Сын детей тропы

Дочь леса молчала испуганно. Глаза широко открыты... так близко. И пахло травами Безлюдья, травами жаркой поры, что сохнут, испуская аромат, но не умирают. Или этот запах лишь казался?

Шогол-Ву склонился ниже, вдыхая. Потёрся щекой о чужую щёку, закрыл глаза. Он любил запах трав.

Не сразу он понял, что дочь леса пытается его оттолкнуть. Казалось, шумела вода, заглушая прочие звуки, и хотелось только дышать, хотелось...

Он заставил себя выпустить её и подняться.

Рогачи подошли ближе и смотрели настороженно. Готовы были вступиться за хозяйку, но та их не замечала, комкая упавший платок.

— Так что...

Голос казался чужим. Шогол-Ву прокашлялся.

— Что ты искала в моих карманах?

— Я не могу сказать! — воскликнула дочь леса.

Она кусала губы. Казалось, вот-вот заплачет.

— Говори. Или садись на рогачей и уезжай прочь, и пусть наши тропы больше никогда не пересекутся.

— Поверь, я не хочу зла! Я не могу сказать... Поверь! Поверь, я прошу!..

Вместо ответа Шогол-Ву указал на рогачей.

— Иди своей дорогой. Иди! Если нужно будет гнать тебя стрелами, я погоню.

Он поднялся и потянулся к луку, морщась. А ведь только что забыл о спине, обо всём. Значит, вот как бывает с другими у костров под круглым оком.

— Хорошо, я скажу, но ты сразу пожалеешь об этом знании, — глухо ответила дочь леса. — Проклятие лежало не на Свартине. Дело в камне... Постой, обещай дослушать! Если камень у тебя, не бросай его.

— Говори.

— Камень передавался от вождя к вождю. Он не должен был покидать границ Шепчущего леса. Ты слышал, что к нам приводят больных, для которых нет надежды?

Шогол-Ву кивнул.

— Мы не лечим их. Мы не можем.

Дочь леса опустила голову, стиснула тонкими пальцами измятый платок и докончила совсем тихо:

— Они умирают.

— Вы лжёте людям и не стыдитесь брать дары?

— Подожди! Умирают, но камень поднимает их. Они больше не чувствуют боли и сохраняют память.

— Я видел дитя в поселении, где все умерли от мора, а потом поднялись. Она не могла говорить. Её тело годилось лишь на то, чтобы лежать в земле. Она сама молила о смерти — скажешь, это хорошо?

Дочь леса вскинула голову, блеснув глазами.

— Так не должно быть! Мы никогда не стали бы поднимать тех, кто ушёл давно! И тех, чьё тело искалечено, тоже. Кроме того, мы давали умирающим выбор. Мы всегда говорили, что их ждёт, и они решали, дожить последние дни или вернуться. И знаешь что? Они все соглашались вернуться.

— И много их у вас?

— Не слишком.

Дочь леса покачала головой.

— Они всегда обещают, что не уйдут, и почти всегда нарушают слово. Иногда я думаю, лучше бы они теряли память. Мы дарим им новую жизнь, а они бегут... Зверь, которого убили — страж. Такие следят, чтобы живущие дважды не покидали наш лес. Теперь камень поднимает мертвецов, и стражи ищут их, чтобы упокоить навсегда.

— Значит, стражи не трогают живых?

— Нет! Только мёртвых, что выходят за границы.

— Я не знал. Мы убили такого в Безлюдье.

Дочь леса поглядела, нахмурясь.

— Я не удивлена. Ведь ты из тех, кто убивает и лишь потом думает. А может, и не думает вовсе. Как те люди!..

Нептица проснулась от её сердитого голоса и чихнула, мотнув головой. Встопорщила перья на спине, уткнула в них клюв и задремала.

Дочь леса посмотрела на неё, закусила губы, перевела виноватый уже взгляд на запятнанного и сказала негромко:

— Прости, я была груба. Я ошиблась. Ты... не совсем такой.

— Так что с камнем?

— Когда Свартин пришёл, он, должно быть, говорил с живущими дважды и узнал о камне. Это случилось между жёлтыми листьями и первым снегом. Тогда у твоего племени уже отняли Косматый хребет, и Свартин предложил его нам, ничего не прося взамен.

— Вот как, — сказал Шогол-Ву.

— Мы отказались. Нам нужна лишь та земля, где растут белые деревья Шепчущего леса. И мы не хотели становиться орудием Свартина, вставать между ним и гневом детей тропы.

Шогол-Ву кивнул.

— Свартин выслушал, и мы дали ему уйти. Нарушителей давно не бывало, так давно, что старый закон казался слишком жестоким, вдобавок Свартин явился с даром... А потом он вернулся, убил вождя и взял камень. Он думал, обретёт силу, глупец, но сила даётся не так. Слушай: кто отнимает камень или крадёт его, тот слышит голоса ушедших, и мёртвые встают, но не по его воле. Свартин украл, и я не удивлена, что он лишился рассудка. Так камень у тебя?

Шогол-Ву поколебался.

— У Ната, — сказал он.

— У сына полей? Он сам взял, не просил тебя? Это хорошо для тебя... и плохо для него.

— Ты сказала, краденый камень не приносит добра, и всё же сама хотела его украсть. Значит, ты знаешь, как с ним управиться. Говори.

— Знаю.

Дочь леса примолкла. Расправила платок, укутала плечи. Поглядела печально.

— Камень отдают добровольно. И тот, кто его получит, обретёт полную силу: сможет решать, кого поднять, и услышит мёртвых, если захочет сам. А тот, кто отдал, станет белым деревом. Таким, как в нашем лесу. Старый вождь всегда передавал камень другому, когда приходил срок.

— Значит, ваши деревья...

— Вожди. Это всё вожди прошедших лет, и они ещё живут. Хранят покой спящих богов, говорят с душами, берегут наше племя. А дети полей взялись за топоры! Камень нужно вернуть.

Шогол-Ву помолчал, раздумывая.

— Ты была готова стать деревом?

— О нет, не деревом. Белым деревом станет тот, кто сам получал камень в дар. А тот, кто украл его или отнял силой, станет лозой раздери-куста, проткнёт сам себя острыми шипами, будет истекать соком, но не умирать. Вечно чувствовать боль. Если порядок нарушен, нужна жертва, чтобы всё исправить.

— А если бросить камень?

— Исход тот же. Только если украдут или отнимут силой...

Шогол-Ву поднялся и склонился над костром, скармливая ему хворостины. Долго молчал. Наконец спросил:

— И кто же он, достойный камня? Тот, ради которого ты согласилась принять мучительную смерть, и кто даже не пошёл с тобой?

Дочь леса ответила, глядя в сторону:

— Тот, с кем мы обменялись сердцами. Он стал бы вождём после моего отца.

— Так почему ты здесь одна, Хельдиг, дочь вождя?