Свобода договора и ее пределы. Том 1. Теоретические, исторические и политико-правовые основания принципа свободы договора и его ограничений
Шрифт:
Конечно, степень проникновения либеральной экономической теории в реальную политику различных западных стран была разной. Безусловно, викторианская Англия и особенно мощно развивающиеся США представляли тогда наиболее яркие примеры достаточно широкой реализации принципов laissez-faire.
На первых порах ценности экономической свободы под влиянием английских успехов вышли на первый план и в таких странах, как Германия и Франция [273] . Сторонники конкуренции, свободного оборота и минимизации государственного вмешательства в экономику в начале XIX в. стали доминировать здесь как в экономической науке, так и в реальной политике. Но здесь имелись свои нюансы. Так, например, экономическая теория немецких государств XVIII в. находилась под сильным влиянием камерализма – немецкого варианта учения об умелом государственном управлении экономикой, в центре которого находились не предприниматели, потребители и их взаимодействие, а государство и его политические интересы. Конкуренция считалась опасным разъединяющим нацию фактором, свободная внешняя торговля ограничивалась из меркантильных соображений, а экономика должна была находиться под неусыпным контролем многочисленных бюрократов, направлявших ее в сторону обеспечения первоочередных задач государства. Достаточно вспомнить, что состоящая из тысяч параграфов прусская гражданская кодификация (Прусское земское уложение) 1794 г. стремилась
273
Rothbard M. An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Vol. II: Classical Economics. 2006. P. 441 ff.
274
См. подробнее: Balabkins N. Not by Theory Alone… the Economics of Gustave von Schmoller and its Legacy to America. 1988. P. 22 ff; Rothbard M.N. An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Vol. I: Economic Thought Before Adam Smith. 2006. P. 498.
Но во второй половине XIX в. и особенно после объединения Германии ценности экономической свободы столкнулись с приобретшей имперский масштаб прусской этатистской традицией, стремлением имперских политиков обеспечить национальную солидарность, а также с возникшей в середине XIX в. и приобретшей мощное влияние исторической школой экономики (Лист, Шмоллер и др.). Немецкая историческая экономическая школа не была настроена антикапиталистически, но пыталась сопротивляться проникающей из Англии классической экономической теории, построенной на представлении об эгоизме человеческой природы, космополитизме, индивидуализме, конкуренции и разделении труда. Историческая же школа делала упор на «национальном духе» экономического развития, зачастую гораздо менее уважительно относилась к идеалам laissez-faire, готова была жертвовать конкуренцией ради национальной солидарности, часто склонялась к патернализму в отношении менее защищенных участников оборота и государственному регулированию экономики в целом. Так, основной предтеча исторической экономической школы Фридрих Лист в своем главном произведении писал, что laissez-faire близко сердцу воров, грабителей и плутов не менее, чем купцов. И интересы отдельных купцов отнюдь не всегда совпадают с интересами национальной экономики в целом [275] .
275
List F. National System of Political Economy. Vol. II. 2005. P. 169, 170.
Все эти и некоторые другие политические, социально-экономические, культурные и идеологические причины в конечном счете определяли несколько менее последовательное отражение принципов экономической свободы в реальной экономической политике возникшей в 1870-е гг. Германской империи с ее милитаристским и бюрократическим уклоном.
Тем не менее и в Германии, и во Франции период с начала XIX в. до 1880–1890-х гг. характеризовался существенным ослаблением государственного контроля над свободным оборотом, раскрепощением частной инициативы и усилением защиты коммерческих интересов и сделок от государственного вмешательства.
