Супружеская жизнь
Шрифт:
1
Кэнкити и Митико встречались уже несколько недель – каждую субботу после обеда, если не было дождя.
Задолго до двенадцати Митико начинала беспокойно поглядывать на часы: обычно в это время Кэнкити звонил и назначал ей свидание. Из телефонной трубки раздавался его густой бас, произносивший неизменно одну и ту же фразу:
– Значит, так… жду тебя ровно в час на Синдзюку.
Прижав к уху телефонную трубку, Митико смеялась этой неуклюжей фразе – неужели он не мог это сказать как-нибудь более поэтично, – и в то же время Кэнкити, как живой, вставал у
– В час?! На вокзале Синдзюку? Хорошо. Только чур не опаздывать! Ладно?
Однажды после очередного телефонного разговора Митико испугалась: не слишком ли она нежна с Кэнкити? С другими молодыми людьми она себе этого не позволяла. Ни с одним из своих приятелей, а у неё немало друзей среди спортсменов – пловцов, альпинистов, – она не говорит таким тоном.
«Совсем я голову потеряла», – подумала Митико, лизнув кончиком языка верхнюю губу. Это было признаком смущения. Но что там ни говори, а ей ужасно приятно быть с Кэнкити ласковой.
– Не опоздай, доченька, не заставляй Кусуноки-сана зря волноваться, – поторапливала её мать.
На вокзале, выбравшись из толпы возле контроля, Митико издали увидела Кэнкити. Он стоял у колонны и разговаривал с какой-то женщиной. Митико не решилась подойти, остановилась поодаль у другой колонны и, держа обеими руками сумочку, стала дожидаться.
Женщина, беседовавшая с Кэнкити, судя по тому, как она красилась и как одевалась, служила официанткой в баре. У неё было удивительно красивое и благородное лицо. Наклонив голову, она слушала то, что говорил ей Кэнкити, и изредка показывала в улыбке снежной белизны зубы.
– Прости! Заставил тебя ждать… – проговорил Кэнкити виноватым голосом, поглаживая рукой лицо, когда расстался с женщиной и подошёл к Митико.
– Ладно, ладно! Угости сначала мороженым… У меня ноги одеревенели от усталости.
Митико сделала вид, что дуется на него, но на самом деле она не могла сердиться всерьёз. Просто она подумала – если Кэнкити водится с такими красотками, не грех прикинуться обиженной.
В кафетерии за столиком, обхватив рукой фужер с мороженым, Кэнкити стал оправдываться:
– Эту даму зовут Вакабаяси-сан. Она работает в баре на Гинзе.
– Судя по всему, вы довольно близко знакомы, – сказала Митико, внезапно почувствовав тревогу. – Послушай, Кэнкити, а часто ты бываешь в барах?
– Брось шутить. Ты же знаешь, что это мне не по карману. – Кэнкити укоризненно покачал головой. – Эта женщина – сестра моего старого приятеля. Она из очень хорошей семьи, но ей не повезло с мужем. После замужества на неё посыпались все беды… Она вынуждена служить в баре.
– Её муж умер?
– Нет. Но мне говорили, что он какой-то неприкаянный… Не работает… Она его содержит.
– Фу, как это гадко! Ну и мужчина! – сказала Митико с отвращением. – Я бы такого мужа сразу бросила!
– В самом деле? – растерянно спросил Кэнкити, взглянув на неё исподлобья.
Поймав его взгляд, Митико кокетливо улыбнулась:
– Конечно, бросила бы… Какой же это мужчина, если он не работает. Пустое место. Для современной женщины такой не подходит.
– Ну что ж, тогда придётся работать! – почесав
в затылке, сказал Кэнкити.2
Кадзуко Вакабаяси, про которую рассказывал Кэнкити, одна из так называемых «ночных бабочек», служила в баре «Арбур» на Гинзе.
В тот вечер, в пропитанном синим табачным дымом полумраке подвала Кадзуко обслуживала видных клиентов из крупной фирмы, захаживавших сюда для заключения какой-нибудь сделки или просто провести время. Гости уже были навеселе и хвастливо рассказывали, как обыграли в гольф служащих другой фирмы, с которыми вели переговоры в курортном городе Каруйдзава.
– Ах, какая там нынче осень! – воскликнул восторженно один из гостей. – Небо чистое, без единого облачка и гора Асама высится вдалеке.
Чако, самая молоденькая официантка бара, сидевшая рядом с Кадзуко, мечтательно вздохнула:
– Как здорово! Вот бы побывать в Каруйдзава!
– Что же, неплохая идея! Прогуляемся туда как-нибудь на машинах, а? Кадзу-тян, поедешь с нами?
Кадзуко умела отказываться от подобных предложений:
– Спасибо, хорошо! Только учтите – со мной придётся изрядно раскошелиться.
Слушая хвастливую болтовню гостей об игре в гольф, об осеннем Каруйдзава, Каздуко вспомнила то, что знала об этих местах она одна…
Осень в Каруйдзава… На притихшие леса, на пустующие дачи сыплется мелкий колючий дождь. Холодный осенний туман стелется по цветам и травам горных склонов. Она любила, закутавшись в плащ и подняв воротник, бродить по тоскливым мокрым тропинкам. Каждое лето с самого раннего детства проводила она с родителями и братьями здесь, на даче в Каруйдзава.
И с мужем она здесь познакомилась. В то время Вакабаяси был ещё молод, полон сил и энергии, мечтал стать писателем.
Кадзуко чиркнула спичкой – дала прикурить одному из гостей – и вдруг ярко представила себе те дни. Да, если даже захочешь, этого не забудешь.
Той осенью ей исполнилось двадцать два года.
Отец и братья вернулись в город, а она с матерью остались на даче в Каруйдзава, боясь токийской жары.
Осень началась изморосью. Вершины Ханарэяма и Асамаяма окутал молочный туман. С лиственниц осыпались иглы, смешиваясь с дождём и грязью.
После обеда, надев плащ и боты, Кадзуко бродила по безлюдным тропинкам. Покинутые дома с заколоченными дверьми и окнами были скованы мёртвой тишиной. На размокшей земле палисадников валялись тут детский башмачок, там измазанный глиной мяч, напоминая о царившем здесь недавно оживлении.
Унылый осенний пейзаж Каруйдзава как нельзя лучше сочетался с грустным настроением Кадзуко – тем летом она прощалась с девичеством. За неё посватался сын приятеля её отца, чиновник Японского банка.
Кадзуко ещё не знала любви, и в угоду родителям согласилась на этот брак. За лето жених трижды побывал у них в Каруйдзава.
Кадзуко порой поражали его чопорность и пустота. Даже здесь, на курорте, очевидно боясь уронить престиж банковского служащего, он был неизменно в галстуке и ни разу ни на даче, ни на прогулке не позволил себе ни одной вольности. Впрочем, почти все подруги Кадзуко вышли за таких типов, и она не сомневалась, что и её ждёт та же участь.