Литературке» несколько месяцев обсуждалась в Политбю­ро и вызвала там острые споры. Я уже писал, что официаль­но статья обсуждалась дважды — на Секретариате ЦК и на Политбюро, но состоялись они уже после появления статьи в газете. В Канаде я оказался на какое-то время в центре вни­мания и сразу же по приезде на меня обрушился поток просьб об интервью, о встречах с журналистами. Мне при­шлось отказываться с учетом специфики причин моего на­значения. Меня предупредили, что работники спецслужб в посольстве получили указание сообщать обо всех моих ша­гах и действиях, особенно о контактах с прессой.

Мы с женой, Ниной Ивановной, очень волновались перед отъездом в Канаду. Как-то нас встретят, как это все будет? Впереди густой туман со всех точек зрения — и страна, и правительство, и посольство, и дом, в котором придется жить. На аэродроме нас встретили работники советского по­сольства и все послы «социалистического содружества» вместе с супругами. Поздравили с назначением, выразили желание сотрудничать, предлагали помощь. Но я мало что воспринимал. Смотрел на всех растерянными глазами. Ни­кто меня дипломатическому ремеслу не учил. Я все делал на ощупь, на свой страх и риск. Может быть, это и хорошо. Мо­жет быть, именно это и создало мне репутацию своеобраз­ного свойства. Как писала одна газета, «не дипломат, но необычный посол». Что это означало конкретно, я не знаю.

На другой же день после приезда я собрал аппарат по­сольства, чтобы представиться. Как меня встретили? Трудно сказать определенно. Для них я тоже был «котом в мешке». Опальный работник ЦК. Что от него ждать? Что будет с по­сольством? Как вести себя? Но все прошло нормально. При­выкать было просто некогда. С первого же дня пошли теле­граммы из Москвы, разные запросы, требующие ответов.

Начали готовиться к официальной встрече с генерал-гу- бернатором Канады, чтобы вручить верительные грамоты. Но еще до этой официальной церемонии министр северных территорий Жан Кретьен, в последующем — премьер-ми- нистр, пригласил меня в свое министерство и сказал следую­щее: «Канадское правительство приняло решение сделать подарок советскому правительству. Мы знаем, что в Москве возникла идея о заселении северных территорий, в частнос­ти Таймыра, овцебыками. Мы дарим вам сбалансированное стадо из четырнадцати овцебыков и готовы доставить их на аэродром в Виннипеге». Предупредили, что транспортиро­вать их надо только самолетами. Животные не переносят морской качки, могут потерять все свои свойства или даже погибнуть. Удивительные создания. Шерсть настолько теп­лая, что все, кто живет на Севере, спасаются от холода имен­но в свитерах из шерсти овцебыков.

Но вот здесь и началась «бычья эпопея». Я посылал в Москву телеграмму за телеграммой, но, видимо, в центре все это уперлось опять же в корыстные интересы. Как я потом узнал, были отпущены деньги на закупку овцебыков из Аля­ски. А закупки, как я уже отмечал раньше, были, как прави­ло, связаны с коррупцией. Бесплатно же никому не имело смысла брать этих достаточно дорогих животных, личной выгоды не просматривалось.

Канадцы не один раз спрашивали: «Когда же возьмете по­дарок?» К стыду нашему, все это затянулось до самого моего приезда в Москву в отпуск. Дипломатическое ведомство не желало заниматься какими-то овцебыками. Решил позвонить члену Политбюро, министру сельского хозяйства Полянско­му. Он отреагировал по-деловому. На другой же день разыс­кал меня по телефону, сообщил, что договорился о посылке транспортного самолета в Виннипег и попросил помочь полу­чить разрешение на посадку нашего самолета в этом городе. Я позвонил в канадское посольство. Вопрос был решен сразу же. Овцебыки полетели на Таймыр. Мне рассказывали, что они там прижились. Дали потомство, хорошо развиваются, чему я очень рад. Каждый год собираюсь слетать на Таймыр, посмотреть, что получилось из этого заповедника овцебыков, но никак не соберусь. Все дела да случаи.

И потекла жизнь в Канаде по рутинной колее — встречи, визиты, телеграммы и т. д. В феврале 1974 года я получил указание из Москвы встретить Леонида Брежнева в аэро­порту Гандер (Ньюфаундленд). Он летел на Кубу. Конечно, я волновался. Мне ведь так никто внятно и не сказал, за что же я был изгнан из страны.

Сам прилет начался с неприятного эпизода. Я был свиде­телем острой ссоры между руководителями «Аэрофлота» и крупным чиновником из КГБ. Аэрофлотовец обвинял пред­ставителей КГБ в том, что они заставили посадить самолет на нерасчищенную полосу (был тяжелый снегопад с пургой). Могла случиться катастрофа. Они долго ругались, так и не выяснив, по чьей вине это произошло, кто конкретно дал указание о посадке. Ко мне подошел министр иностранных дел Канады Джемисон и сказал, что катастрофа казалась не­избежной, что наземные канадские службы были в панике. Я до сих пор не знаю, было это обычным разгильдяйством или преднамеренной акцией.