Свет проклятых звёзд
Шрифт:
— Послушай, — принц с ненавистью взглянул на расположившихся за столом Нолдор, зная об их отношении к себе, посмотрел на портрет Ириссэ на стене и с трудом сохранил спокойное лицо, — отец…
— Сын, — король не дал ему договорить, — сядь и просто помолчи.
— Помолчать? Ты делаешь хуже всем, устраивая этот ненужный пышный траур! Скажи, кто придумал, будто Ириссэ сбежала из основанного Турукано города и вышла замуж за орка, который её похитил? Что за история, будто она смогла убежать из заточения, но орк выследил её и убил, за что был казнён?
— Финьо.
Принц ещё раз осмотрелся и
— Отец. Ты понимаешь, что Ириссэ для многих твоих подданных никогда не существовала? Больше половины жителей Хитлума никогда её не видели! Да, она умерла, но ведь даже не на поле боя! Наша боль пусть останется только нашей! Не нам выставлять напоказ своё горе! Ты знаешь, сколько людей гибнет в Дор-Даэделот ежегодно?! Ты смотришь присылаемые списки?
— Ты не представляешь, что такое смерть ребёнка, — тихо сказал Нолофинвэ.
— Но тысячи людей представляют. И в их глазах ты сейчас поступаешь кощунственно!
— Сядь и помолчи, сын. Сядь и помолчи.
***
Зеленоглазка открыла дверь в свои покои. Обычно шумное крыло дворца, где жили музыканты Аклариквета с семьями, нынче погрузилось в молчание, лишь изредка с улицы долетала печальная музыка без слов.
— Сейчас, — колдунья заперла замок, когда Линдиэль вошла, — ты должна говорить абсолютно честно. Иначе всё зря.
— Но… мне нечего сказать…
Всё происходило словно в тяжком сне, и даже нарастающее волнение не рассеивало морок.
— Я заплачу, сколько угодно…
— Плата никогда не бывает достаточной, — произнесла с нотками обречённой угрозы в голосе Зеленоглазка. — Садись.
Стол. Стул. Чаши. Огонёк, кипит вода. Воздух дрожит от незримой, неслышимой магии. Серебряная ложка перемешивает измельчённую траву и пузырьки.
— Что в тебе ему нравится?
— Ни… чего? — непослушным языком ворочать не получалось.
— Нужно найти зацепку. Любую. Отпусти себя, вспомни. И говори.
Линдиэль закрыла слезящиеся глаза:
— Сто лет прошло, но помнит старый клён
Историю о дне печальном этом…
Я полюбила Астальдо, ничего о нём не зная! А он женат!
Она мила, и он в неё влюблён.
Моя любовь осталась без ответа!
Астальдо отверг мои чувства! Что бы я ни делала, он гнал меня прочь! Он… Ненавижу!
Колдуй, Лайхениэ! Пусть он лишится сердца!
Зеленоглазка на миг замерла, во взгляде появилось опасение.
— Пусть тьма его не сможет одолеть, — голос Линдиэль зазвучал страшно, колдунья почувствовала мощь, исходящую из самого сердца несчастной эльфийки. — Но ты за это отдаёшь всю силу!
Пускай увижу пред собою смерть!
— Он будет жить, любовь и боль отринув, — перехватила песню Зеленоглазка. — Ты достаточно вложила души в мои чары, но всё же…
Свечи загорелись сами собой, травы смешались в кроваво-красное подобие вина.
— Линдиэль, что можешь дать ты, чего не дала она?
— Я искренне люблю! Искренне!
Глаза колдуньи выразили сомнение.
— Честность? Что ж. Пусть честность. Слушай и запоминай: добавь отвар в любой напиток, выпейте вдвоём. Можешь налить всем гостям, если уединиться не выйдет — подействует зелье всё
равно только на одного эльфа. Не жди результата сразу — Финдекано не глуп, он заподозрит неладное, если мгновенно влюбится в тебя. Наберись терпения и жди. Главное — не напоминай ему о прошлом.Свечи, чаши, стол, стул, аромат трав. Всё смешалось в безумный сон, казалось слишком нереальным, и дочь Кирдана не могла поверить, что это происходит на самом деле.
Отвар будто сам собой вылился в вино, закупорился, притаился. Линдиэль отдала колдунье мешочек мирианов и, всё ещё не веря в реальность происходящего, поспешила в свои гостевые покои, чтобы слуги помогли одеться, причесаться, подобрать украшения. Только не фиолетовый. И не синий. И не красный. Не белый, не чёрный! Какой же?! Проклятый Астальдо! Ненавижу! Люблю…
Искренне. Честно. И безответно.
***
Тишина длилась целую эпоху.
Нолофинвэ хотел рассказать сыну, как узнал о смерти дочери. О том, как на столе появилось письмо с чёрной лентой. Его принесла не птица — в Хитлум приехал молчаливый посланник от младшего сына, отдал конверт и исчез, но верховный нолдоран приказал выследить гонца. В Варнондо сомневаться не приходилось, поэтому Нолофинвэ был уверен: военачальник найдёт тайное убежище сына своего владыки и сможет сохранить местонахождение города в тайне.
Хотелось узнать, кому ещё в Белерианде известно, где поселился Турукано, однако Нолофинвэ не представлял, как именно это выяснять, ведь чем больше задастся вопросов, тем неискренней окажутся ответы.
Хотелось многое сказать, но сохранялось понимание — если начать говорить, Финдекано произнесёт слишком много лишнего.
Думая обо всём этом, верховный нолдоран вдруг осознал, что до сих пор не принял гибель дочери. Возможно, именно это неверие и позволяло сохранять рассудок, не начать биться головой о стены и крушить мебель. Всё складывалось хуже некуда, но до смерти Ириссэ хотя бы оставалась мечта однажды помириться с Анайрэ. А теперь…
— Будет ли мне позволено войти? — прозвучали слова Линдиэль, и верховный нолдоран кивнул. — Соболезную вашей утрате. Я знала принцессу Ириссэ, пусть и недостаточно близко…
Дочь Кирдана осеклась, увидев взгляд Астальдо.
— Прости, — потупилась она, ставя на стол бутыль с вином. — Я хотела извиниться и предложить помощь в войне, но конечно, не в такой момент…
Возможно, кого-то смутило бы, что женщина, считающаяся в некоторых землях королевой, сама наполняет бокалы и подаёт их, но мысли верных владыки были заняты совсем иными проблемами.
— В мои владения тебе путь закрыт, — Астальдо посмотрел в глаза Линдиэль, теперь одетой в золотое с бежевым, частично скрытом тёмно-серой накидкой. — Это не обсуждается.
— В память о твоей сестре, — подняла бокал дочь Кирдана, и рука эльфийки предательски задрожала.
К тосту присоединились все. Финдекано медлил, однако отец осуждающе покачал головой, и принц выпил своё вино.
Линдиэль побледнела, страх отрезвил, и влюблённая дева поняла, что не знает, как теперь быть.
— Я возвращаюсь в Барад Эйтель, — поднялся с места принц. — Хочу верить, отец, что ты послушаешь меня. Хоть в чём-то. Например, отправишь домой химрингского посла, поскольку Варнондо давно вернулся.