Светорада Золотая

– Ты глазами-то не сверкай! – сам пошел в наступление Стема. – После исчезновения княжны на мне шапка горит побольше вашего. Вы по приказу Гуннара, своего главного, действовали, а я… Случись что, меня первого не помилуют.

При этих словах понуро стоявший Кетиль поднял голову и стал выяснять, как это вышло, что у Стейнвида шапка загорелась? Выходит, у других тоже? Неужели пострадали люди, когда тушили пламя на драккаре? Он, Кетиль, век себе такого не простит.

Стема вдруг увидел среди собравшихся у драккара Светораду. И заметил, что, услышав слова Кетиля, она рассмеялась. У парня даже на душе отлегло: если она смеется, значит, не так все и плохо. Еле заставил себя отвернуться от смеющейся княжны, такой яркой показалась ему ее возродившаяся красота…

На «Красном Волке» сгорела почти вся заготовленная в дорогу провизия: мешки с крупами, сушеная рыба, вяленые окорока, то есть все, что дало бы варягам возможность передвигаться, не думая о пропитании. Сам корабль тоже пострадал. Пока его починят… Но варяги оказались умелыми корабелами. Да и местных заставили помогать: лес валить и пилить на доски, варить смолу, сами работали не покладая рук. И трех дней не прошло, как поврежденный борт драккара был обшит новым тесом и густо просмолен. При этом Гуннар потребовал, чтобы им приготовили новый провиант. Тут, конечно, местные заартачились, но им быстро дали понять, что варягов лучше слушаться, иначе они сами возьмут сколько захотят. Так что вскоре на корме драккара блеяли козы, кудахтали куры в плетеных клетках, лежали вязанки вяленой рыбы и мешки с овсянкой, не забыли даже большие корзины с яйцами, проложенными соломой для сохранности.

Ночь перед отъездом варяги провели на берегу, не желая оставлять на произвол судьбы только что приведенный в порядок драккар.

Вместе с другими Стема лежал на сырой после прошедшего дождя земле, завернувшись в шкуру. Стоял туман, свет от костра на берегу был тусклый, то один, то другой варяг отходил от костра и укладывался спать, прижимаясь к товарищу, чтобы защититься от сырости. После целого дня сборов все устали, засыпали быстро. Что для них, привыкших к холодному ветру и морю, эта туманная сырость в лесу дреговичей? Даже под теплую крышу мазанки никто не хотел идти. Ульв Щеголь, и тот не пошел, хотя за прошедшие дни успел переспать почти со всеми женщинами в селище. Сейчас он устроился рядом со Стемой, и парню его храп мешал вслушиваться в негромкую речь кормчего Хравна. Тот был доволен, что наконец-то у них все готово, и благодарил богов за посланные дожди. Хравн надеялся, что река поднялась, стала глубже и им не придется тащить корабль волоком через мели, тем более что берега тут топкие, поросшие кустарником. А вообще он собирается дойти до Березины так скоро, как только возможно. Слушая это, Стема все больше приходил в отчаяние. И когда, наконец, Гуннар велел всем ложиться, чтобы выспаться перед дорогой, Стема принял отчаянное решение. До последнего момента он хотел остаться с варягами – за Светорадой надо было присматривать, да и к своим опасно возвращаться после содеянного. Однако теперь… Ему уже было все равно. Поэтому – была не была!

Прихватив лежавший рядом лук, он тихо скользнул в сторону селения.

Тетива в плотном налуче не успела отсыреть, а стрелы так и выпирали перьевым оперением из тула. В селении, около чана, где женщины прежде красили ткани, он нашел несколько тряпиц, обмотал их вокруг стрелы и, обмокнув смолу, оставшуюся после починки корабля и заботливо фибранную дреговичами под навес одного из сараев, отступил в тень. Таясь в тумане, Стема пробрался на берег, выбрал место, откуда можно было неплохо различить на высоком штевне голову волка. Присев над слабо отсвечивающей водой, Стема вглядывался в туман, определяя, где на корме драккара сложена поклажа. Потом достал из сумы на простом веревочном поясе огниво и кресало, стал высекать искру.

Осмоленная тряпица загорелась быстро. Стема наложил стрелу на тетиву, лук привычно скрипнул. Расстояние до драккара немалое, да еще эта мгла туманная… Но Стема был в себе уверен – не промахнется. А там лежат мешки с крупами, укрытые от дождя дерюгой. И хотя варяги в этот раз не во хмелю, все равно не сразу сообразят, что опять горит… Пока станут разбираться, пока кинутся тушить… Он достаточно далеко, успеет скрыться.

