Свирепая справедливость
Шрифт:
Высота стены – двенадцать футов, на камнях серебристо-серые лишайники; стена потрескалась и местами осела, но все же представляла значительную преграду и обеспечивала необходимые уединение и безопасность.
В конце дороги были прогнившие и просевшие двойные двери, но с новым латунным замком и заделанными свежим деревом щелями между досками, так что заглянуть внутрь было невозможно.
Барри открыл замок, прошел внутрь и тщательно запер за собой дверь. Он оказался в гараже.
Внутри стоял темно-синий «остин», прямо у двери, так чтобы можно было немедленно уехать. Он был угнан в Ольстере две недели
Теперь он сел за руль и повернул ключ в зажигании. Мотор сразу заработал. Барри довольно хмыкнул: успех и провал могут разграничивать секунды, а в его жизни смерть и провал – синонимы. Он с полминуты прислушивался к работе мотора, проверил подачу горючего и давление масла, выключил двигатель и через заднюю дверь гаража прошел на заросший задний двор.
У старого дома был печальный заброшенный вид. Плодовые деревья небольшого сада все были больны грибком и окружены сорняками.
Соломенная крыша прогнила, окна напоминали глаза слепца.
Барри вошел через кухню. Он бросил на пол накидку и шляпу и поставил сумку на доску для просушки у раковины. Сунул руку в соседний ящик и достал оттуда пистолет. Английский офицерский пистолет, захваченный три года назад в армейском арсенале в Ольстере.
Барри привычно проверил его и поместил за пояс. То короткое время, которое приходилось проводить без оружия, он чувствовал себя голым и уязвимым, но неохотно признавал, что рискованно брать с собой в деревню пистолет.
Он налил в чайник воды, и при этих звуках из темного внутреннего помещения послышался голос:
– Это ты?
– А кто еще? – сухо ответил Барри, и из глубины дома появился и встал на пороге кухни второй человек.
Худой, сутулый, лет под пятьдесят; опухшая красная физиономия алкоголика.
– Принес? – Голос у него был сиплый, пропитой, вид – потрепанный, лицо в пятнах и седой щетине.
Барри указал на сумку у раковины.
– Все там, доктор.
– Не зови меня так, я больше не доктор, – раздраженно сказал забулдыга.
– Ну как же, очень хороший доктор. Спроси у девиц, которые расстались со своим грузом...
– Оставь меня в покое, черт побери.
Да, он был хорошим врачом. Давно, еще до виски, а теперь только аборты, огнестрельные раны беглецов и такая работа, как эта. Об этой работе ему не хотелось думать. Он подошел к раковине и стал разбирать покупки.
– Я просил пластырь.
– У них нет. Я принес бинт.
– Я не могу... – начал человек, но Барри гневно повернулся к нему, и лицо его потемнело.
– Хорош ныть! Надо было взять все необходимое, а не гонять меня.
– Я ждал, что рана...
– Бутылку ты ждал, вот что. Пластыря нет. Перевяжешь сучку бинтом.
Старший быстро попятился, подобрал пакеты и исчез внутри.
Барри заварил чай, налил в толстую фарфоровую чашку, добавил четыре ложки сахару и шумно размешал, глядя в окно на неясные очертания сосен. Снова пошел дождь. Барри подумал, что дождь и ожидание сведут его с ума.
Врач вернулся в кухню с грудой бинтов, испачканных кровью и гноем.
– Она больна, – сказал он. – Ей нужны лекарства, антибиотики. Палец...
– Забудь об этом, – сказал Барри.
Из другой
комнаты донесся приглушенный всхлип и невнятное бормотание – бред девочки, вызванный лихорадкой и наркотиками.– Если за ней не будет должного ухода, я снимаю с себя ответственность.
– Ты будешь отвечать, – с угрозой сказал Барри. – Я об этом позабочусь.
Врач бросил бинты в раковину и пустил на них воду.
– Теперь я могу выпить? – спросил он.
Садист Барри сделал вид, что смотрит на часы.
– Еще нет, – решил он.
Врач насыпал в раковину стирального порошка.
– Я не смогу отрезать руку, – прошептал он, и голова у него затряслась. – И палец-то было жалко... а руку я не смогу.
– Отрежешь, – сказал Барри. – Слышишь, старый пьяница? Отрежешь руку и все остальное, что я прикажу.
Сэр Стивен Страйд предложил пятьдесят тысяч фунтов тому, кто предоставит информацию, которая позволит найти его племянницу, оповестив об этом широкую публику по телевидению и в газетах. Тут же печатали портрет преступника. Утихший было интерес к этому случаю вспыхнул снова.
За последние два дня Ричардс вчетверо сократил штат отвечающих на звонки, оставив одного человека, но обещание награды породило новый вал информации, и он попросил второго полицейского вернуться на третий этаж. Поступающий материал разбирали два секретаря.
– Я теперь словно «Литтлвудз», [40] – пожаловался инспектор Питеру. – Вот опять берущие на себя ответственность. – Он взял листок. – Народно-демократическая партия освобождения Гонконга. Слышали о такой когда-нибудь?
40
Крупнейшая английская фирма по рассылке товаров по почте. – Прим. перев.
– Нет, сэр. – Сержант поднял голову от списка. – Это у нас сто сорок восьмое признание.
– А полчаса назад опять звонил Генрих Восьмой, – одна из телефонисток повернулась и улыбнулась из-за микрофона. – Ни дня не пропустит.
Генрихом Восьмым прозвали шестидесятивосьмилетнего пенсионера, живущего в одном из муниципальных домов Южного Лондона. Его хобби было сознаваться во всех самых громких преступлениях, от изнасилования до грабежа банка, и он звонил регулярно каждое утро.
– Приходите и попробуйте взять меня, – вызывающе говорил он всякий раз. – Но предупреждаю: я не стану мирно ждать...
Когда местный констебль наносил ему визит вежливости – а он делал это регулярно, – Генрих Восьмой ждал его с упакованным саквояжем. И ужасно разочаровывался, когда бобби тактично объяснял ему, что его не собираются арестовывать. Но потом констебль говорил, что за ним приказано постоянно наблюдать, так как комиссар полиции считает его очень опасным человеком, и пенсионер радовался и предлагал бобби чашку чаю.
– Беда в том, что мы не можем упустить ни один звонок, даже самый бредовый, все приходится проверять, – вздохнул Ричардс и пригласил Питера в свой кабинет. – По-прежнему ничего? – спросил он. Ненужный вопрос. Питер уже говорил с ним сегодня по телефону – и из отеля, и из штаб-квартиры «Тора», – справляясь о новостях.