Расцвет эпохи laissez-faire в передовых западных странах отнюдь не означал полный уход государства из экономики. В этой сфере государство продолжало играть колоссальную роль. Но общая идеология государственного вмешательства была коренным образом изменена. В новых условиях «государство», приватизированное буржуазной элитой, вместо того, чтобы ограничивать свободу экономического оборота и чинить помехи интересам национальной буржуазии, стало выполнять функции военного, политического и правового их обеспечения. Без государственного обеспечения священности прав собственности, без совершенствования системы государственного принуждения в отношении нарушителей договоров и повышения эффективности судебной системы, без геополитического покровительства национальной рыночной экономики, без военной защиты интересов национальной промышленности и обеспечения рынков сбыта ее продукции, без всего этого экономический рост и промышленный рывок многих передовых западных стран не были бы столь внушительны. Ф.А. фон Хайек писал, что следует остерегаться ошибочного упрощения, согласно которому признание святости частной собственности и свободы договора само собой решает все проблемы и отменяет необходимость сколько-нибудь серьезного государственного регулирования. В частности, государственное позитивное регулирование играет и должно играть значительную роль в формировании удобного и способствующего свободному экономическому обороту договорного права [276] . Поэтому когда говорят о XIX в. как об эпохе laissez-faire, то имеют в виду не утрату интереса государства к экономической политике, а вполне конкретное изменение ее модели [277] .
276
См.: Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001. С. 120–125.
277
В этой связи, видимо, прав Карл Поланьи, который на основе подробного анализа истории формирования условий для английского рыночного рывка в XIX в. констатирует, что «принцип laissez-faire был проведен в жизнь усилиями государства», а утверждение экономического либерализма потребовало громадного расширения административных функций бюрократического аппарата, который был задействован в реализации масштабных задач, поставленных сторонниками экономического либерализма. Для того чтобы свалить «махину» феодальных, общинных, коллективистских, общественных, экономических и правовых институтов и создать условия для гегемонии рыночной экономической парадигмы, требовалась не минимизация роли государства, а ее многократное усиление. Вопрос соответственно был не в уходе государства из экономики, а в новой парадигме взаимодействия государства и рынка. Подробнее см.: Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб., 2002. С. 156.
С учетом этих уточнений можно согласиться с тем, что в целом ряде стран (в первую очередь в Голландии, Англии и США) рыночная свобода в XIX в. стала политической доминантой, определившей бурный промышленный и экономический рост экономик этих стран. И безусловно этот
процесс играл решающую роль в возвышении принципа свободы договора в правовой науке, законодательстве и судебной практике. Договорная свобода под теми или иными названиями была одной из центральных тем всех описанных выше ключевых работ по экономической теории и жарких публичных дискуссий. В условиях, когда верх в последних в XIX в. все чаще одерживали сторонники laissez-faire, а государства выстраивали правовое регулирование на основе этих идей, не стоит удивляться тому, что принцип свободы договора, подготовленный столетиями эволюции римского и средневекового частного права, приобрел в тот период новое, политико-экономическое звучание и был возведен в ранг одного из «символов веры» (наряду с абсолютом частной собственности) буржуазных государств. Без особого преувеличения можно сказать, что авторитет принципа свободы договора в XIX в. был сопоставим со статусом идеи прав и свобод человека во второй половине XX в.§ 2. Социально-этическая основа наступления эпохи laissez-faire
Как не трудно догадаться, наступление к концу XVIII в. эпохи экономической свободы основывалось не только на успехах промышленности и финансовых рынков, росте политического влияния буржуазной элиты и открытиях в области экономической теории. Немаловажную роль сыграли и существенные изменения в области доминирующей этики. Развитие и утверждение принципа свободы договора происходили под сильным влиянием становления идеалов личной свободы.
Индивидуализм и идея свободы личности созревали медленно. Большое влияние на их развитие оказали подвижки в экономическом базисе и постепенное формирование буржуазных отношений, для которых коллективизм был препятствием к раскрытию конкурентного потенциала личного стремления к успеху и обогащению. Но в не меньшей степени имело значение и развитие, начиная с эпохи Возрождения, современной светской гуманистической философии, ставящей личность человека в центр социальной и культурной жизни.
Именно индивид, его стремления, воля, красота и права постепенно переместились в центр внимания философов, писателей, художников и ученых. Не традиция, не Божественный промысл, не интересы группы, а потребности, интересы и воля индивида стали оказываться в центре социальной системы. В итоге новая этика рационализма, личной свободы и индивидуализма в XIX в. в передовых европейских странах и США существенно потеснила старую этику традиции, иерархии и коллективизма.
