Священная земля

“Пусть будет так”, - согласился Соклей. “Судя по всем признакам, Антигон довольно прочно держит Финикию и ее внутренние районы. Я не думаю, что Птолемей может надеяться отобрать ее у него. Неважно, что они делают друг с другом в других местах вдоль берегов Внутреннего моря, это кажется хорошей ставкой, ”

“Ради твоего блага, мой учитель, я надеюсь, что ты прав”, - сказал Химилкон, снова переходя на арамейский. “Независимо от того, растопчет ли слон льва или лев повалит слона, мышь, оказавшаяся втянутой в их битву, всегда проигрывает. Будем ли мы продолжать урок, или с тебя хватит?”

“Да будет угодно тебе, мой господин, с меня хватит”, - ответил Соклей, также на арамейском.

Химилкон улыбнулся и хлопнул в ладоши. “Это прекрасно - произношение, акцент, все. Если бы у меня было еще полгода, чтобы поработать с тобой, я мог бы превратить тебя в настоящего библосца, пусть мор заберет меня, если я лгу ”.

“Я благодарю тебя”, - сказал Соклей, зная, что он имел в виду это как комплимент. Эллин попытался представить себя членом народа, который не знал философии. Что бы я сделал? Как бы я удержался от того, чтобы сойти с ума? Или я увидел бы то, что упускал? Слепой от рождения человек не упускает красоту заката.

Он поднялся на ноги и покинул ветхий склад финикийца. Хиссалдомос, карийский раб Химилкона, стоял прямо снаружи, жуя немного черного хлеба. “Приветствую тебя, о лучший”, - сказал он по-гречески.

“Приветствую”, - ответил Соклей. Он перешел на арамейский: “Ты понимаешь этот язык, Хиссалдомос?”

“Немного”, - сказал раб, также на арамейском. “Химилькон иногда использует. Греческий проще”.

Это, вероятно, означало, что греческий был больше похож на родной карийский язык Хиссалдомоса. Соклей, впрочем, не знал наверняка. Родос лежал у побережья Карии, и родосцы веками имели дело с карийцами. Несмотря на это, лишь горстка карийских слов вошла в местный греческий диалект. Немногие родосцы говорили на языке своих ближайших соседей-варваров, и он не был одним из них. Но в наши дни все больше и больше карианцев используют греческий либо наряду со своим родным языком, либо вместо него.

Теперь, когда Александр завоевал Персидскую империю, всему миру придется изучать греческий, подумал Соклей. Разве через несколько поколений его язык не заменил бы не только местные языки, такие как карианский и ликийский, но и более распространенные, такие как арамейский и персидский? Он не мог понять, почему бы и нет.

"Афродита" лежала вытащенная на берег, возможно, плетрон со склада Химилкона. Обшивка торговой галеры будет хорошей и сухой, когда она выйдет в море. Пока ее снова не затопило, это придало бы ей большей скорости.

Чайка спикировала на Афродиту и улетела с бьющейся мышью в клюве. Одна маленькая зараза, которая не попадет на корабль, думал Соклей, направляясь к торговой галере. Он был аккуратным человеком и не любил иметь дело с паразитами в море. Пару лет назад он плавал с павлином на борту "акатоса". Они отлично поработали, поедая тараканов, сороконожек, скорпионов и мышей, но они также доказали, что крупные вредители на борту корабля были хуже мелких.

Соклей более или менее нежно положил руку на бок "Афродиты". Тонкие свинцовые листы, прибитые к бревнам ниже ватерлинии, помогли защитить судно от корабельных червей и не дали ракушкам и водорослям обрастать его днищем. Родосские плотники заканчивали ремонт, который они делали на острове Кос прошлым летом, после столкновения с круглым кораблем, который барахтался во время ливня. Рабочие на Косе в то время также ремонтировали военные корабли Птолемея, так что они должны были знать свое дело. Несмотря на это, Соклей был рад, что работа получила одобрение родосцев. По его предвзятому мнению, в его собственном полисе в те дни жили лучшие и отважнейшие моряки среди эллинов.

