Свирепая справедливость

– В моем возрасте, доктор, у человека не остается иллюзий. – Питер встал. – Я должен докладывать непосредственно вам?

– О связи позаботится полковник Нобл. – Кингстон Паркер протянул руку. – Я не стал бы просить вас об этом, если бы у меня был выбор.

Питер без колебаний пожал эту руку. Она была холодной и сухой. Питер почувствовал силу твердых пальцев пианиста.

– Понимаю, сэр, – сказал Питер и тут же подумал: «Даже если это не так, я уж постараюсь понять, и очень скоро».

От партии в «джин-рамми» Питер отговорился усталостью и весь обратный перелет через Атлантику притворялся, что спит. Закрыв глаза, он пытался упорядочить мысли, но те всякий раз совершали полный круг и возвращались к исходной точке, и ему начинало казаться, что он, как собака, гоняется за своим хвостом. Теперь он даже не мог сказать ничего определенного по поводу своих чувств и преданности Магде Альтман. Стоило ему задуматься о своих чувствах к ней, как его мысли сворачивали в иное русло и он начинал думать о чем-нибудь не столь существенном. «Интимные контакты» – что за гнусное выражение использовал Паркер и почему это так разозлило Питера? Восемь связей до брака, из них шесть – с женатыми, еще две после брака – сплошь богатые и влиятельные мужчины. Он старался представить себе эту статистику, с горьким чувством разочарования воображал рядом со стройным телом, маленькими, превосходной формы грудями и длинным дымчатым водопадом сверкающих волос безликие, бесформенные фигуры, чувствовал себя преданным – и тут же начинал презирать себя за подобное ребячество.

Существовали более страшные вопросы и возможности, затронутые Кингстоном Паркером: связи с МОССАД, шесть пропущенных лет в жизни Магды – и все равно он всякий раз возвращался к тому, что произошло между ними. Способна ли она на такой искусный обман, или тут вообще нет обмана? Страдает ли он от уязвленной гордости, или неведомо как она сделала его более уязвимым? Неужели заставила его влюбиться в себя?

Что он чувствует к ней? Приходилось задать себе этот вопрос и постараться ответить на него прямо. Но, когда самолет приземлился, ответа у Питера по-прежнему не было, перспектива новой встречи с Магдой чрезвычайно радовала его, а мысль о том, что баронесса сознательно использует его и, едва необходимость в нем исчезнет, легко бросит, как поступала с другими, вызывала чувство отчаяния. Он боялся ответа, который искал, и неожиданно вспомнил ее приглашение на остров, куда они могли бы сбежать вдвоем. Питер вдруг понял, что ее мучает тот же страх, и, дрожа от дурного предчувствия, гадал, не предначертано ли им уничтожить друг друга. В «Дорчестере» его ждали три отдельных послания от Магды. Он позвонил сразу, как только вошел в номер.

– О Питер! Я так беспокоилась. Где ты был? – Трудно было поверить, что эта тревога – наигрыш. Еще труднее было не радоваться, когда на следующий день в полдень баронесса встретила его в аэропорту Руасси – встретила сама, а не просто прислала шофера.

– Мне нужно было хоть на час сбежать из офиса, – объяснила она, просунула руку ему под локоть и тесно прижалась. – Вру, конечно. Я приехала, потому что не могла еще час ждать встречи с тобой. – И хрипловато рассмеялась. – Какая я бесстыдница! Представляю, что ты обо мне думаешь!

Вечером в «Ла Пьер Бенит» после обеда на восемь персон они отправились в театр. Французский Питера еще не позволял читать Мольера, поэтому он с удовольствием украдкой наблюдал за Магдой и на несколько часов сумел отогнать отвратительные вопросы, но во время полуночного возвращения в «Ла Пьер Бенит» сделал очередной ход в сложной игре.

– Я не мог сказать тебе по телефону... – начал он в интимной темноте и тепле лимузина. – Ко мне обратились из «Атласа». Его глава вызвал меня в Нью-Йорк. Когда ты звонила, я был там. Они тоже охотятся на Калифа.

