Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03

— Что с ней такое, Уин? Ведь она не дочка Джои Маркоса, верно? Это твой ребенок?

— Нет. Я бы хотел, чтобы это было так. У нее какие-то проблемы с ростом, гормональные или что-то в этом роде. Это не поддается лечению. Все, что ей нужно — это место, где бы она себя не чувствовала лишней и была в безопасности. Представь, ведь если бы она ходила в школу, то быстро переросла бы всех в своем классе, ее бы задразнили, издевались бы над ней.

Она серьезно кивнула.

— Да, я могу себе представить. Но чей это ребенок? Откуда она?

— Я не знаю точно, — сказал я после паузы. Потом выпалил: — Она найденыш, за ней теперь охотятся ученые, чтобы разгадать, что с ней происходит. Это все, что мне известно.

Это было достаточно близко к правде.

— Я тебя знаю с того дня, когда ты родился, — сказала тетушка. — Скажи мне честно, Уин. Ты сделал что-то непорядочное?

Я покачал головой.

— Я сделал что-то, чего мне, возможно, не следовало делать — спрятал ее, привез сюда, но ничего больше.

Озабоченное выражение все еще не сходило с ее морщинистого лица.

— Ты знаешь, что в марте мне исполнится восемьдесят? Восемьдесят, — повторила она задумчиво. — Я не думаю, что еще долго пробуду в этом мире, Уин. Поэтому мой дом не станет для нее настоящим.

— Я не думаю, что дом ей понадобится надолго, — медленно проговорил я.

— Ну что ж, тогда возможно, все обойдется. Возможно. Я буду о ней хорошо заботиться, сынок.

Мы поговорили о деньгах — деликатный вопрос. Если бы я предложил слишком много, тетушка Бетт оскорбилась бы, поняв, что становится объектом благотворительности, но денег должно быть достаточно, чтобы она не разорилась. Девица вырастала из одежды в считанные недели и обладала зверским аппетитом. К тому же нам нужно было поддерживать связь, мне необходимо было знать, что с ней происходит. Джои Маркос будет связным, решил я.

Когда все было обговорено, тетушка Бетт поднялась, чтобы идти спать. Подойдя к двери, она еще раз оглянулась и остановилась.

— Я знаю, зачем я это делаю, Уин. У меня здесь никого нет, и я, видишь ли, уже успела привязаться к девочке. Она могла бы быть моей внучкой. Но тебе-то это все зачем?

— Ей просто нужна была помощь, и я как раз оказался там в нужный момент.

Тетушка Бетт изучала меня еще несколько мгновений, потом двинулась в свою комнату — мои слова явно ее ни в чем не убедили. «Зачем?» — задал я себе тот же вопрос, сидя один в гостиной. В мире миллионы детей, которые нуждаются в помощи, Атланта просто наполнена ими. Я давал деньги на хорошие дела, на благотворительность, исполнял таким образом свой гражданский и моральный долг и потом пытался выкинуть все это из головы — и большую часть времени глобальные проблемы меня не волновали. Так почему же? Потому что я полюбил ее? Может быть, но не тогда, когда я увез ее на одолженной машине. Тогда я никак не мог успеть к ней привязаться, да и сейчас я не был уверен, что так уж ее люблю.

Мне мало кого доводилось пока любить по-настоящему. К тому же я еще был достаточно молод, чтобы успеть завести дюжину собственных детей, так что тут дело было не в простом желании стать отцом. Я мог бы жениться в течение недели, я знал это, и стать отцом естественным образом через год. Я не нуждался в приемной дочери. Так в чем же дело?

На следующий день я в последний раз повел ее за покупками. Мы купили кое-что для нее, а потом еще кучу того, что, по ее мнению, «понравилось бы ее старшей сестре». Я купил им новый телевизор и оплатил кабельные программы за шесть месяцев вперед. Я купил ей компьютер, несколько программ к нему, полдюжины компьютерных книг и в тот же вечер дал ей несколько простейших уроков на компьютере, которые прошли так же, как проходили все остальные. Она с одинаковым успехом заучивала имена цветов, названия африканских племен и компьютерные программы.

На следующий день я сел за руль и отправился в Нью-Йорк. Мы не стали особенно тянуть с прощанием. Никто не плакал. Но когда я посмотрел в зеркало заднего обзора и увидел хрупкую старушку, держащую за руку ребенка, для которого слово «возраст» не имело никакого значения, мне захотелось плакать. Да, мне захотелось плакать.

В Нью-Йорке я вернул Джои все, что ему принадлежало, и мы долго-долго беседовали. После этого Уинстон Ситон снова вернулся в мир. Я вылетел домой.