Конечно же наступление эры индивидуализма не было некой неожиданной революцией, но подготавливалось столетиями эволюции реального социально-экономического базиса, культуры и интеллектуальных споров. Как пишет З. Бауман, оранжереи, в которых позднее проросли ростки современной идеи свободы, были построены еще в Средневековье [278] . Такие структурные изменения не происходят в одночасье [279] . Тем не менее только в XVIII–XIX вв. все было готово к тому, чтобы в ряде западных стран почувствовавшая свою силу личность заявила о своих правах во весь голос, бросив вызов унаследованным с первобытных времен коллективистским и возникшим на их основе этатистским установкам и гнету традиций. Именно тогда постепенно складывалась идея о неотъемлемых и естественных правах и свободах личности. Постепенно человек признается обладающим целым рядом прав и свобод, которые общество (коллектив или государство) не может нарушать.
278
Бауман З. Свобода. М., 2006. С. 52.
279
Подробнее о развитии соотношения личности и коллектива в недрах средневековой культуры см.: Гуревич А. Индивид и социум на средневековом Западе. СПб., 2009.
Утверждение в интеллектуальных, а затем и в самых широких социальных слоях представлений о естественных правах человека и «негативной» свободе личности от общественного и государственного вмешательства в ее дела в результате интенсивной социальной и идеологической борьбы, революций и войн происходило практически во всех западных странах. В некоторой степени история западной культуры в XVIII–XIX вв. – это прерывистый, а в некоторых странах и крайне витиеватый, но в целом уверенный рост и укрепление либеральной этической программы [280] . Последняя была результатом глубинных процессов разрушения тысячелетней коллективистской социальной структуры и постепенной рационализации и индивидуализации человеческих взаимоотношений, которому во многом способствовали такие выдающиеся мыслители прошлого, как Локк, Монтескье, Гумбольдт, Токвилль, Констан, Милль, Спенсер и многие другие.
280
Под либеральными ценностями и либеральной политикой мы будем понимать то, что понимали под этими терминами сторонники негативной концепции свободы и основоположники классического либерализма XIX в., ставящие в качестве основной своей цели ограждение индивида от вторжения в сферу его частной автономии со стороны общества и государства. Современное американское понимание либерализма, перевернувшее все с ног на голову, нами здесь игнорируется.
Нельзя не обратить внимание на тот замечательный факт, что как у экономического, так и у философско-этического либерализма можно условно обнаружить единый «год рождения» – это 1776 г. В этот год в Британии вышло в свет обсуждавшееся выше «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита. Но по странному стечению обстоятельств в этом же году по другую сторону Атлантики – в США – была принята написанная по проекту Томаса Джефферсона Декларация независимости, в которой были на государственном уровне закреплены те идеи либерализма и свободы личности, которые до этого развивались лишь отдельными философами. Права на «жизнь, свободу и стремление к счастью», закрепленные в этом документе и положенные в фундамент нового американского государства, знаменовали собой начало торжественного шествия идеи о естественных правах и свободах личности в человеческой истории.
Одним из важных последствий этой глобальной культурной трансформации стало превращение идеи добровольного контракта в базовый этический концепт, на котором строится вся социальная структура нового общества. Известный социолог и правовед сэр Генри Мэйн (Maine) в свой книге «Древнее право» высказал впоследствии ставшую крайне популярной идею о том, что прогресс цивилизации шел «от статуса к договору» [281] . Начав с положения, в котором почти все более или менее добровольные общественные отношения строились на межгрупповом уровне, а внутри этих групп индивиды были вовлечены в сеть принудительных социальных связей, социальная структура в итоге пришла к тому состоянию, в котором все общественные отношения основаны на рациональном и взаимовыгодном сотрудничестве индивидуумов, оформленном частными добровольными соглашениями.
281
Maine H.S. Ancient Law. 1908. P. 151 (книга доступна в Интернете на сайте: www.archive.org).