Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02

Но только она собиралась завернуться в мокрую накидку, Матене покачал головой, взял девушку за руку и потащил за собой в хижину, где подарил ей одно из своих мягких серых одеял.

Его маорийский стал немного лучше, и, чуть спотыкаясь, он объяснил ей, как рад видеть ее здоровой; а она жестами, опустившись на колени и прижав его руку к щеке, попыталась передать, как она ему благодарна. Матене покачал головой и засмеялся, его бледная кожа приняла странный красноватый оттенок.

Он позволил Роймате исследовать свои вещи, и называл их имена, которые она старалась запомнить. Предметы были странными сами по себе, но их имена на его языке звучали еще более странно. Табуретка, стол, лампа, чашка, тарелка.

Некоторые из китобоев взяли из деревни женщин маори, чтобы жить с ними. Роймата с любопытством искала свидетельства того, что Матене делил жилище с вахиной, но не нашла никаких подтверждений. Она попыталась прямо спросить его об этом, но ее английский и его маорийский завели их в тупик, и ей пришлось оставить свои попытки.

Роймата подняла маленькую заостренную палочку и вопросительно посмотрела на Матена. Он взял что-то плоское белое с полки и стал наносить на нем маленькие черные знаки. Он сказал, что палочка — это «карандаш», а белый предмет — «книга», и она запомнила эти звуки, хотя прошло много недель, прежде чем смогла повторить их достаточно четко.

Когда он показал на сделанные им знаки и произнес ее имя, девушка не поняла связи, а когда он начертал еще несколько знаков и произнес свое, она совсем смешалась. Но Матене был терпелив, и постепенно она поняла, что существует связь между звуками и этими черточками. А так как ей хотелось сделать приятное Матене, она стала его прилежной и отзывчивой ученицей.

Сны были наполнены счастьем, смехом и чередой маленьких достижений. Часто, когда Вики просыпалась, слово одобрения «умница» все еще звучало в ушах, также как и обрывки разговоров на неуверенном английском и ломаном маори, смысл и слова которого были забыты, но воспоминания об общении оставалось. Иногда заботливая рука все еще будто лежала на плече и приходилось сознательно стряхивать ее потому что Вики ждал реальный мир и жизнь была не мене полна и интересна, чем в мире сновидений.

Она никому не рассказывала о своих снах, даже в письма к Гэри. Сны были слишком яркими и навязчивыми, и иногда закрадывалось чувство, что в своих снах она переживает реальные события чьей-то жизни. Вики взяла из библиотеки одну или две книги по переселению душ и экстрасенсорному восприятию Они показались ей жутковатыми и не особенно полезными. В снах же не было ничего пугающего, хотя иногда по утрам девушке казалось, что за окном бушует море, штормовые валы разбиваются о берег и молнии мечутся в клубящихся тучах, холодный ветер и проливной дождь не выпускают китобоев из хижин, а маори из темных варэ, где они молча сидят, закутавшись в свои полотняные накидки или шерстяные одеяла, выменянные у пакеха.

Но погода не имела значения для Ройматы, пока светило солнце волос Матене, и голубое небо улыбалось в его глазах.

Только после автокатастрофы первые тени грусти начали закрадываться в сны.

Это было обычное столкновение, и даже довольно-таки глупое. Парень, который вел машину, где сидела Вики и еще одна парочка, резко свернул, чтобы не сбить большую собаку, которая откуда-то выскочила на дорогу. Он все говорил потом, что не должен был этого делать, но реакция сработала автоматически. Машина снесла изгородь и остановилась, врезавшись в крепкий столб ворот. Похоже, никто серьезно не пострадал, только у Вики на голове вздулась шишка и осталась ссадина, на какое-то время она потеряла сознание. Девушка провела ночь в больнице, затем ее отпустили домой, велев вернуться, если будут какие-то проблемы. Судя по всему, их не ожидалось.

Матене рисовал ее портрет. Роймата сидела неподвижно и ждала с терпением и гордостью, когда он закончит набросок. Сначала рисунки показались ей такими же непонятными, как и при первом знакомстве с письмом, черные и серые штрихи ничего для нее не значили. Но когда Матене попросил ее снять тики и изобразил его на бумаге, перенеся резьбу на свой двухмерный рисунок. Роймата посмотрела на наброски в книге другими глазами — и с удивлением и восхищением увидела, любуясь, что он нарисовал берег с хижинами, вид своего корабля с берега, одну из маорийских рыбачьих лодок, плывущих по заливу, и некоторых своих товарищей за работой: с рубашками, развевающимися по ветру, напряженными мускулами, когда они налегали на весла, бросали гарпун и тащили китов к берегу.

Однажды он попытался показать Роймате своими рисунками, как приплыл на своем большом каноэ с белыми парусами из далекого места, которое назвал Америкой, и которое, как он сказал, намного больше, чем Айтеароа. У девушки было только смутное представление о таком расстоянии и такой большой стране, но она слушала с интересом.

Когда Матене закончил рисовать, она посмотрела на лицо на бумаге, дотронулась до своего и хихикнула:

— Это я? Я действительно так выгляжу — спросила она на маори.

Матене засмеялся и начал искать что-то в сундуке, который стоял рядом с его узкой кроватью и тонким соломенным матрасом.

То, что он передал ей, было по форме похоже на пату, но без острого края, и когда он осторожно поднес предмет к ее лицу, Роймата удивленно отпрыгнула, а он засмеялся еще громче. Он обнял ее и сел рядом с ней, и его лицо тоже появилось в зеркале. Это было похоже на лужицу, которые оставались после дождя в углублениях на камнях, только намного более чистую. Роймата дотронулась до своего лица и принялась с удовольствием разглядывать его в зеркале, а потом Матене взял набросок и предложил ей сравнить с отражением, девушка посмотрела с одного на другое и просияла.

— Красивая, — сказал он с улыбкой, а когда она стеснительно прикрыла лицо рукой, опять засмеялся. Плотнее прижав ее пальцы к ручке зеркала, он показал, что его можно взять себе и отправил девушку домой.

По дороге она встретила Каху. Тот заступил ей путь. Когда Роймата попыталась свернуть в папоротники рядом с тропой, юноша схватил ее за руку и грубо спросил:

— Что это у тебя там?

— Тебя не касается!

— Это тебе дал Матене?

Она не ответила и тогда Каху выхватил зеркало у нее из рук, дернув так резко, что рука его описала дугу и с размаху ударилась о нижнюю ветку дерева, растущего около тропы. Стекло треснуло.

— Ты сломал его! — Роймата набросилась на Каху, обрушив град ударов на грудь, живот и голову, как некогда в детстве, когда он принимался дразнить ее.

Он уронил зеркало на мягкую землю, схватил ее за руки и держал, пока она не перестала брыкаться и не замерла, тяжело дыша в его руках.