Меня встречала почетная делегация из одного человека — специального агента Джеймса Хэнрэхена.

Он сказал, что мистер Керш хочет поговорить со мной, если я не возражаю. Я сказал, что, конечно, не возражаю, и мы подъехали к зданию ФБР, где я прождал три часа. Комната была относительно комфортная, с двумя диванами, кофеваркой, журналами — все удобства, кроме телефона.

Я вытянулся на одном из диванов и стал дремать. Поначалу это была просто бравада — до чего мне на них наплевать, но я на самом деле уснул, а когда проснулся, Керш стоял надо мной.

— Сукин ты сын, — хрипло сказал он. Он пересек комнату и открыл дверь.

— Пойдем.

Эта дверь, ранее закрытая, вела в обычный кабинет с канцелярским столом и несколькими креслами, ничего особенного.

Он указал на кресло, а сам сел за стол. Вынул диктофон, но не включил.

— С глазу на глаз, — сказал он. — Как ты выбрался с острова? Где ребенок? Кому достался ребенок?

— Нет уж, мистер Керш, — ответил я, — делайте запись. Давайте уж лучше будем все записывать.

Он нажал кнопку на диктофоне.

— У меня было много свободного времени последние две недели, — произнес я. — Я подумал, что было бы интересно написать небольшой отчет о наших разговорах, что я и сделал, засвидетельствовав, что ребенку, которого я видел, было три-четыре года, то есть он был слишком большой и не может быть одним из двух детей, которых вы ищете. Я уверен, что мистер Милликен будет в ярости, когда узнает, что ФБР использует его личную трагедию как ширму для своих происков, а моих корреспондентов позабавила бы история о том, как все силы ФБР брошены на охоту за ребенком, который прячется от них на пляже. Я думаю, что люди, которым я послал копии отчета, разделят мое мнение по этому поводу. Я сказал им, что вернусь сегодня обратно в город, и, если по каким-либо причинам не объявлюсь больше, просил их открыть запечатанные конверты и прочитать ту сказочку, которую я записал.

Его это не впечатлило.

— Вы смотрите слишком много фильмов. Но вот о чем в них не говорится: у нас преимущество во времени. Через неделю, через месяц, через год — времени у нас достаточно. Мы найдем ребенка, можете быть уверены. А к вам в любой момент может подойти наш человек, чтобы задать тот или иной вопрос и выяснить пару пунктов. Вам вряд ли понравится, мистер Ситон, когда вы не будете знать, кто сидит за соседним с вами столиком — может быть, агент с очередным вопросом. А теперь что касается ваших показаний…

Что касается моего прежнего заявления, то я все подтвердил. Я сказал тогда правду, и теперь не было никаких причин что-либо оспаривать. Но я отказался говорить о том, как уехал из города, какой дорогой, видел ли еще раз ребенка.

— Обвините меня сначала в чем-нибудь и позвольте позвонить моему адвокату, — сказал я наконец после четырех часов допроса. — Я хочу получить обратно мою машину и все, что мне принадлежит. Так что если мы закончили… — Я поднялся.

Я знал, что Керш наверняка так же устал и так же раздражен, как и я, но его гладкое лицо оставалось невозмутимым. Он выключил диктофон и откинулся в кресле.

— Мы очень не хотим, чтобы ее гены попали в генофонд нации, — прокомментировал он. — Плохая добавка, очень плохая. Ты ее спрятал где-то, но она не одна. Наступает зима. Она живет у кого-то. Мы выясним у кого, Ситон. Как я сказал, у нас есть время. Ты свободен.

В Атланте трудно поймать такси, мне пришлось пройти несколько кварталов до отеля «Карлтон» — я знал, там я смогу взять машину, — и по дороге раздумывал, кого из моих знакомых они будут допрашивать. Всех моих друзей в Атланте, служащих моей компании, родственников. Мою бывшую жену Сюзен и Стива Фалько в Лос-Анджелесе. Когда-нибудь они дойдут и до Джои, моего лучшего школьного друга. Доберутся ли они до тетушки Бетт? Пока я не видел, каким образом они это могут сделать. Она была подругой моей матери, а не моей, и она не была мне родственницей. Потом до меня дошло, что Керш ожидал, что я стану нервничать, попытаюсь войти в контакт с кем-нибудь, чтобы предупредить. И следом зловещая мысль: Керш-то как раз и рассчитывал, что я разгадаю его намерение. Он играл со мной, пытаясь заставить меня нервничать. И не без успеха.