Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля

Чаша для испития священного напитка в рамках священного празднества, которые, думается, во многом и представляли собою не столько «славления» или «идолопоклонения», сколько именно обрядовые действия в рамках ритуальных застолий, позволяла создать, если можно так выразиться, своеобразную «силовую структуру», которая уподобляла участников празднования всему Мирозданию. Принимавший чашу, совершая глоток, соединялся с небом и землей. Так дерево, потомок и образ Мирового древа, принимает небесную и земную влагу. Человек также уподобляем Древу (Ермаков, 2008). Человек включается в единую цепь Мироздания. А пьянея, становится подобен богам – нет, никоимобразом не в том смысле, что боги постоянно пьянствуют! Надо думать, особое состояние сознания, возникавшее у человека при исключительно обрядовом употреблении соответствующих напитков, могло, как уже было сказано, порождать при соответствующем настрое (вернее даже, навыке) способности, подобные тем, которые возникают у шаманов при вхождении в транс и т. п.

Западнославянское рельефное изображение божества с рогом. (Предположительно, Свентовит). Ныне вделано в стену храма в Альтенкирхен (о. Рюген, Германия)

Мефистофель Нам виноград лоза дала; На лбу рога есть у козла; Вино на древе рождено; Стол деревянный даст вино. В природу вникните верней: Поверьте, чудо скрыто в ней! Ну, пробки прочь – и пейте живо! (Гёте, «Фауст», пер. с нем. Н. Холодковского).

И сам напиток, и сосуд для него вне соответствующего контекста могут восприниматься как нечто профанное, то есть так, как к ним относятся сейчас. Однако как только начинается осмысленноеобрядовое действо, у его участников начинает преобладать ритуальное мышление и статус даже вполне обыденных предметов резко меняется, потому как в рамках мифа мир опирается на множество глубинных волшебных связей и отверстие в винной бочке, с точки зрения магии подобия, похоже на дупло в стволе Мирового древа.

«…Ритуальная» первовещь обладает особым статусом и престижем, особой имманентной ей силой. Она действует (и действует в большей степени, чем «используется») в особых «отмеченных» ситуациях, связанных с соответствующими заданиями или, точнее, сверхзаданиями. Обращение к таким ритуальным вещам просто так, по случаю, в рамках «профанического» греховно и запретно. Оно позволено лишь в тех случаях, когда другие средства исчерпаны и иного выхода уже нет. Собственно, таково и назначение ритуала: он – деяние, действие, дело по преимуществу, то дело, которое противостоит и слову и мысли, одновременно образуя с ними триаду мысль – слово – дело, имеющую непосредственное отношение и к проблеме «первовещи». Вещь как инструмент дела действия не может быть для носителей подобной системы ценностей отделена от ритуала и быть неритуальной. Космогоническое творение есть дело, серия дел, последовательность «работ». Ритуал как образ этого творения несет на себе его печать и следует его логике: чем вещь «сильнее», тем она ритуальнее, «действеннее»; сверхдело требует для своего завершения «сверхвещи» (Топоров, 1995, с. 11).

Уместны будут и мысли М. Элиаде, который как бы дополняет сказанное Топоровым: «…Так как миф рассказывает о деяниях сверхъестественных существ и о проявлении их могущества, он становится моделью для подражания при любом… проявлении человеческой активности» (Элиаде, 1996).

