Сумерки (Размышления о судьбе России)

Мне было любопытно, как Брежнев встретит меня. Прямо у трапа он обнял, расцеловал, потом взял под руку и спросил:

— Ну что будем делать?

— Вот еврейская делегация встречает вас, хотят погово­рить.

— Ни в коем случае, — вмешался представитель КГБ.

— А как посол считает? — спросил Леонид Ильич.

— Считаю, что надо подойти к ним.

— Тогда пошли! — И Брежнев энергично зашагал к груп­пе демонстрантов. Состоялась достаточно миролюбивая бе­седа. Брежнев был очень доволен. «Надо уметь разговари­вать с людьми», — ворчал он, ни к кому не обращаясь. Пору­чил мне взять у демонстрантов письменные просьбы и направить их в ЦК на его имя.

Когда через два часа двадцать минут я провожал Брежне­ва к самолету, он вдруг спросил меня:

— А что с тобой случилось?

— Ума не приложу, Леонид Ильич.

— А...а... а... Товарищи! — сказал Брежнев и как бы с до­садой махнул рукой. Брежнев играл и лицемерил. Я прорабо­тал в Канаде десять лет, день в день. Говорят, что однажды он вспомнил обо мне, ему понравилась моя телеграмма с под­робным рассказом об организации и принципах ведения в Канаде сельского хозяйства. Эту телеграмму ему прочитали в его резиденции Завидово дважды.

Кстати, по сельскому хозяйству за все 10 лет я получил всего один запрос из Центра, хотя чиновничьи делегации по этой проблеме приезжали почти каждый месяц. Что-то изу­чали, но в основном бегали по магазинам. Так вот поручение посольству было следующего содержания — выяснить науч­но обоснованные нормы кормления сельхозживотных. Я по­шел к министру сельского хозяйства Велану. Он долго не мог понять, о чем идет речь, спросил меня, а что такое «научно обоснованные нормы»? Потом позвонил на какую-то селек­ционную станцию и долго разговаривал с ее руководителем. Мнение специалистов: «Мы не научно кормим, а досыта. А вот о составе кормов мы можем дать подробнейшую ин­формацию».

Должен сказать, что, когда я вспоминаю канадские годы, у меня возникают к самому себе серьезные претензии. Я добросовестно занимался разной ерундой, напрасно тра­тил массу энергии и времени на сочинение всяких бумаг, просьб, записок — и все впустую. В Москве мало кто серьез­но относился к Канаде. Все было сосредоточено на США. Да и от меня больше всего требовали информации об американ­ском аспекте канадской жизни. Я слишком поздно понял, что многие мои телеграммы до верха не доходили, а оставались на уровне чиновничьего аппарата. И просьбы, и письма. А если что-то удавалось сделать, то только во время отпу­сков. И то пользуясь старыми связями.

В первые месяцы всяких переживаний меня особенно поддерживало то, что большинство товарищей, которых я считал друзьями, оказались действительно друзьями. Во вре­мя моих отпусков они не боялись встречаться со мной, в том числе и работники ЦК, хотя понимали, что для них могут быть и какие-то осложнения. Тем более что кагэбизация страны шла заметными темпами.

Мне хочется назвать эти имена: Георгий Арбатов, Григо­рий Бакланов, Наиль Биккенин, Валентин Зорин, Игорь Чер- ноуцан, Константин Зародов, Альберт Беляев, Николай Шишлин, Сергей Лапин, Борис Панкин, Марк Михайлов, Лео­нид Замятин, Борис Стукалин, Николай Иноземцев и многие, многие другие. Работники издательств предлагали книги для посольской библиотеки. Для посольства стало событием, когда Леонид Максаков, заместитель председателя телера­диокомитета, привез мне в Канаду сериал «Семнадцать мгно­вений весны». Вечерами колонисты крутили эти фильмы чуть не каждую неделю. Многие из моих друзей по пути из США заезжали в Канаду на два-три дня и рассказывали, что творится дома. У меня побывали Николай Иноземцев, Расул Гамзатов, Олег Табаков, Юрий Арбатов, Анатолий Тарасов, Николай Озеров, Евгений Евтушенко, Борис Панкин, Зоя Бо­гуславская, Михаил Таль и многие другие друзья. Я был в курсе московских настроений, надежд и тревог.

Не могу сказать, что я оказался отверженным человеком и в высшем эшелоне власти. Кроме Громыко, который при­нимал меня регулярно, бывал я у Андропова, когда надо было согласовывать кадры разведки. Регулярно встречался с По­номаревым — секретарем ЦК по международным делам. Был однажды у Суслова, рассказал ему, что у нас в посольстве со- ветник-посланник ходит по городу пешком, а третий секре­тарь ездит на иномарке. А потом ищем, кто же это расшиф­ровывает наших разведчиков? Он посоветовал обратиться к Андропову. «Хотя он и сам знает об этом», — буркнул Сус­лов с некоторым раздражением. Я тогда еще не знал, что у него неважные отношения с Андроповым.

