Свет проклятых звёзд

Выглянув из пещеры, Финдекано понял, что у него уже нет сил ругаться, злиться, кричать… Осталось лишь равнодушное принятие факта, что волны смыли с моста всё, что на нём было. Конечно, немало нужного эльфы взяли в укрытие, да, но…

Собравшись с духом, старший сын Нолофинвэ осторожно выбрался из укрытия, чтобы проверить, как пережили ураган его верные.

Кто-то уже вышел на мост с восточной стороны и ждал остальных, стуча крючьями и молотками по отполированным волнами льдинам, ставшим слишком скользкими, пытаясь разбить в крошку поверхность и сделать её проходимой. Другие тщетно искали на мосту хоть что-то уцелевшее…

А в пещерах остались лежать те, кто не смог проснуться, пав под натиском мороза и голода. Их насчитывалось слишком много, и, даже понимая, что никак не могли помочь, Нолдор были не в силах называть себя невиновными в гибели собратьев.

В скорбном молчании сбросив тела в море, эльфы продолжили путь на восток.

Свет просвещения

Когда в укрытие, сложенное из ледяных блоков, и названное в шутку дворцом короля, вошла в сопровождении двоих воинов Ириссэ, полностью покрытая снегом, замёрзшая и дрожащая, но со злым гордым огнём в глазах, все взгляды устремились на принцессу, становясь тревожными и вопросительными.

— Прости, отец, что врываюсь во время совета, — охрипшим голосом произнесла эльфийка, кашляя и шмыгая носом, благодарно принимая горячее вино от верных короля. — У меня неотложные вести.

Чувствуя, как тепло разливается по телу, доставляя невыразимое никакими словами наслаждение, Ириссэ обвела глазами присутствующих, и невольно задержала взгляд на находившемся, как и всегда, рядом с Нолофинвэ Аклариквете. На менестреле не было лица, он сидел неподвижно, опустив голову, лишь руки привычно танцевали вокруг струн арфы, слегка задевая их кончиками пальцев.

Король посмотрел на дочь совершенно безумными пустыми глазами, и эльфийка поняла: отец уже знает, что она хочет сказать.

— Дома и палатки, — всё-таки заговорила Ириссэ, — расположенные в низине, полностью скрыло снегом.

— Восемь сотен, — часто моргая и широко раскрывая глаза, дрогнувшими губами произнес Нолофинвэ. — На помощь ушли добровольцы. Я их тоже могу считать погибшими. Метель усиливается. Ещё немного, и мы тоже не сможем выйти из укрытий — нас заметёт вместе с остальными. Вот и всё. Да?

Ириссэ должна была сказать «нет», потому что собиралась говорить о другом, но, видя состояние отца, растерялась.

— Хищники не боятся метели, — перенял инициативу один из сопровождавших принцессу эльфов. — Нападают, бросаясь из сугробов, пробираются в палатки.

— Да, — дрогнувшим голосом произнес король, — да. И мы должны это как-то пережить. Я знаю, что бы сейчас ни сказал, вы уже это делаете. А эльфы гибнут. И это не ваша вина. Вот и всё.

Отпив горячего вина, Нолофинвэ закутался в шерстяной плащ и изобразил заинтересованность какой-то картой.

— Мы должны дойти, Аклариквет, — сказал тихо и печально король, — иначе в Эндорэ никогда не услышат твоих песен. Представляешь, какая это потеря для Арды? Если мы не дойдём, Ириссэ, эльфы Сумеречных Земель не узнают, что такое истинная красота женщины. Погибнем — и никто в Арде не прочитает летописей Квеннара, а ведь это уникальнейшие рукописи! Мы придём и построим красивейшие дворцы, шпили которых вознесутся до звёзд! Мы научим, что оружие и доспехи нужны не только для кровопролития, но и для красивой игры смелых мужчин! Научим всему, что умеем сами, чему учили нас Валар. Мы — Нолдор, великий народ! Мы видели священный свет Древ и купались в его творящей силе! В нас сияние Телпериона и Лаурелин останется навек! Если умрём мы, погибнет величайшее эльфийское культурное наследие, невиданное в Эндорэ! — Нолофинвэ поднял голову и, через силу улыбаясь, сказал: — Мы должны дойти. И принести в Эндорэ истинный свет — свет просвещения.