Она вздохнула и взяла его за руку.

– Я ждала, когда ты расскажешь, Питер, – просто сказала она и снова вздохнула. – Я знала, что ты улетел в Америку, и у меня было ужасное предчувствие, что ты мне солжешь. Не знаю, что бы я тогда сделала.

Питер почувствовал угрызения совести и в то же время встревожился: она знала о его полете в Нью-Йорк. Но откуда? И тут он вспомнил про ее «источники».

– Ну, рассказывай, – велела она, и он выложил ей все, умолчав лишь о тех вопросах, которые возникли у Кингстона Паркера в связи с ее именем. Годы неизвестности, связи с МОССАД и десять безымянных мужчин.

– Похоже, они не знают, что Калиф пользуется этим именем, – говорил Питер. – Но совершенно уверены, что ты охотишься за ним и наняла меня именно для этой цели.

Они негромко обсуждали это, пока небольшой кортеж машин ехал в ночи. Позже, когда она пришла к нему, они продолжили разговор, не размыкая объятий, и прошептались всю ночь. Питер поразился, что может действовать так естественно. Все сомнения улетучивались, когда он оказывался с ней.

– Кингстон Паркер по-прежнему числит меня в составе «Атласа», – объяснял Питер. – Я не отказался, не возражал. Мы хотим найти Калифа, и мое положение в «Атласе» наверняка может сыграть нам на руку.

– Согласна. «Атлас» может нам помочь, особенно теперь, когда они тоже знают о существовании Калифа.

На рассвете они любили друг друга, страстно, с удовольствием, а потом, сохраняя тайну, она до света выскользнула из его комнаты, но часом позже они снова встретились за завтраком в оранжерее.

Баронесса налила Питеру кофе и указала на маленький пакет возле его тарелки.

– Мы не настолько скрытны, как думаем, cheri. – Она усмехнулась. – Кое-кто знает, где ты проводишь ночи.

Он взвесил пакет в правой руке: величиной с катушку тридцатипятимиллиметровой пленки, завернут в коричневую бумагу, запечатан красным воском.

– Доставлено специальной срочной почтой вчера вечером. – Магда разломила булочку и улыбнулась ему зелеными чуть раскосыми глазами.

Адрес напечатан на приклеенном ярлычке, штемпель английский, отправлено из южного Лондона накануне утром.

Питера вдруг охватило ужасное предчувствие; красивую комнату заполнило ощущение всепоглощающего зла.

– В чем дело, Питер? – В голосе баронессы звучала тревога.

– Ничего, – сказал он. – Ничего.

– Ты вдруг страшно побледнел. Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?

– Да. Все в порядке.

С помощью столового ножа он снял восковую печать и развернул коричневую бумагу.

Маленькая стеклянная бутылочка, заткнутая пробкой, заполненная прозрачной жидкостью. Какой-то консервант, сразу понял он, спирт или формальдегид.

И в жидкости – какой-то мягкий белый предмет.

– Что это? – спросила Магда.

Питер почувствовал приступ тошноты.

Предмет медленно повернулся. Он свободно плавал в бутылочке, и на нем блеснула ярко-алая полоска.

«Мама разрешает тебе красить ногти, Мелисса-Джейн?» – вспомнил он собственный вопрос, когда впервые увидел алую краску на ее ногтях. Тот же цвет. – «Да, хотя, конечно, не в школе. Ты забываешь, что мне скоро четырнадцать, папочка».

В сосуде находился человеческий палец, срезанный по нижней фаланге. Консервирующая жидкость выбелила срез. Кожа сморщилась, как у утопленника. Только накрашенный ноготь не изменился, оставался веселым и праздничным.

Тошнота подступила к самому горлу. Питер продолжал смотреть на маленькую бутылочку.

Прежде чем подняли трубку, телефон прозвонил трижды.

– Синтия Барроу. – Питер узнал голос бывшей жены, хотя горе и напряжение изменили его.

– Синтия, это Питер.