А вот хорошо известный пример из русских былин, возможно, связанный именно с ритуальным использованием напитка (во всяком случае, с магическим точно). Судя по употребленному в тексте былины выражению «пиво сладкое», скорее всего имеется в виду именно мед. И в любом случае хорошо известная былина имеет некий посвятительный смысл. Текст приводимого отрывка «Исцеление Ильи Муромца» заимствован из собрания былин А.В. Маркова:

Говорили калики перехожия: – Ты как дай хошь нам напитьце пива сладкого. — – Есть у батюшки-то пива все ведь боцьками, — Не могу сойти со пецьки со кирпишною. — Говорят-то все калики перехожия, Перехожии калики, переброжии: – Ты сойди, сойди, Илья, со печки со кирпишьною. — – Я сижу, братци, на пецьки не единой день, — Не могу ходить на ножоцьках я тридцеть лет. — Говорят ему калики перехожия: – Росьтени-ко ты, росправь свои-ти ножки резвыя, Ты сойди теперь со пецьки – они понесут тебя, Понесут тебя, удержат ножки резвыя. — Он росправил на печки ножки резвыя, — У ево ведь резвы ножоцьки все росьтенулисе; Походил же он со печки со кирпичною, — У ево ведь резвы ножоцьки – как век ходил. Он пошол-то скоро сам за золотой казной, Подават-то каликам перехожиим; Говорят ему калики, все ответ держат: – Не возьмем-то мы твоей все золотой казны; Принеси ты нас напитьце пива сладкого. — Нацидил, сходил на погреб, цяшу пива сладкого, Подавает все каликам перехожиим, Перехожим каликам, переброжим тут, Подавает ведь он ото всей радосьти; Он ведь кланеитце им все до сырой земли, До сырой ли до земли, до ихных резвых ног. Они попили-то тут да пива сладкого, И немного они цяши оставляли тут, Оставляли они цяши, подают ему: – Ты возьми у нас исьпей, да ты Илья же свет; Посьле нашого питья – да мы скажом тебе — Топерь будь-ко ты, Илья, да ты по имени, Ишше будь-то ты свет да Мурамець, Илья Мурамець да свет Ивановиць. Каково ты во собе слышишь здоровьице? — – Я ведь слышу по собе – да теперь здрав совсим, Теперь здрав-то совсем, все здоровешенек. — – Мы скажом теперь про то, тебе поведаем: Принеси-ко ты ище пива другу цяшу. — Он все рад бежать за пивом Илья Мурамець, Илья Мурамець бежать да сын Ивановиць, Нацидил-то он другу да пива сладкого, Он принес-то все каликам перехожиим. Исьпивали калики во другой након Оставляли ему да ту полцяши все: – Пей-ко ты, Илья, да Илья Мурамець. Потому мы тебя назвали, шьчо – Мурамець, Мы по-вашому зовем да все по городу: Ты живешь все во городи во Муроми. — Выпивал-то Илья да все ись цяши тут. Говорят ему калики перехожия, Перехожи калики, переброжия: – Ты ведь слышишь ли в собе теперь каку силу? — Отвечает Илья, да Илья Мурамець, Илья Мурамець, да сын Ивановиць: – Я ведь слышу-ту силушку в собе великую; Кабы было кольце в матушки в сырой-земли, Я бы взял-то я сам бы единой рукой, Поворотил бы всю матушку сыру-землю. — Ишше тут-то калики говорят да промежу собой: – Как мы ведь силы-то тебе много дали — Ай не будет носить-то тебя матушка сыра-земля. — Говорят калики перехожия: – Принеси-ко нам пива во третей након. — Он принес-то сходил да во третей након. Ай ведь попили они, немного этот раз оставили. – Допивай, – ему сказали, – пиво сладкое. — Он ведь допил у их да пиво сладкое; Говорят они ему все таковы слова: – Ты ведь много ли собе теперь имешь все силушки, Ай ты слышишь по своим-то могучим плецям? — – Я ведь цюю в себе, слышу силы в половиночку: В половины у миня все силы сбавилось. (Марков, 1901, № 42).

