Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03

Я снова вернулся к своей прежней жизни, словно ничего не изменилось. Все в офисе сгорали от нетерпения узнать, почему ФБР вызвало их на допрос, а я сказал, что был не менее озадачен, чем они. Грэйси, моя секретарша, предположила, что я ограбил пару банков на севере, и понимающе улыбнулась, это меня взбесило.

Грэйси была расторопной, иначе бы она здесь не работала. Со своими обязанностями она справлялась прекрасно. Но она любила к тому же покрасоваться своим остроумием. Я ничего не мог с этим поделать. Если бы я приказал ей перестать демонстрировать свою чертовскую проницательность, она бы надулась, хотя и весьма очаровательно. Через день-два все уже потеряли интерес к истории с ФБР, и потянулась обычная работа.

Прошла неделя, я много работал, чтобы наверстать упущенное, брал работу на дом, оставался в офисе сверхурочно.

Если они наблюдали за мной — а они наблюдали, конечно, — им нечего было доложить. В следующую субботу Керш посетил меня. Я работал в домашней фотостудии, одет был в старый свитер, еще более старые теннисные туфли и джинсы. Я открыл дверь, и он стоял передо мной со своим дипломатом.

— Что тебе еще нужно, Керш? Я занят.

— Похоже на то. Ну и житуха у тебя, такой дом, работаешь в удобной домашней одежде. Я привел твою машину. Настоящая милашка.

Он передал мне ключи, переступая порог.

— Приятно здесь у тебя, — сказал он. — Великолепны эти старые дома, правда?

Он заглядывал в гостиную через мое плечо.

— Хочешь обыскать?

— Да нет, незачем. Мы знаем, что ты один. Просто любуюсь. Не против, если я осмотрю твою студию?

Я пожал плечами и повел его через широкий холл в тот, что поуже, а потом в одну из задних комнат, которая раньше была то ли верандой, то ли швейной комнатой. В ней были широкие окна без занавесок. Даже сегодня, в пасмурный день, там было светло. Здесь стоял мой стол с пирамидами пробных отпечатков, рукописей, писем. Этот большой чертежный стол был просто похоронен под грудами и кипами материалов, но маленький столик для рисования был относительно свободным. На полке стояли акварельные краски, к которым я не прикасался несколько лет. Как раз за легким столиком я и работал, ретушируя фотографии, когда Керш позвонил, — вообще-то это не входило в мои обязанности, брюзжал я, но все равно никто больше не мог это сделать по-человечески.

Я стоял посреди комнаты и наблюдал, как Керш все это примечает. Наконец он кивнул.

— Настоящая мастерская, да? Я тебе кое-что принес показать, если смогу здесь развернуть.

Он достал рулон бумаги из дипломата, и я освободил ему столик, поставив кое-какие вещи на пол.

Он ухмыльнулся, и выражение его лица сразу стало другим. Я уже был знаком с его способностью становиться старше или моложе, меняя выражение лица.

Он развернул бумагу и разложил ее.

— Ты должен разбираться в таких вещах лучше меня, — сказал он, будто извиняясь. — Вот какие предположения строит кое-кто из наших специалистов.

Передо мной лежал обыкновенный график.

— По вертикали идет возраст, соответствующий определенной стадии физического развития, — показал он. — А по горизонтали — время, месяцы. Видишь? — Он отодвинулся и внушительно посмотрел на меня. — Есть уже и более точные графики, по дням, но ничего — сойдет и этот. В этой точке она родилась: день ноль, месяц ноль, год ноль. Мы просто обозначили точки, соответствующие показаниям приемной мамаши, у которой этот ребенок находился в месячном возрасте, показания той женщины, Форбуш, у которой она была в шесть месяцев, ваш отчет, когда ей было восемь месяцев… Вот эти точки.

— А эти линии? — спросил я. Мои ладони вспотели. Понятно, что могли означать линии, проходящие через эти точки.

— Ты ведь и сам понимаешь, — пожурил он. — Есть небольшое разногласие между разными прогнозами, так что здесь версии разных экспертов. Например, между точкой, когда ей было шесть месяцев, а она по развитию была полуторагодовалым ребенком, и до момента, когда ты ее встретил и ей было на вид три-четыре года, линия идет довольно круто. Они выбрали эти факты как опорные для прогнозов, хотя некоторые наши эксперты думают, что она подверглась стрессу, что вызвало такой аномально резкий скачок роста. Ну, авиакатастрофа, Макс и его подружка, потом эти прятки в одиночестве на пляже. Стрессов тут достаточно. Так или иначе, вот ее линия роста, вот здесь она достигнет физического развития двенадцатилетней, когда ей будет семнадцать месяцев. Но если взять другой прогноз, то в два с половиной года.

