Священная земля

Соклей сверкнул глазами. “Я заключу с тобой сделку. Я возьму с собой эскорт, если ты поклянешься не прелюбодействовать в этот парусный сезон. Если твое копье станет слишком жестким, чтобы нести его, иди в бордель и купи себе облегчение ”.

“В борделе все по-другому, и ты это знаешь”, - сказал Менедем. “Девушки там должны дать тебе то, о чем ты просишь, хотят они этого или нет - и в большинстве случаев они этого не делают. Но нет ничего похотливее, чем жена, без которой слишком долго обходились, и ты знаешь, что веселее, когда женщина тоже получает удовольствие ”.

“Мне было бы веселее отправиться в Энгеди одному”, - ответил Соклей.

“Пока первая стрела не попала тебе в ребра, ты бы так и делал”.

“Ты тоже пользуешься этим шансом в своих играх. Ты просишь меня от чего-то отказаться, но сам не сделаешь того же. Где в этом справедливость?”

“Клянусь Зевсом, я капитан”, - сказал Менедем.

“Но ты сам не Зевс, даже если ты клянешься им, и ты также не тиран”, - ответил Соклей. “Мы заключили сделку, или нет? Может быть, я сам просто останусь на побережье и порадую ворон тем, что получу лучшую цену на бальзам в Энгеди ”.

“Что? Это мятеж!” Менедем пронзительно закричал. “Мы отправились на восток, чтобы купить бальзам. Ты выучил этот ужасный язык, на котором они говорят, чтобы мы могли купить бальзам. И теперь ты говоришь, что не пойдешь туда, где он есть?”

“Только не с отрядом неуклюжих, галдящих матросов, если только ты не дашь мне что-нибудь взамен”, - сказал Соклей. “Это не мятеж, моя дорогая - это торг. Ты хочешь сказать, что не можешь держаться подальше от чужих жен, пока я не вернусь из Энгеди? Что же ты за слабак, если это так?”

“О, хорошо!” Менедем пнул землю, отчего камешек закружился. “Хорошо. Ты пойдешь со стражниками, а я буду бороться с прелюбодеянием, пока ты не вернешься. Какую клятву ты хочешь, чтобы я принес?” Он поднял руку. “Подожди! Я знаю! Но сначала нам нужно немного вина”. На оживленной агоре Саламина купить что-нибудь было делом одного момента. “Хорошо. Вот: ‘Исполняя все это, позволь мне испить из этого источника’. Он отпил вина и передал его Соклеосу, который сделал то же самое. Менедем закончил: “Но если я разобью ее, пусть чаша будет полна воды", - Теперь ты повторяешь это за мной”.

Соклей дал. Затем он сказал: “Это хорошая клятва. Но почему ты использовал там причастие женского рода?- Я имею в виду ’исполнение этих желаний’”.

Его кузен ухмыльнулся. “Это конец клятвы, которую дали Лисистрат и другие женщины в комедии Аристофана, - клятвы не позволять своим мужьям овладевать ими, пока они не закончат Пелопоннесскую войну. Это подходит сюда, не так ли?”

Смеясь, Соклей склонил голову. “Лучше и быть не могло, моя дорогая. Не допить ли нам сейчас вино?” Они сделали это и вернули кубок маленькому тощему эллину, который продал им вино.

К тому времени, как они прошли через рыночную площадь, Соклей уже много практиковался говорить: “Нет, спасибо, не сегодня” и другие подобные фразы на арамейском. Финикийцы - и эллины - на агоре были раболепно готовы продать ее родосцам. Соклей легко мог бы потратить каждый оболос, который у него был. Мог ли он продать то, что купил, за сумму, достаточную для получения прибыли, - это был другой вопрос, хотя ему было нелегко убедить в этом торговцев в Саламине.

Он также обнаружил, что транспортировать оливковое масло Дамонакса будет еще труднее, чем он опасался. Всякий раз, когда он упоминал об этом торговцу, будь то эллин или финикиец, парень закатывал глаза и говорил что-то вроде: “Мы много зарабатываем дома”.

Соклей устало протестовал: “Но это самое лучшее масло, самого первого сбора, самого первого отжима. Боги не могли бы создать лучшего масла, чем это”.

“Пусть будет так, как ты говоришь, мой господин”, - сказал ему финикиец. “Пусть все будет так, как ты говоришь. Я, конечно, заплачу премию за хорошее масло. Но я не буду платить большую премию, потому что разница между лучшим маслом и обычным маслом намного меньше, чем разница между лучшим вином и обычным вином. Она есть. Ты найдешь нескольких людей, которые ищут ее. Но ты найдешь лишь немногих. Мое сердце полно горя от того, что мне приходится говорить тебе это, мой учитель, но это так ”.

Соклей был бы более разгневан, если бы не слышал вариаций на эту тему от торговцев с южного побережья Анатолии. Он продолжил свой путь, задаваясь вопросом, было ли убеждение его отца позволить Дамонаксу жениться на члене семьи, в конце концов, такой уж хорошей идеей.

“Что мы собираемся делать с этим маслом?” - Угрюмо спросил Менедем после того, как перевел.

“Сожги это в лампах, мне все равно”, - ответил Соклей. “Натри этим все вокруг себя. Если бы мой шурин был здесь, я бы поставил ему клизму с этим, столько, сколько он мог вместить ”.

Менедем испуганно рассмеялся: “А я думал, что это мне нравится Аристофан”.

“Я ничего не скажу об Аристофане, так или иначе”, - сказал ему Соклей. “Что я скажу, так это то, что мне сейчас не очень нравится мой шурин”.

“Мы могли бы взять с собой немало вещей, которые нам было бы легче продать”, - согласился Менедем. “Мы, вероятно, тоже заработали бы на них больше денег”.

“Я знаю. Я знаю ”. Соклей думал об этом еще до того, как рабы Дамонакса погрузили амфору за амфорой оливкового масла на борт "Афродиты ". “По крайней мере, у нас есть немного места для другого груза. Он хотел, чтобы мы заполнили судно до краев, помните. Мне удалось отговорить моего отца от того, чтобы позволить ему выйти сухим из воды ”.

“Это тоже хорошо”, - сказал Менедем. “Иначе мы вернулись бы домой из нашего торгового рейса, ничего не продав. Это было бы впервые. И я скажу тебе еще кое-что: так или иначе, моему отцу удалось бы обвинить меня во всем, что пошло не так ”.

Он часто жаловался на своего отца. У Соклея никогда не было особых проблем с дядей Филодемосом, но он и не был сыном Филодемоса. И, судя по всему, что он видел, у Менедема тоже были причины для жалоб. “В любом случае, что это между вами двумя?” Спросил Соклей. “Что бы это ни было, ты не можешь найти какой-нибудь способ вылечить это?”

“Я не знаю. Я сомневаюсь в этом”. Голос Менедема звучал на удивление мрачно. Он также звучал так, как будто лгал или, по крайней мере, говорил не всю правду.

Соклей подумал о том, чтобы позвать его туда. Менедем уже пару раз замирал, когда Соклей задавал ему подобные вопросы. Как будто он знал ответ, но не хотел сообщать его никому, возможно, даже - возможно, особенно - самому себе. Что бы это могло быть? Вечно живое любопытство Соклея принюхивалось к этому, как молосская гончая к запаху зайца, но ничего не обнаружило.