Не адаптированная под «массовое восприятие» русская сказка, известная по целому ряду сборников и переданная А.Н. Афанасьевым, вторит былине почти слово в слово: «И говорят ему калики перехожие: сходи-ка за пивом, да напой нас! И взял Илья братину великую, пошел в подвалы глубокие, наливал братину пивом крепким и подносил каликам перехожим. – Выпей-ка сам! – в ответ молвят калики перехожие. Хватил Илья братину зараз – только и видели пиво! И взял Илья братину больше прежнего, пошел в подвалы глубокие, опускался ниже того, наливал братину пивом крепким пуще того…» и далее по тексту (Афанасьев, 1995, т. 1, с. 154). Даже если замена в части сюжетов подвалов на колодезь не есть плод позднейшей переработки, «оприличивания» сказки (былины), суть повествования, его скрытое содержание от того едва ли изменятся. Мы имеем дело с образным (закодированным?) описанием посвятительного действа, вернее даже, с переложением некоего древнего мифа, который стал объяснением последовательности инициатических действий. По крайней мере, это толкование напрашивается.

Надо признать, что далеко не во всех записях былин о чудесном исцелении Ильи Муромца непременно присутствует пиво или иной хмельной напиток. Иногда Илье достаточно подать нищему милостыньку или самому принять кусок ковриги. В таких случаях он либо сам тут же встает, либо ему мажут ноги ковригой. Иногда все же поят, но водой, а чаще отправляют принести воды самого Илью.

Осмелимся все же предположить, что в наиболее древнем варианте сказания присутствовал именно хмельной напиток, то естьнапиток жизни и смерти или его мифологический прототип:

Приходили калики перехожие, Они крест кладут по-писаному, Поклон ведут по-ученому, Наливают чарочку питьица медвяного, Подносят-то Илье Муромцу. Как выпил-то чару питьица медвяного, Богатырско его сердце разгорелося, Его белое тело распотелося. Воспроговорят калики таковы слова: «Что чувствуешь в себе, Илья?» Бил челом Илья, калик поздравствовал: «Слышу в себе силушку великую». (Исцеление Ильи Муромца, 1988, с. 104–107).

Илье дают пить сразу или поят в обмен на совершение им неких предварительных усилий, как бы испытывая, проверяя крепость желания исцелиться:

Да однежжа-однежжа как в жаркой день А приходит под окошко где старой человек: «А стань-ко, стань, да доброй молодець; Ты подай-ко, подай да мне напитисе». Говорыл где Илеюшка Муромець: «Не могу я где встать дак и подвинуцьсе». — «А стань-ко ты, стань, дак доброй молодець!» И стал он ставать дак понатужылсэ; А взял он где цяшецьку медную, Наливает где квасу холодного, А подает он где чяшу квасу старому. А напилсэ старой, благодарствует: «А напоил ты меня квасом холодныем; А на-ко ты, выпей из моей бутылоцьки!» А выпил Илеюшка из бутылочьки, — А силушки у Илеюшки фтрое прыбыло: Стал он ходить – дак не шатаицьсе, Ище за углы он не запинаицьсе, А пнет он о угол – да вот и угол прочь. (Исцеление и первая поездка Ильи Муромца, 2003, с. 471–476).

В прозаической записи часть древних мотивов, например, спуск Ильи за хмельным в подвалы (то есть в Нижний мир), остается, тогда как другая их часть претерпевает изменение. Так, вместо хмельного меда может называться вино, но все равно хмельной напиток он получает снизу, куда раньше, до прихода посредников-калик, не имел доступа:

«Говорят эти калики убогие: «Спустись-ко ты в ренские погреба глубокие, налей цяру зелена вина и принеси к нам сюда». Вот он спускался и вино им поднял, не велику цяру, не малую – ровнехонько полтора ведра. И калики и говорят: «Ну-ка, выпей, Илья Муромец, эту цярочку в полтора ведра на единый дух». Вот он и эту цярочку выпил на единый дух и не прикорчился. Вот он и подвыпил. А калики его и спросили: «Много ли чуствуешь силушки?» А он и ответил: «Во мне силушки много-множество». – «А ну-ко ещо, старой Илья Муромец, спустись в ренские погреба, подними цяру зелена вина, не малу, не велику, а в два ведра ровнехонько».