Были и другие линии, и Керш что-то объяснял мне, но все это было не важно. Главное — если все эти предположения были хоть сколько-нибудь похожи на правду, то где-то между полутора годами и двумя с половиной она должна была достигнуть подросткового возраста.

Он снова свернул график.

— Тут есть некий секрет, может быть, новый способ метаболизма. Какой-то гормон, фермент, химическое соединение. Что за питательная добавка была в той плаценте, чтобы вызвать такой быстрый рост всего за несколько часов? Ведь это вещество можно было бы вводить домашнему скоту. Или использовать для лечения рака. Умники в белых халатах отдали бы все на свете за эту девчонку. Поверь мне, Ситон, они и волоска на ее голове не тронут. Черт, она же умрет от старости к шести годам! Им она нужна сейчас. Конечно, они бы предпочли, чтобы она досталась им живой, и даже позволили бы ей иметь детей — под их наблюдением — но лучше было бы получить ее мертвой, чем позволить ее породе бесконтрольно размножаться.

В его глазах снова появился странный отблеск. Фанатизма? Усердия? Искренней тревоги? Утомления? Что бы это ни было, истинную причину своих чувств он умело скрывал.

— У них нет никаких доказательств, и ты об этом знаешь, Керш. Их гипотезы ничего не стоят, так что пусть себе мечтают.

— Пока ничего не стоят. Но так будет не всегда. Подумай, какой это был бы переворот, если бы женщины смогли рожать детей вот так легко, хоть каждые несколько месяцев. Ни боли, ни усилий. Черт, подумай только, как изменились бы отношения между полами. И ведь через пару лет секрет был бы доступен любому. Ты можешь составить свой собственный график. Подумай об этом, Ситон. Еще увидимся.

Я мог сам нарисовать эту диаграмму, подумал я, когда он ушел. И — Господи, помоги нам всем — во многом он был прав. Я снова вспомнил, как он сравнил ее с динозавром на пляже, и тут обнаружил, что моя рука рисует динозавра на листе бумаги, потом еще одного, и еще, пока мой пляж не оказался заполненным динозаврами.

У одного из них рот был открыт, виднелись острые треугольные зубы, и он смотрел на скалу, по которой бежала, спасаясь, испуганная мышка. Я уставился на эту картинку и, наконец, нерешительной рукой, пририсовал овал и написал в нем большими, жирными буквами: «И что же вы собираетесь делать?»

Чего ждал Керш? Он уже знал, что у меня не было ни малейшего желания сотрудничать с ним. Я читал кое-какие романы, смотрел фильмы я знал, что у них есть способы получить информацию от кого угодно, если им понадобится; Керш предупредил меня, что они применят любые средства, если время начнет поджимать. Почему он это сказал? Он мог ставить на то, что я запаникую, попытаюсь послать ей сообщение и снова пущусь в бега. А ему удастся перехватить это мое сообщение. Возможно, это было частью игры. Но главная игра, я был уверен, заключалась в том, что они до сих пор использовали меня как наживку, они держали меня на крючке и дергали за удочку, чтобы в конце концов рыбка клюнула. У меня не было никаких сомнений, что они просматривают мою почту и прослушивают телефонные разговоры. Каждого, с кем я разговаривал, брали на заметку — каждого, с кем я вместе обедал, ходил на вечеринки или в театр.

Постепенно я стал выпадать из своего окружения в Атланте. Я ссылался на загруженность, усталость, все, что приходило в голову. Несправедливо было бы вмешивать кого-то еще в эту историю. Я снова стал рисовать и даже поэкспериментировал с акварелью, а игра в кошки-мышки продолжалась.

Джои приехал в город навестить родителей, как он делал обычно, и мы, как всегда, вместе пообедали. Я передал ему большой пакет, адресованный тетушке Бетт и попросил его отправить письмо из Нью-Йорка. Никаких вопросов. Внутри была тысяча долларов чеками и еще один конверт поменьше для девочки. Я колебался, не зная, как к ней обратиться, какое имя она себе выбрала в последний раз, но наконец написал «Франси». В этом письме я объяснял, что опасаюсь остаться объектом слежки до конца жизни, и чтобы она никогда не пыталась связаться со мной напрямую. Я предупредил ее насчет СПИДа, герпеса, наркотиков, мужчин… Я рассказал ей все, что знал, о ее раннем детстве и о разнице между нею и другими детьми. Я написал, что до июня она должна переехать куда-нибудь, и я не должен знать куда. Я молил, чтобы они подождали до июня.