Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03

— Господи, — прошептал я. — Господи, Франси. Какое же ты чудовище? Ты прелестная женщина.

— Научи меня любви, Уин. Пожалуйста. Ты научил меня многому. Научи меня и этому тоже! — Она прикоснулась к моей щеке.

Я протянул руку к крану позади нее и выключил душ, потом взял ее на руки, отнес в постель и научил ее любви.

— Чего бы мне хотелось, — прошептала она в ту ночь, — это жить на склоне горы, вокруг — деревья и маленький прозрачный ручеек с рыбками. И чтоб ни души вокруг. Но чем бы ты стал заниматься в таком месте?

— О, я бы поддерживал дом в хорошем состоянии, лес рубил, чтобы было чем топить, рисовал бы и фотографировал.

— Тогда ладно, — сказала она, кивнув, как будто все решено. — А я бы учила детей так, как меня учила тетушка Бетт. Я бы их учила именам цветов, и какие растения съедобны, и алгебре, и как готовить бисквит, и где расположен парк Серенгетти. А потом девочки бы покидали дом и находили бы себе возлюбленных, — конечно, выбор должен быть очень тщательным, — а потом они бы возвращались, чтобы рожать детей. — Она тихонько рассмеялась. — Дедушка с бабушкой.

Когда она уснула, я рассматривал ее лицо в тусклом свете, падающем из ванной комнаты. Какой красивой она стала, какая дивная фигура, какая нежная кожа. Я понял, кажется, почему я помог тогда той малышке на пляже, почему я спрятал ту девочку от всего мира, — чтобы в конце концов настал вот этот миг. Ради этого я сделал все, что сделал, и этот миг был предрешен.

Я улыбнулся своему глупому мистицизму, но верил в это свято. Я прикоснулся к ее щеке, и она улыбнулась во сне и придвинулась ближе. Завтра я скажу ей, чтобы она уезжала. Я возьму с нее обещание никогда не возвращаться, не звонить и не писать. Она могла теперь прожить сама. Знакомство со мной несло ей только опасность и в конце концов выдало бы ее. Мне не хотелось спать. Я хотел смотреть на нее и гладить, гладить ее по щеке и видеть, как она улыбается, но я задремал, и, когда я проснулся, она ползала по комнате с полотенцем.

— Что ты делаешь?

Она подошла и опустилась на колени возле кровати.

— Стираю свои отпечатки пальцев. Мне только что пришло в голову, — прошептала она.

Я притянул ее в кровать, и мы снова любили друг друга, и я не сказал ей, что полное отсутствие отпечатков будет такой же уликой, как и их полный набор.

Когда я проснулся снова, было уже девять утра, а она ушла. Я понял это сразу, как только открыл глаза. Прошедшая ночь была напитана ее присутствием, а утро я встретил один в скучном и пустом гостиничном номере.

Сентябрь. Октябрь. Я окончательно решился продать свое дело в день, когда поймал себя на том, что смотрел на фотографии с пятнами совершенно равнодушно. Я попросил своего адвоката и своего бухгалтера заняться этим. Единственным моим условием было, чтобы те, кто захотят, могли продолжать работать в компании. Это не могло стать камнем преткновения. Я ожидал, что Керш заявится в эти дни, но он не приходил — может быть, бегал по улицам Нового Орлеана и разыскивал там проститутку с черной гривой волос и в блестящей юбке в обтяжку.

Я безнадежно мечтал услышать ее голос, узнать, что с ней все в порядке, и в то же время я хотел, чтобы она на выдавала себя, не звонила, не писала — это было еще более неисполнимым желанием. Я поймал себя на том, что перебираю книги, складывая в стопку одни, упаковывая другие, и я понял, что во мне созрело решение продать заодно и дом. Мне нужно было уехать, чтобы она не могла меня найти.

Ноябрь. Как и каждый год, в отеле «Карлтон» на День Благодарения ожидалась вечеринка выпускников нашего университета. Соберется и наша славная футбольная команда, весело принимавшая и победы и поражения. Я был дома, когда она позвонила.

— Эй, Уин, — пробулькала она. — Это Розали. Ты, буба, что-то давно прячешься. Приходи на вечеринку в субботу. Улизни там из толпы и подваливай к нам на огонек — восемь двадцать, шесть четырнадцать, десять тридцать. Увидимся!

Я повесил трубку. Она совсем с ума сошла, — этот приезд, звонок. Она же знала, что мой телефон прослушивается. Знала, что они наблюдают за мной день за днем, ночь за ночью. Не пойду в «Карлтон», подумал я, но тут же отверг эту мысль. Она была в городе и могла снова позвонить, предложить какой-нибудь еще вариант, и по крайней мере на встрече выпускников всегда бродят орды молодежи. Будет ли она изображать там лидера спортивных фанатов? Или девчонку, влюбленную в футболиста? В любом случае я знал, что у нее получится великолепно.

До этого я купил подарки всем сотрудникам в офисе; теперь я решил купить что-нибудь для нее. Что-то, что я мог бы держать в руке, не вызывая подозрений. Что-то, что я мог бы передать ей, сказав о своем отъезде. Я пытался разгадать, что означали цифры в ее сообщении, и это мне не удавалось. В комнатах отеля всегда устраивались вечеринки, там всегда было полно народу; она бы не стала планировать встречу на одной из них, и я никак не мог переставить цифры таким образом, чтобы вышел какой-нибудь смысл. Я шел вдоль прилавков в поисках подарка, и думал о цифрах, и снова смотрел на безделушки вокруг. Именно безделушки. Для нее они не годились.

Наконец я нашел то, что искал. Легкое, как осенняя паутинка, кимоно из мерцающего белого шелка, мягкое как облако, сзади вышита единственная красная роза, и кругом идет нежная, вытканная золотом кайма. Я сначала прошел было мимо, но потом вернулся, погладил рукой — и купил его. Коробка была, правда, великовата, чтобы брать ее с собой на вечеринку, зато это была ее вещь. Кимоно выглядело так, словно было сделано специально для нее и только и ждало, чтобы его купили. Я попросил завернуть подарок и унес его домой в фирменном пакете.

В субботу вечером «Карлтон» напоминал приют для умалишенных, персонал которого объявил забастовку. Гуляли в трех больших залах на первом этаже, в столовой, в фойе и в баре. Я взял пакет с подарком с собой и пробрался в раздевалку: я решил сдать его вместе с пальто и передать ей номерок, когда мы встретимся, — это казалось мне лучшим выходом из положения. Продвигаться через фойе пришлось медленно: половину людей из находящихся там я знал, и многих давно не видел. Все громко кричали и были счастливы.

В гардеробе я встал в очередь, сдал пальто и пакет, одновременно болтая с одним из моих старых преподавателей и его женой, молодая женщина за стойкой положила мне в руку номерок, и от прикосновения я резко обернулся. Ты. Она приятно улыбнулась, уже забирая пальто у следующего мужчины.

Я посмотрел на свою руку: вместе с номерком я держал ключ от комнаты.

Она сказала мне время, понял я: десять тридцать.

Десятый этаж бурлил вовсю. Вспоминали славные деньки, обсуждали прошедшие битвы на поле, и, разыгрывая их снова, там кидались подушкой, здесь в игре был настоящий мяч. В холле мячи были уложены рядком, ожидая начала игры.