Священная земля

Он сказал: “Сикон здесь уже давно. Мы по-прежнему процветаем, и едим не хуже многих людей, у которых больше серебра”.

Нахмурившийся Баукис стал еще глубже. “Дело не в этом. Дело в том, что если я скажу ему сделать это так, как я хочу, он должен это сделать”.

Философская дискуссия -вот что это такое, понял Менедем. Я с таким же успехом мог бы быть Соклатосом. Я веду философскую дискуссию с женой моего отца, когда все, что я хочу сделать, это наклонить ее вперед и . ..

Он вскинул голову. Баукис сверкнула глазами, думая, что он не согласен с ней. На самом деле, так оно и было, но в тот момент он был не согласен с самим собой. Он сказал: “Ты должен видеть, что ничего не добьешься, бросившись прямо на него. Если ты пойдешь на компромисс, возможно, он тоже пойдет”.

“Может быть”. Но жена Филодемоса, судя по голосу, не верила в это. “Я думаю, он просто думает, что я какая-то дурочка, пытающаяся отдавать ему приказы, и ему это совсем не нравится. Что ж, для него это очень плохо”.

Она вполне могла быть права. Ни один эллин не захотел бы подчиняться командам женщины. Сикон не был эллином, но он был мужчиной - а эллины и варвары в некоторых вещах соглашались.

“Я говорил с ним раньше”, - сказал Менедем. “Ты бы хотел, чтобы я сделал это снова? Если немного повезет, я заставлю его образумиться. Или, если я не могу этого сделать, может быть, я смогу напугать его ”.

“Мне не очень повезло с этим, но ведь я всего лишь женщина”, - кисло сказала Баукис. Однако через мгновение ее лицо озарилось надеждой: “Не могли бы вы, пожалуйста, попробовать? Я был бы бесконечно благодарен ”.

“Конечно, я сделаю это”, - пообещал Менедем. “Никто не хочет все время слушать ссоры. Я сделаю все, что в моих силах ”. Может быть, мне удастся подсунуть Sikon silver, чтобы мы ели так же хорошо, как всегда, но Баукис не увидит, как деньги снимаются со счетов семьи. Это может сработать.

“Большое тебе спасибо, Менедем!” Воскликнула Баукис. Ее глаза загорелись, она импульсивно шагнула вперед и обняла его.

На мгновение его объятия сжались вокруг нее. Он держал ее достаточно долго, чтобы почувствовать, какой сладкой и зрелой она была - и, возможно, чтобы она почувствовала, как он пробуждается к жизни. Затем они отпрянули друг от друга, как будто каждый счел другого слишком горячим, чтобы терпеть. Они были не одни. В такой процветающей семье, как у Филодемоса, никто не мог рассчитывать на одиночество. Рабы видели или могли увидеть все, что происходило. Короткое дружеское объятие могло быть невинным. Что-нибудь большее? Менедем снова вскинул голову.

Баукис сказала: “Пожалуйста, поговори с ним поскорее”. Это все, что она имела в виду, когда обнимала его? Или она тоже хотела убедиться, что рабам нечего будет сказать Филодемосу? Менедем едва мог спрашивать.

Он сказал: “Я так и сделаю”, а затем демонстративно отвернулся. Шаги Баукиса удалились в сторону лестницы, которая вела в женские покои. Ее сандалии застучали по доскам лестницы. Менедем не смотрел ей вслед. Вместо этого он направился на кухню, чтобы, как он знал, начать еще один бесполезный разговор с Сиконом.

“Добрый день, мой господин”, - сказал Соклей по-арамейски. Он был свободным эллином. Он никогда бы не назвал ни одного человека “господином” по-гречески. Но язык, на котором говорили в Финикии и близлежащих землях - и на обширных территориях того, что было Персидской империей до великих походов Александра, - был гораздо более цветистым, более формально вежливым.

“Доброго тебе дня”, - ответил библиец Химилкон на том же языке. Финикийский купец управлял портовым складом на Родосе столько, сколько Соклей себя помнил. Серебро только начинало пробиваться в его курчавой черной бороде; золотые кольца блестели в его ушах. Он продолжал, все еще на арамейском: “Твой акцент намного лучше, чем был, когда ты начал эти уроки несколько месяцев назад. Ты также знаешь гораздо больше слов”.

“Твой слуга благодарит тебя за помощь”, - сказал Соклей. Темные глаза Химилькона сверкнули, когда он одобрительно кивнул. Соклей ухмыльнулся; он правильно запомнил формулу.

“Скоро наступает сезон парусного спорта”, - сказал финикиец.

“Я знаю”. Соклей опустил голову; ему было так же трудно заставить себя кивнуть, как Химилкону эллинским жестом. “Меньше месяца осталось до ... весеннего равноденствия”. Последние два слова прозвучали по-гречески; он понятия не имел, как произнести их по-арамейски.

Химилкон тоже ничего ему не сказал. Уроки торговца были чисто практическими. Если немного повезет, Соклей сможет добиться того, чтобы его поняли, когда Афродита доберется до Финикии. У него было больше сомнений в том, сможет ли он понять кого-нибудь еще. Когда он беспокоился вслух, Химилкон смеялся. “Что ты говоришь, если у тебя проблемы?”

“Пожалуйста, говори медленно, мой господин’. Соклей рано выучил эту фразу.

“Хорошо. Очень хорошо”. Химилкон снова кивнул. “Мои люди захотят забрать твои деньги. Они проследят, чтобы ты последовал за ними, чтобы они могли это сделать”.

“Я верю в это”, - сказал Соклей по-гречески. Он имел дело с финикийскими торговцами во многих городах на берегу Эгейского моря. Они были целеустремленны в погоне за прибылью. Поскольку он тоже был таким, у него было с ними меньше проблем, чем у некоторых эллинов. Придерживаясь греческого, он спросил: “Но как насчет лудайоев?”

“О. Они”. Химилкон выразительно пожал плечами. На своем греческом языке с гортанным акцентом он продолжил: “Я все еще думаю, что ты сумасшедший, если хочешь иметь с ними что-то общее”.

“Почему?” Спросил Соклей. “Лучший бальзам производится в Энгеди, и вы говорите, что Энгеди находится на их земле, я уверен, что смогу получить у них лучшую цену, чем у финикийских посредников”.

“Скорее всего, вы заплатите меньше денег”, - признал Химилкон. “Но у вас будет больше неприятностей - я вам это обещаю”.

Соклей пожал плечами. “Это одна из вещей, которые делает торговец - я имею в виду, превращает раздражение в серебро”.

“Хорошо. Достаточно справедливо”, - сказал Химилкон. “Я запомню это и напомню себе об этом, когда столкнусь с эллином, который особенно раздражает - а их, клянусь богами, предостаточно”.

“Есть ли?” Спросил Соклей, и финикиец кивнул. Разве это не интересно? Соклей задумался. Мы находим варваров раздражающими, но кто бы мог подумать, что они могут испытывать то же самое по отношению к нам? Воистину, обычаи превыше всего. Геродот цитировал Пиндара по этому поводу.

Химилкон сказал: “Боги хранят тебя в твоем путешествии. Пусть дуют добрые ветры, пусть моря спокойны, и пусть македонские маршалы не отправляются на войну слишком близко к вам и вашему кораблю ”.