Один из бездельников у гавани - парень, который время от времени выполнял небольшую работу, когда ему требовалось несколько оболоев на вино или, возможно, на хлеб, - подошел к Соклею и сказал: “Привет. Ты плаваешь на борту этого корабля, не так ли?”

“Меня знали время от времени”, - сухо сказал Соклей. “Почему?”

“О, ничего”, - ответил другой мужчина. “Мне просто интересно, что у нее может быть с собой, когда она войдет в море, вот и все”.

“Она может нести почти все, что угодно. Она забрала все, от павлиновых и львиных шкур до черепа грифона” - сердце Соклеоса все еще болело, когда он думал о том, что череп грифона достался пиратам прошлым летом, когда он ехал похвастаться им в Афинах, - ”до чего-то столь же обычного, как мешки с пшеницей”.

Шезлонг укоризненно кудахтал. Он попробовал снова: “Что будет в ней, когда она выйдет в море?”

“То-то и то-то”, - сказал Соклей мягким голосом. Лежак бросил на него раздраженный взгляд. Его ответная улыбка сказала так же мало, как и он сам. Торговая фирма его отца и дяди была далеко не единственной в городе Родос. Некоторые из их конкурентов, возможно, заплатили бы драхму-другую, чтобы узнать, чем они займутся в этот парусный сезон. Мужчины, которые ошивались в гавани, могли зарабатывать свои деньги, не натирая мозолей на руках. Они могли - с небольшой помощью от других. Соклей не собирался оказывать такого рода помощь.

Этот парень, по крайней мере, был настойчив. “Вы знаете, куда вы поплывете?” он спросил,

“О, да”, - сказал Соклей. Шезлонг ждал. Соклей больше ничего не сказал. Другому мужчине потребовалось больше времени, чем следовало, чтобы понять, что он больше ничего не собирается говорить. Бормоча себе под нос неприятные слова, он отвернулся.

Мне следовало ответить ему на арамейском, подумал Соклей. Я бы быстрее от него избавился. Затем он пожал плечами. Он сделал то, что нужно было сделать.

Другой человек окликнул его: “Привет, Соклей! Как поживаешь?”

“Приветствую тебя, Хремес”. Соклей знал плотника много лет, и он ему нравился. Ему не пришлось бы играть с ним в игры, как это было с шезлонгом. “Я в порядке, спасибо. Как ты?”

“Лучше и быть не может”, - сказал ему Хремес. “Твой кузен, он довольно умный парень, не так ли?”

“Менедем? Я уверен, что он был бы первым, кто согласился бы с тобой”, - сказал Соклей немного более резко, чем намеревался.

Будучи добродушной душой, Хремес не уловил резкости в голосе Соклеоса. Он также был охвачен энтузиазмом: “То представление, которое у него было о военной галере, сделало его особенным, чтобы стать охотником на пиратов - это было замечательно”, - бормотал он. “Трихемиолия" - корабль, который может сражаться как обычная трирема и не отставать от "гемиолии" пиратской команды. Потрясающе! Почему никто не подумал об этом много лет назад?”

Соклей ненавидел пиратов с явным, холодным отвращением еще до того, как они напали на "Афродиту" и украли череп грифона. Теперь ... теперь он хотел видеть каждого морского разбойника, когда-либо рожденного, пригвожденным к кресту и умирающим медленно и ужасно. Если бы кто-то похвалил Менедема за то, что он придумал тип корабля, который усложнил бы жизнь этим сукиным детям, он бы не жаловался.

Он сказал: “Когда что-то важно для моего кузена, он стремится к этому”. Как правило, изобретательность Менедема была направлена на чужих жен. Но он действительно ненавидел пиратов так сильно, как говорил Соклей. Соклей никогда не слышал о честном моряке, который не ненавидел бы их.

“Хорошо для него”, - сказал Хремес, которому не нужно было беспокоиться о результатах некоторых выходок Менедема.

“Ну, да”, - сказал Соклей, который так и сделал. Он продолжил: “Мы действительно собираемся начать строить трихемиоли, не так ли?”