Свет проклятых звёзд

Королева Поющей Долины удивлённо подняла брови. Элеммирэ точно так же выражала изумление, когда хотела съязвить.

Элеммирэ. Лопнувшая струна…

— Я — дитя Светлого Амана, — Макалаурэ медленно поднялся, взял арфу, а ещё две, стоящие у стены с огромным портретом черноволосого мужчины в алом со звёздами, запели сами собой. — Я привык жить, не опасаясь оставлять открытой дверь. Ты можешь себе представить такое? В Амане были засовы и замки, но они делались не для защиты от нападения, а чтобы никто не мешал заниматься чем-нибудь в уединении! Ты не видела такого, а я помню, и всем сердцем хочу, чтобы так стало опять! Я не хочу бояться за свою и твою жизни, я хочу, чтобы у меня родились дети и попробовали превзойти меня в мастерстве! Не боя, нет! Не этой проклятой тактике и стратегии войны! В музыке! Но вместо шедевров, воспевающих нечто прекрасное и великое, я пою о скорби и разрушении, потому что не вижу ничего, кроме этого! Но я ведь родился в Благословенном Крае, Эльфандис! Ты даже представить не можешь, каким страшным для меня был первый бой! Я… — менестрель вдруг рассмеялся и заплакал одновременно. — Я лежал раненый на палубе корабля, накрытый трупом врага — не орка — собрата! — и думал, что об этом надо спеть песню. Эру, как это нелепо! Но, знаешь… Я смотрю на тебя, понимаю, осознаю истину о мире, принимаю её, и чувствую — всё, что я не смог сделать раньше, теперь получится. Даже песня про того мертвеца на палубе.

Эльфийка наклонила голову:

— На второй день знакомства узнать, что твой муж — ошибка Творца — это, пожалуй, немного не то, о чём мечтают юные девы.

— Как это страшно — настоящий бой! — словно не услышав насмешки, запел Макалаурэ, ласково погладив деку-виноградные листья. — Клубится в звёздном небе чёрный дым,

Вот рядом кто-то пал, сражён стрелой,

А ты пока остался невредим…

Как это горько — видеть смерть друзей

И, шаг не замедляя, проходить.

О, сколько будет впереди смертей,

И сколько будет крови впереди!

Как больно тело обжигает сталь!

Стрела в бедре, стрела в руке, в боку стрела…

Меч раненой рукой не удержать,

В глазах темнеет, подступает мгла.

Как дико прикрываться мертвецом,

На алых досках палубы лежать,

И слышать звуки битвы, как сквозь сон,

И строчки новой песни подбирать…

Как это просто — убивать врага!

Меч входит в плоть, как будто сам собой,

И алым стал серебряный доспех,

И кровь бежит клокочущей струёй.

Как это странно — победить в бою,

Стоять с живыми между мертвецов.

О берег бьётся красная волна,

Свисают с рей лохмотья парусов…

Как это странно…

Эльфандис промолчала. Арфы продолжали играть, король-менестрель опустил голову, и чёрные сияющие волосы рассыпались по обнажённому телу и узорам инструмента.

Может быть, в мире-ошибке и вправду единственный верный путь — ошибаться и радоваться собственной неправоте?

Захват деревянной долбанины

— Хал! Хал! Ха-ал!

Боевой клич разлетелся по ночной мгле, врезался в приближавшийся гомон, состоявший из ругани, хохота и угроз.

— Головами они кидаются! — заорал Халдад во тьму, которая вдруг озарилась огнём факелов. — Мы ваши тоже оторвём! А уж как кинем! У-у-у! Хал!

Халдар переглянулся с отцом, потом посмотрел на старшего сына. Укрыться за частоколом не выйдет — враги сожгут поселение, если подойдут.

— Хал!

Посмотрев на сестру, мужчина хлопнул её по плечу, потрепал по стриженным волосам.

— Воду тащите, бабы, — сказал Халдар, мрачнея. — Поливайте тут всё, чтоб болото было. А мы это. В бой. Прости, если обидел чем.

Халет замотала головой, поджала губы, заморгала, стараясь не заплакать, бросилась за вёдрами.

— Хал! Хал! Ха-ал!

Халдар вскинул копьё, лицо мужчины, когда он издал клич, вдруг превратилось в жуткую звериную морду, неузнаваемую и чудовищную. Почти все оставшиеся мужчины похватали, что было из оружия, и ринулись в бой, несмотря на изначальный план старика Халдада.

Побежав со всех ног к реке, Халет обернулась на отца, который не пошёл убивать врагов, а остался и продолжал командовать, заставляя соплеменников готовить лежанки и травки с корешками для раненых, делать запас копий и стрел, тащить со всей округи камни, копать на пути чужаков ямы.

— Хал! Ха-ал!

А навстречу страшным, но всё же родным голосам двигались хохот, улюлюканье и треск, враги, огонь и странные треугольные штуки из дерева, швыряющие камни и головы.

Неужели это конец? Допустив такую мысль, Халет вдруг подумала, что горько сожалеет о прошедшей совершенно бессмысленно жизни. Кем была гордая дочь Халдада? Что сделала для народа? Кто она, эта стареющая в одиночестве женщина?

Похоже, прав был вождь, чья голова прилетела к частоколу. Как ни обидно такое осознавать, но…

«Дура Халет, дура! — мысленно отругала себя дочь Халдада, набирая воду. — Дура!»

— Хал!

***

Женщина уже не кричала.

Пленная охотница всё ещё была жива, однако плохо понимала, что происходило. Её то волокли по земле, то тащили связанной, словно мешок, то швыряли на землю и снова насиловали, и чем больше проходило времени, тем слабее ощущалась боль и сама жизнь.

Где она? Кто рядом? Что происходит? Уже всё равно.

В какой-то момент один из врагов спросил совсем рядом:

«Знаешь, что делают с кидалами и их дырками?»

Женщина ничего не поняла, да и не расслышала сказанное, потому что над ней пыхтел очередной насильник. Или этот уже был? Какая разница… Они все одинаково отвратительны!

Думая лишь о том, чтобы поскорее оставили в покое, пленница не заметила, как её друга, показавшего дорогу через лес, с хохотом швырнули на землю и, избивая ногами, стали повторять:

«Знаешь, что делают с предателями? Знаешь? Им говорят «Спасибо»! Спасибо, понял?»

Плачущего, стонущего и вскиривающего мужчину раздели, туго стянули руки и ноги верёвками, а потом, сломав молодую осину, заострили оставшийся пенёк, высотой до колена, и посадили на него несчастного пленника. Вид дёргающейся в агонии жертвы настолько возбудил кровожадных тварей, что они буквально накинулись на женщину разом, начали вырывать безучастное тело друг у друга, орать, драться, а потом зачем-то потащили едва живую дикарку на край леса, согнули сосну, положили на ствол надоевшую сломанную игрушку и отпустили её в полёт.

***

— Это ж…

Халдад и его воины отпрянули от упавшего перед ними тела.

Раздались жуткие вопли, в которых послышался граничавший с безумием гнев. Последние молодые мужчины тайного племени побежали на врага, но орки вдруг расступились, рассеялись множеством огненных искр, а слепнувшим во тьме взглядам дикарей открылась чудовищная картина — насаженные на колья безголовые истерзанные трупы их соплеменников.

***

Халдар остановился и быстро огляделся. Враги рассеялись, догонять их поодиночке рискованно. Зато деревянные штуки не такие шустрые, и те, кто их стерегут, тоже.