Светила

Наконец обвинитель вызвал свидетельницу Маргарет Шепард, вдову Джереми Шепарда, – и тут судебное разбирательство приняло неожиданный оборот. Поднявшись на свидетельскую трибуну, Маргарет Шепард категорически отказалась поддержать линию обвинения. Она утверждала, что Су Юншэн не убивал ее мужа. Она знала это доподлинно в силу очень простой причины: Шепард на ее глазах покончил с собой.

Это ошеломляющее признание вызвало в зале суда такую бурю, что судья был вынужден призвать к порядку. А-Су, которому суть происходящего перевели лишь много времени спустя, на тот момент думать не думал, что эта женщина рискует собственной безопасностью, спасая ему жизнь. Когда стало возможным продолжить допрос Маргарет Шепард, обвинитель осведомился, почему она до сих пор утаивала сведения столь важные; на это Маргарет Шепард отвечала, что жила в постоянном страхе перед мужем, который жестоко с нею обращался и избивал всякий день, – это подтвердит не один свидетель. Ее дух был сломлен; она едва отважилась заговорить о случившемся вслух. После этих душераздирающих показаний судебное разбирательство завершилось.

У судьи не было иного выбора, кроме как оправдать А-Су по обвинению в убийстве и освободить его. Суд постановил, что Джереми Шепард покончил с собою, да упокоит Господь его душу, – хотя с теологической точки зрения такая перспектива представлялась маловероятной.

Выйдя из тюрьмы, А-Су первым делом справился о Фрэнсисе Карвере. К вящему своему изумлению, он узнал, что несколькими неделями ранее «Палмерстон» был задержан в Сиднейском порту по результатам рутинного досмотра. Фрэнсису Карверу были предъявлены обвинения в провозе контрабанды, нарушении таможенных правил и уклонении от уплаты пошлин: как явствовало из протокола морской полиции, в корабельном трюме обнаружилось шестнадцать девушек из Гуанчжоу, все – в крайней степени истощения и напуганные до полусмерти. На корабль «Палмерстон» был наложен арест, девушек отправили обратно в Китай, Карвера поместили под стражу, все отношения Карвера с «Дент и К°» были официально расторгнуты. Его приговорили к десяти годам каторжных работ в исправительном заведении на острове Кокату; приговор вступал в силу немедленно.

Ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока Карвер отбудет свой срок. А-Су уплыл в Викторию, поработал на рудниках, слегка подучил английский, освоил несколько ремесел и все это время мечтал и грезил, все отчетливее и ярче, о том, как отомстит за гибель отца, лишив Карвера жизни. В июле 1864 года он послал письменный запрос на остров Кокату, рассчитывая узнать, куда направился Карвер после освобождения. Три месяца спустя пришел ответ: в письме сообщалось, что Карвер отплыл в Данидин, в Новую Зеландию, на пароходе «Спарта». А-Су купил туда билет – а в Данидине след внезапно потерялся. Сколько он ни искал – все было тщетно. Наконец, отчаявшись, А-Су сдался и признал свое поражение. Он купил старательскую лицензию и билет в одну сторону до Западного побережья, где восемь месяцев спустя и столкнулся нежданно-негаданно со своим врагом: тот, как ни в чем не бывало, стоял посреди улицы – на лице новообретенный шрам, грудь раздалась паче прежнего – и отсчитывал монеты в ладонь Те Рау Тауфаре.

* * *

А-Су застал А-Цю за работой: тот сидел, скрестив ноги, на полоске гравия в нескольких футах от межевого колышка, обозначившего юго-восточный угол «Авроры». Обеими руками златокузнец держал лоток для промывки золота и ритмично его встряхивал, разворачивая запястья уверенными движениями человека, давно отработавшего один-единственный прием. В уголке его губ торчала зажженная сигарета, но он, похоже, не курил; пепел невесомо сыпался на его блузон, стоило китайцу пошевелиться. Перед ним стояла деревянная лохань с водой, а рядом – железный тигель со сплюснутым носиком.

Ритм следовал круговой схеме. Сперва А-Цю вытряхивал из лотка крупные камни и комья, не сбавляя темпа, так чтобы песок помельче постепенно проваливался вниз; затем, наклонившись вперед, он погружал противоположный край лотка в мутную воду, резким движением наклонял лоток обратно к себе и осторожно взбалтывал жидкость по часовой стрелке, чтобы образовалась воронка. Золото тяжелее камня – и оседает на дно; если аккуратно снять верхний слой мокрой гальки, останется чистый металл: влажно поблескивающие крохотные искорки света на темном фоне. А-Цю пальцами выбирал эти сверкающие чешуйки и бережно переносил в тигель, затем снова наполнял лоток землей и камнями и повторял всю процедуру сначала, ничего в ней не меняя, до тех пор, пока солнце не скроется за верхушками деревьев на западе.