Будучи у Кириленко, рассказал ему, как наши торговцы покупают у канадцев оборудование для производства снего­ходов. Настолько устаревшее, что канадцы ищут его по всем складам. Новое стоило чуть подороже, но оно новое. Кири­ленко расшумелся, но так ничего и не сделал. Несколько раз заходил к Кулакову — просто так, поговорить. Рассказывал ему о фермерских хозяйствах в Канаде. В разговорах он при­знавал, что и в нашей стране нужны реформы. На этом, од­нако, все и заканчивалось.

Не могу не рассказать еще об одном из многих забавных случаев из практики советского хозяйствования. Однажды мне позвонил премьер-министр Трюдо и попросил принять своего друга, добавив, что у последнего есть «весьма любо­пытное соображение». Встретились. Собеседник — крупный бизнесмен — сказал, что готов защищать советские «спор­тивные символы». Честно говоря, я сначала не понял, что это такое. Он разъяснил, что, например, по американскому и ка­надскому телевидению очень часто показывают «маску Третьяка», а также эпизод, когда Якушев обводит трех канад­ских защитников и т. д. (Это был пик советско-канадских хоккейных восторгов.) «Все это, — продолжал собеседник, — стоит денег». По его подсчетам советская сторона могла «за­работать из воздуха» десятки миллионов долларов.

— Мне прибыль не нужна, но организация службы про­смотра телепрограмм потребует расходов, примерно десять процентов от заработанного. Отчетность будет гарантиро­вана.

Послал телеграмму в Москву. Ответа не последовало. Во время отпуска поинтересовался, в чем дело? Показали ответ чиновников из Минфина, смысл которого поражал своей ту­постью. Они сообщали о своем несогласии с предложением, указывая, что плата в десять процентов от заработанного — слишком большая сумма. А то, что девяносто процентов ос­танутся у нас, в расчет не принималось! Юмор идиотов.

Уж коль скоро я упомянул хоккейные встречи, стоит, по­жалуй, рассказать о них подробнее. Еще будучи в Москве, я занимался проблемой советско-канадских хоккейных встреч. Вокруг них развернулась нешуточная борьба. Особенно ак­тивно за эти встречи выступали Николай Озеров, Всеволод Бобров, Анатолий Тарасов, Виктор Тихонов, Спорткомитет и отдел пропаганды в ЦК. Открытых противников вроде бы и не было. Но высшее руководство терзали сомнения: а вдруг проиграем. И требовало гарантированных побед. Аргумент, что спорт есть спорт, не действовал. Это политика, отвечали нам. И все же после долгих проволочек на Политбюро при­няли положительное решение об этих встречах.

Однажды мы пошли на хоккей вместе с Трюдо. Понятно, что болели за разные команды, но когда игра закончилась вничью — 3:3, Трюдо сказал, что советские хоккеисты не только прекрасные игроки, но и прекрасные дипломаты. Эти хоккейные встречи транслировались по советскому телеви­дению. Однажды Николай Озеров, как бы извиняясь, сказал мне, что из Москвы посоветовали не показывать по телеви­дению посла Советского Союза. Пришлось мне проглотить и эту пилюлю.

В 1976 году в Монреале состоялись Олимпийские игры. Наша команда выступила весьма успешно. На меня, однако, особое впечатление произвело то, что на Игры приехало ог­ромное количество разного начальства. Каждый вечер пья­ные посиделки до умопомрачения. От безделья придумывали всякие протесты и требовали от посольства и консульства оз­вучивать их официально. Чиновников интересовали не Иг­ры, а демонстрация карьерной активности. Например, на од­ной из трибун часто сидели канадские украинцы и время от времени развертывали жовто-блакитный флаг. Как ни пы­тался я успокоить нашу чиновничью братию, ничего не по­могало. Требовали официальных протестов.

Попытки командовать посольством продолжались до тех пор, пока не приехал в Канаду Марат Грамов — заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК, мой бывший подчи­ненный. Он собрал все начальство и сообщил им, что на Сек­ретариате ЦК, обсуждавшем вопросы Олимпийских игр, кто-то предложил направить из ЦК политическую фигуру для координации действий всех служб. Михаил Суслов ска­зал, что в Канаде есть посол, пусть он и координирует поли­тическую и информационную деятельность.

А вопрос этот возник на Секретариате ЦК из-за паниче­ских телеграмм, направляемых в Москву работниками КГБ. Их было очень много. Командовали два генерала. В телеграм­мах говорилось, что вокруг Игр развернута антисоветская пропаганда, что правительство Канады ничего не делает, что­бы прекратить «антисоветскую вакханалию», а советское по­сольство проявляет благодушие. Были даже предложения уйти с Олимпийских игр, когда один из членов команды, прыгун с вышки Немцанов, покинул олимпийскую деревню и пропал. Как потом оказалось, его увела американская деви­ца из богатой семьи, которая влюбилась в него и следовала за Немцановым по всем странам, где он выступал. Истерика началась неимоверная. Нажим на посольство колоссальный. Мне все-таки пришлось идти к Трюдо и объяснять ему ситу­ацию. Сказал премьер-министру, что, к сожалению, в Моск­ве может начаться антиканадская кампания, поскольку будут искать «козла отпущения», брать на себя вину никто не со­бирается. Трюдо ответил, что понимает обстановку, сделает все для того, чтобы спортсмен вернулся домой.