В сырой мгле огонь от пущенной стрелы мелькнул ярко, оставив в белесом туманном мареве темный дымный след. Стема почти не дышал, разглядывая сквозь мрак слабый огонек на том берегу. Что ж, большего он уже сделать не сможет. Гори огонь, ради всех богов!

Он уже встал и повернулся, понимая, что теперь надо бежать, когда вдруг неожиданно был сбит крепким ударом в голову. И, упав на песок, пытаясь встать и мотая головой, он услышал громкий голос Ульва:

– Я ведь чувствовал, что ты коварен, как сам Локи! Я понял, что от тебя жди беды. Пояс он, видите ли, потерял, сучий выродок! Эй, там, тушите скорее огонь! А поджигатель тут, у меня!

ГЛАВА 18

Стему били долго и жестоко. Потом отлили водой, встряхнули и стали допрашивать. Он едва держался на ногах, но, как отметил про себя, – все же смог стоять. А значит, не так все и плохо. На шум из селения прибежали дреговичи, поглядывали со стороны, расспрашивали, ахали, наблюдая, как варяги избивают своего же. Ну, почти своего, ведь попавшийся был не из-за моря, не варяг. Поэтому его даже жалели: мужики хмурились, бабы причитали, а молодая любовница Стемы вообще стала горестно подвывать.

Гуннар велел отогнать смердов, чтобы не отвлекали. Потом подошел к Стеме, поднял за волосы поникшую голову парня.

– Говори, Стемид, отчего, будучи принят мною в хирд и облагодетельствован, ты решил нам вредить?

– А леший попутал!.. Новый удар валил его с ног.

– Он хотел поджечь корабль! – закричал Ульв. – Я и в первый раз понял, что тут что-то нечисто, что не зря он у драккара в тот вечер крутился. А потом решил: Стейнвид уже не может отстать от нас, если он не последний из глупцов, ибо его уже нигде не ждут и никогда не помилуют.

Но, выходит, он все-таки дурак. А злой дурак – это хуже, чем злобный тролль. Одни беды от него.

Особенно жестоко избивал Стему его «приятель» Кетиль.

– Я ведь с ним из одной фляги пил, последним куском делился! Даже прощения просил, когда Лисглада хотела его оклеветать, а мы ей чуть было не поверили. Его еще тогда следовало бы… Я же все верил…

– Прости, Кетиль, так уж вышло…

Кетиль сцепил зубы так, что желваки заиграли, и обрушил на Стемку новый удар. Бил кулаком в голову, с размаху. Стема потерял сознание. Но варяги набрали из реки воды и опять отлили его.

Княжна тоже пришла на шум, молча смотрела, как избивают Стему. В лице ни кровинки, губа закушена. И хотя именно Стемка предал ее, сейчас она не думала об этом: у нее обрывалось сердце от страха, и при каждом ударе в горле комом стоял крик. В последнее время у нее стала теплиться надежда, что Стема что-то задумал, что он уже пожалел о содеянном, хочет помочь ей, и это придавало силы.

Сплевывая кровь с разбитых губ, Стемка стал медленно вставать. Поднял голову и вдруг почувствовал, что смотрит на варягов как-то скосившись, одним глазом. И даже испугался: неужто глаз выбили? Какой же из него теперь стрелок без глаза? Вторая мысль даже позабавила: с чего это он решил, что ему еще быть стрелком? Что он вообще останется жив…

Ульв просто дергался от ярости.

– Вот сучий выродок, он еще и скалится! Прибьем его и все!

И, вынув меч, он выразительно поглядел на Гуннара.

Но Гуннар все еще пытался добиться чего-то от Стемы. Велел принести горячих углей, сказал, что будет его пытать. Гуннар недоумевал, не находя пояснения странному поведению парня. Что за блажь, сначала набиваться в хирд викингов, решиться на такой дерзкий поступок, как похищение княжны, а потом начать вредить им? Нет, тут следует разобраться.

– Скажи лучше сам, иначе узнаешь, что испытывает положенный на сковородку живой лещ. И учти, жарить будем тебя медленно и с удовольствием. Может, и съедим потом.

– Я не стану его есть! – вдруг прозвучал громкий голос княжны.

Она вышла вперед и, взяв Гуннара под руку, отвела в сторону. Стема пытался поглядеть в их сторону, но не получилось. Заплывшим глазом ничего не видел, а стал поворачиваться… и не смог сдержать мучительного стона. Даже стыдно стало. Что он за воин, если плачет, как мальчишка после первой драки? Так он варягам только удовольствие доставляет. Нет, пока не стали его поджаривать, он еще подержится. А потом… Пусть и съедят, все равно ничего от него не добьются. Да и нечего ему сказать, кроме того, что весточку послал на Днепр… Но уж лучше он язык себе откусит, чем признается, отчего ему необходимо задержать их.