Рудник «Аврора» находился на приличном расстоянии и от реки, и от моря – это неудобство отчасти объясняло непопулярность этого участка. А-Цю приходилось каждое утро тащить сюда воду из реки самому; ведь без воды работать почитай что невозможно, а как только вода помутнеет от грязи и пыли, золота в ней уже не разглядишь, потому китайцу приходилось брести обратно к реке и вновь наполнять ведра. От реки Хокитика можно было бы отвести желоб или прорыть шахту под колодец, но владелец рудника недвусмысленно дал понять с самого начала, что никаких ресурсов на «Аврору» не выделит. Смысла нет: этот безлесный клочок каменистой земли площадью в два акра дохода почти не приносил. За спиной у А-Цю протянулся отвал, длинный и приземистый, зримое свидетельство многочасовых трудов в одиночестве, – ни дать ни взять могильник, только без покойника.

При появлении соотечественника А-Цю поднял глаза:

– Neih hou.

– Neih hou, neih hou.

Эти двое взирали друг на друга без враждебности и без приветливости, но долго, очень долго. Затем А-Цю вынул изо рта сигаретный окурок и отшвырнул его на камни.

– Добыча нынче невелика, – произнес он по-кантонски.

– От всего сердца соболезную, – отвечал А-Су, тоже переходя на родной язык.

– Добыча всякий день невелика.

– Ты заслуживаешь большего.

– Да ну? – раздраженно отозвался А-Цю.

– Конечно, – кивнул А-Су. – Усердие заслуживает награды.

– В каком соотношении? И в какой валюте? Это все пустые слова.

А-Су сложил руки ладонями вместе:

– Я принес добрые вести.

– Добрые вести и лесть, – отметил А-Цю.

«Шляпник» пропустил поправку мимо ушей.

– Эмери Стейнз вернулся, – возвестил он.

А-Цю напрягся.

– О, – отозвался он. – Ты его видел?

– Еще нет, – покачал головой А-Су. – Мне сказали, он нынче вечером будет в Хокитике, в гостинице на Ревелл-стрит: там устраивают праздник в честь его возвращения. Меня пригласили, и я в качестве жеста доброй воли передаю приглашение тебе.

– А кто принимающая сторона?

– Анна Уэдерелл и вдова покойного Кросби Уэллса.

– Две женщины, – скептически отметил А-Цю.

– Да, – сказал А-Су.

Немного помявшись, он признался в том, что обнаружил нынче днем: что вдова Кросби на самом деле та же самая женщина, которая заправляла в салуне «Белая лошадь» в гавани Дарлинг, которая свидетельствовала против А-Су на суде и которая когда-то была любовницей его врага, Фрэнсиса Карвера. Прежде она звалась Лидией Гринуэй, теперь ее имя – Лидия Уэллс.

А-Цю помолчал минуту, осмысливая услышанное.

– Это ловушка, – выговорил он наконец.

– Нет, – возразил А-Су. – Я сюда пришел по собственному своему желанию, а вовсе не по чьему-то поручению.

– Это для тебя ловушка, – уточнил А-Цю. – Я уверен, что так. Иначе почему бы тебя специально пригласили на праздник? Ты никак не связан с мистером Стейнзом. Чего ради ты понадобился на приеме в честь его возвращения?

– Мне отведена роль в спектакле. Я буду сидеть на подушке и притворяться статуей. – Прозвучало это глупостью несусветной даже для А-Су, и он поторопился объяснить: – Это что-то вроде театра. Мне заплатят за участие.

– Заплатят?

– Да, как артисту.

А-Цю смерил его взглядом:

– А что, если эта женщина Гринуэй по-прежнему в сговоре с Фрэнсисом Карвером? Они же когда-то были любовниками. Может, она уже послала ему весточку о том, что ты будешь на сегодняшнем празднике.

– Карвер в море.

– Даже если и так, она известит его, как только сможет.

– Когда это произойдет, я буду готов.

– И как же это ты будешь готов?

– Я буду готов, – упрямо повторил А-Су. – Пока это не важно. Карвер – в море.