Свет проклятых звёзд
Шрифт:
Забросив за спину лук, дочь верховного нолдорана хотела снова оседлать коня, но вдруг ей показалось, что уходящий под землю ручей приблизился к лицу, словно внезапная штормовая волна на побережье. Вздрогнув, Нолдиэ обернулась.
***
«Прекрасная дева одна?! — Эол от удивления опешил. — Или её спутники где-то рядом? Зажравшиеся валинорские свиньи!»
Не представляя, как можно, не боясь опасностей, рвануть в одиночестве в лес, не прячась, орать во всю глотку и даже не думать, что это может обернуться гибелью или, что ещё хуже, — пленом у орков, брат дориатского
Желание преподать глупой гордячке урок толкнуло вперёд, кривая улыбка неприятно исказила изуродованное ожогом лицо, но вдруг насмешливо прищуренные глаза увидели в роскошных волосах цвета ночи заколку-звезду. В бархатном сумраке серебро казалось матово-чёрным.
— Кто ты? — вспомнив, как нашёл упавший с неба осколок, выдохнул Эол, словно заворожённый, рассматривая украшение среди кудрей. — Расскажи мне.
Полагая, что дева сразу же сбежит, увидев жуткого странника, изгой решил попробовать затуманить её разум настолько, насколько удастся.
Вспомнив одно из заклинаний, использованное в Первой Битве за Белерианд, чтобы дезориентировать врагов, Эол подошёл ещё ближе.
Незнакомка обернулась, и эльф понял, что не в силах отвести взгляд. Может быть, вовсе не он колдовал, а она? Эти проклятые Голодрим не способны на честный разговор! Их переполняет трусость и желание использовать любого встречного, вот и бросаются чарами, будто отравленными дротиками!
Но… как же красива эта черноволосая эльфийка с сияющей белоснежной кожей и глазами-звёздами!
Забыв, как дышать, Эол понял только одно: ему в руки снова попало сокровище, которое нельзя отдать никому в Арде.
— Кто ты? — громче, чтобы смущённая колдовством красавица услышала вопрос, повторил брат Тингола. — Откуда? Куда путь держишь?
***
Губы Ириссэ вдруг перестали слушаться, разум затуманился, словно от слишком большого количества вина, однако подготовленный заученный текст замедленно и невнятно произнёсся будто бы сам собой.
«Она уже принадлежит кому-то, — с горечью, переходящей в ненависть, подумал Эол. — Куруфинвэ? Тот самый королёк? — сердце забилось невыносимо часто. — Нет! Звезда моя! Только моя!»
Подумав, что под действием быстро рассеивающихся, но сильно пьянящих чар незнакомка сказала именно то, что её волновало, видя даже в затуманенном взгляде гордость и свободолюбие, изгой составил другое заклинание, вариации которого иногда практиковал на служанках.
И для Ириссэ стихли все звуки Арды, кроме одного-единственного голоса.
«В этом городе блёклых крыш, — зазвучала сквозь самое сердце музыка, медленно пробравшись к нему через грудь и рёбра, — по утрам ты так крепко спишь.
Удивлять этот мир не спешишь
Или просто не хочешь.
В этом городе глупых дел,
Ты как будто бы не у дел.
Много света и близость тел,
Но холодные ночи.
Кто эти Эльдар? Не мы.
В этом городе все безудержно немы.
Много белой твоей зимы.
В этом городе мы
живём нашей жизнью взаймы».Дочь верховного нолдорана почувствовала головокружение, зрение сфокусировать не удавалось, и единственным, что чётко среди темноты видела Нолдиэ, были белые волосы кого-то рядом.
— Феанарион? — с трудом спросила она, едва стоя на ногах. — Я тебя ненавижу! Но я так скучала! Мой дом был не дом, а тюрьма!
Эол протянул руки, и звезда покорно упала к нему с небосклона.
— Ты худший эльф в Арде! — как сквозь сон рассмеялась Ириссэ, такая прекрасная, пахнувшая лесом и утренней росой. — Но я люблю тебя.
— В этом городе все — друзья, — продолжал напевать брат Тингола, понимая, что придётся очень бдительно оберегать своё новое сокровище, чтобы драгоценность не покинула владельца, — но сказать никому нельзя,
Что убийственная гроза
Сердце пытает.
В этом городе всё — пустяк.
Всё в нём так, только всё не так.
В этом городе только дурак
Жизнь проживает.
Кто эти Эльдар? Не мы.
В этом городе все безудержно немы.
Много белой твоей зимы.
В этом городе мы живём нашей жизнью взаймы.
Эльфийка потянулась изящной ладонью к лицу Эола, посмотрела с нежностью. От понимания, что любовь адресована не ему, изгоя бросило в жар.
— Феанарион.
Песня изменилась. Брат дориатского короля понимал, что может навредить своему сокровищу, но ревность заглушила разум.
— Ты счастлива безмерно, ведь всё сбылось,
И на твоём триумфе я только гость.
Арда на коленях, чудное Дитя,
Мир сегодня дышит для тебя.
Жизнь в пустоте холодной каменных стен —
Мечтая о свободе, попала в плен!
Время скоротечно — города падут.
Здесь же я вершу последний суд.
Самообман, в котором тьма
Склонилась пред тобой!
Знай, ты ко мне придёшь сама!
Навеки будешь со мной!
Окончательно обмякнув в руках Эола, Ириссэ, едва заметно улыбаясь, прошептала:
— Tancave.
Примечание к части Песни:
Рок-Опера "Элоя" "Чёрное с белым"
Марк Тишман "Песня этого города"
Мюзикл "Элизабет" "Последний танец"
Недоступное будущее
Во сне всё было хорошо.
По-настоящему хорошо, а не так, как наяву, когда каждый пытается улыбаться и будто бы искренне удивляется чужим хмурым бровям, словно неправильное выражение лица — это какое-то постыдное дело или вовсе преступление.
Бесспорно, именно с недовольного изгиба рта и начинается Исход.
И поэтому наяву каждый остался одинок в своём горе, личных затаённых тревогах, а в грёзах счастье ощущалось, как настоящее, честное и чистое, но вдруг в пустоте и безвременье появилась дочь, и повеяло пугающим сырым холодом.
— Мама, — озираясь, произнесла Ириссэ, такая же невыносимая непослушная девчонка, как и раньше, — хочешь подержать?
В руках откуда-то взялся ребёнок, и, не успев его рассмотреть, лишь поняв, что это мальчик и вроде бы похожий на Турукано, Анайрэ проснулась.