Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

Опять, уже третий или четвертый раз позвали Рыжова к Мазину.

— Тебя по телефону ищет Маркелов, — сказал Роман Петрович и, красный, склонился над газетной полосой. В телефонной трубке, вовсе не радуя Рыжова, раздался басовитый голос Маркелова.

— Алексей Егорович. Приветствую вас. Надумал съездить на базу «Сельхозтехники». Вроде вы собирались заглянуть туда. Жду вас в вестибюле.

Да, определенно устроил ему эту встречу Роман Петрович.

В вестибюле редакции и правда ждали Рыжова Григорий Федорович и молчаливый «негр-альбинос» Капа Каплин. Маркелов приветливо улыбался, приглашая Алексея в свою машину. Как и в Крутенке, Капа мгновенно развернул «газик», как и в Крутенке, щедро выкинул Григорий Федорович россыпь прибауток и анекдотцев.

На базе ничего особо интересного не оказалось. Маркелова встречали с почтением, он легко и быстро оформил накладные. Перед авторитетным человеком широко открывались двери.

— Григорий Федорович, вы бы Сереброву-то помогли раздобыть тракторы, — попросил Алексей. Маркелов нахмурился.

— Я ведь ему помощь предлагал. Отказался. Больно он яр и заносчив. Кабы по-простецки-то, по-соседски. Я ведь всей душой… — откликнулся Григорий Федорович и, мгновенно согнав с лица хмурь, в которую вгонял его нечестивый Серебров, весело предложил: — Ну, чо, ребята, и цыган кобылу кормит. Съездим в ресторан, съедим по соляночке?

Алексей хотел отговориться от приглашения Маркелова. Это подло обедать вместе с человеком, которого собрался критиковать.

В ресторане Маркелов был свой человек. Дородная официантка, которую называл Григорий Федорович Нинусей, расторопно и услужливо подкатилась к ним, закивала головой, понимая полунамеки на то, что и выпить не грех и угостить надо бастенько. Видимо, был здесь Григорий Федорович щедрым и желанным гостем. И Нинуся постаралась.

Алексею было не по себе. Какой он безвольный, какой подлец! Нет, нельзя так.

— Григорий Федорович, — воскликнул он с болью, — я сейчас уйду, но я вам хочу сказать, что зря вы поддались на просьбы Макаева. Он такую дачу построил за счет вашего колхоза, что вы себе не представляете. Я об этом написал статью.

Алексей обессилел от этих слов и потупил голову.

— Подожди, — задержал Маркелов Алексея. — Ты написал статью? Ну, Алексей… — Маркелов качнул сокрушенно головой. Взгляд его темных глаз стал грустным и обиженным.

— Эх, работаешь, ночей не спишь, — проговорил он. — А какой-нибудь пустяк, и все насмарку. Ох, Алексей, Алексей, Олексеюшко.

Алексей боялся поднять взгляд на убитое лицо Маркелова.

— Зря ты, Алеша, тут увидел сделку, — проговорил Маркелов, — лес-то пустяки стоит. И купчая оформлена. Ты уж не затевай. А то ведь меня заметут, — и он вздохнул. — Было у меня в жизни такое, напомнят. Скажут, неймется.

Алексею было муторно и тоскливо оттого, что просит его Маркелов о невозможном, что вот обидел он и огорчил его.

— Да почему невозможно-то, — кладя горячую ладонь на Алексееву руку, недоумевал Григорий Федорович. — Взять эту статью и бросить в ящик. Как будто не было ее. А? Вовсе, мол, не садился писать. Завтра-послезавтра наша инициатива пойдет. Болыне-то нас мало кто нынче хлеба намолотил.

— Не могу я, — взмолился Алексей. — Тогда из газеты уходить надо.

— Почему уходить-то? Проще надо… Не напечатал, нам худого не сделал…

Алексею стало еще тоскливее. Он понял, что совершил непоправимое, согласившись пойти в проклятый этот ресторан «на колесиках». Ух, Мазин-хитрец, позаботился устроить встречу. Потом он с испугом вспомнил, что у него в кармане всего-навсего три рубля, а он наел и напил, наверное, черт знает на какую сумму.