Всё хорошо, мама

— Мама…

— Тебе больно, сынок?

Это не вопрос, а лишь отчаянная мольба измученного сердца услышать «нет».

— Нет, мама.

Это всё, на что хватило сил, пока не растаял мираж. Её лицо страшно изменило прошедшее совсем недолгое время. Теперь прекрасные горделивые черты отмечены печатью скорбных предчувствий, кошмарных видений и болезненных коротких снов.

— Это… — муки терзают тело и убивают душу, но сейчас нужно собрать последние осколки воли, чтобы… Чтобы… Она не страдала. — Это просто сон, мама… Он… Лжёт.

«Нет! Это ты лжёшь!» — врывается в сознание боль, и связь, хвала Эру, рвётся. Мама не должна такое видеть и чувствовать. Никогда!

Это был порыв ледяного ветра, ударившего в лицо, качнувшего подвешенное за руку тело, заставившего сжаться и задрожать. Вытягивающая из плоти нервы по одной нити, боль вгрызлась в вывихнутое запястье, локоть, плечо, впилась в ключицу и грудь, дёрнула каждый позвонок в искривившейся серпом шее и спине, впилась в вывернутую лопатку, пересчитала ребра и свела мышцы ног. Иссушившая тело жажда не позволила пролиться ни одной слезе, из пересохшего горла вырывался только рваный хрип:

— Именем Создателя… Эру…

Наполовину лишённый возможности дышать из-за ослабших грудных мышц, Майтимо выдавливал из себя слова Клятвы, как вдруг понял, что отросшие за время, проведённое на скале, ногти на правой руке, если согнуть пальцы, достанут до вен.

— Пожалуйста… Создатель… Позволь умереть… — прошептал потрескавшимися до крови искусанными губами Феаноринг, доставляя себе ещё большие страдания тем, что напрягал руку, пытаясь царапать кожу.

Впадая в беспамятство из-за невыносимых мучений и тут же снова приходя в себя, слыша мерные ровные удары сердца, Майтимо почувствовал, как по содрогающейся от напряжения и боли правой руке потекла кровь.

— Пожалуйста…

Шорох и свист со всех сторон ворвался в сознание, в лицо впились когти.

— Что сделать сначала, милая? — спросил писклявый голос летучей мыши. — Покормить нашу деточку или подточить ей коготки?

— Вы двое — кормите, а я займусь лапками.

— Всеми четырьмя лапками?

— Всеми по очереди!

— Но мы тоже хотим!

— Нет! Вы кормите!

И когда когти впились в затылок, оттягивая голову пленника назад за свалявшиеся грязные волосы, чтобы заставить открыть рот и затолкать в глотку водянистую безвкусную еду, достаточную для поддержания в измученном теле жалкого подобия жизни, огромная серая летучая мышь с фиолетовыми глазами вцепилась в отросший ноготь на мизинце правой руки и одним резким движением вырвала его.

Когтистые лапы зажали челюсти пленника, не давая ему кричать и выплёвывать еду. Посланники Мелькора дождались, чтобы Майтимо проглотил то, что затолкали в горло, и летучая мышь рванула следующий ноготь. Воспользовавшись открытым для хриплого вопля ртом, крылатые твари запихнули в глотку пленника следующий кусок и снова зажали челюсти.

— Крепко держите? — спросила серая монстрица и, не дождавшись ответа, вырвала третий ноготь. — Можете отпускать. Пусть скажет «А-а-а!»

Когда на двенадцатом ногте еда закончилась, две из трёх мышей улетели, а самая крупная из них, серого окраса, осталась доделывать свою работу.