Он беспомощно огляделся по сторонам. Может, кто знакомый сидит в ресторане? Но кто придет сюда из знакомых в рабочее время?

Вдруг, как приятнейшая из мелодий, до ушей Алексея донесся хрипловатый голос лоточницы Анфисы.

— Кому пироги — кипяток, — кричала она опять на перроне, ходко суя в руки пассажиров постряпушки.

— Я сейчас, — торопливо пробормотал Алексей и выскочил на перрон.

Вернувшись в зал, Алексей сунул в нагрудный карман маркеловского пиджака десятку, выпрошенную у лоточницы.

— Ну, ну зачем? — отстраняя его руку, обиделся Маркелов.

— Не могу я, — сказал Алексей. — Ну, не могу.

Григорий Федорович посуровел лицом.

— Простите, но не могу, — повторил Алексей и побито выбрался из ресторана.

Маркелов догнал его на станционной площади.

— Давай сядем, — сказал он и первым опустился на заснеженную скамью. Алексей по-птичьи примостился на самом, краю. Ох, как ему не хотелось, чтоб Григорий Федорович снова упрашивал и молил его не печатать статью. А тот, хлопнув о колено, сказал вроде даже без обиды:

— Ну, хрен с ней, с этой статьей. Нельзя, значит, нельзя. Мне хочется, чтоб ты вот чего понял, Алеша, вы, журналисты, любите людей, у которых чтоб ни-ни… На сто процентов идеал. Такой всегда алиби выставит: ни в чем не виноват. Но он и дела много не сделает. Чтобы работать, надо рисковать, надо шевелиться, башка должна болеть, как это сделать, как то достать. Иногда по острию ножа идешь. Сорвался и раз, надвое тебя и принадлежности в сторону.

Наверное, пережимал Григорий Федорович, явно пережимал, но что-то было в его словах искреннее и выстраданное.

— Ведь не для себя, не для себя, — проговорил с болью Маркелов. — Это пойми.

— Вы не для себя, а Макаев-то для себя, — вставил тихо Алексей.

— Мак-аев, может быть, — сказал Маркелов. — Но ты меня пойми, все ведь хочешь, как лучше. Ну ладно, во всяком случае с земного шара не сбросят.

Маркелов, встав, косолапо поковылял к машине.

Нехорошо получалось, ах, как нехорошо. Жалко было Григория Федоровича. Может, эта крохотная справедливость, которой он так оголтело добивается, вовсе не нужна? Он, маленький человек, не понимает этого, а масштабные люди вроде Маркелова и Макаева знают, насколько наивно все это. Но нет, тогда вообще не существует справедливости, если не видеть ее в малом.

Однако этим мучения Алексея не кончились. Под вечер в комнату Рыжовых заглянула мать Надежды Елена Николаевна Новикова, бог весть сколько лет не бывавшая у них. Сначала она разговаривала о всякой всячине с матерью. Похвалила библиотеку, самого Лешу (уж так хорошо пишет!), телевизор, который занял весь угол и вовсе стеснил отцветающий бархатный «гидропон». Затем, подойдя к Алексею, Елена Николаевна горячо зашептала, какой необыкновенный человек ее зять Виктор Павлович Макаев и как его ценят в городе. Собираются повысить. Почти решено, что станет он или директором завода или председателем Бугрянского горсовета. И вот такой человек никогда не забудет доброй услуги. Вон какая у Рыжовых теснота. Квартира новая нужна. Но и Алексей должен понять, что нельзя такому восходящему человеку подрезать крылья из-за какой-то там ерундовой дачи.

Алексей удивлялся тому, что Елена Николаевна называет ерундовой дачей двухэтажный терем, рубленный из смолистых бревен, но спорить ему не хотелось.

Алексей угрюмо молчал. Не нравилась ему теперь когда-то звонкая неунывная Елена Николаевна, так настырно и даже вдохновенно исполняющая роль заступницы безвинного ангела Макаева. И обещание квартиры, которую обязательно даст Виктор Павлович Алексею, когда станет большой фигурой — в горсовете, вгоняло его в унизительную тоску. Алексей взглянул с укоризной в белое, когда-то такое прекрасное лицо Елены Николаевны. Он помнил ее веселой, доброй и умной, а теперь… Ему даже стало жалко Елену Николаевну.