Сын вождя

— Прости, — Кадан отвел взгляд.

— Что здесь произошло? — требовательно спросила Сигрун.

— Он отказывался пить и уронил чашку на пол.

— Ладно, — Сигрун вздохнула, — я принесу еще. А эту разбей. Не нужна мне в доме проклятая вещь.

Кадан все еще в задумчивости опустился на топчан. Через несколько минут Сигрун принесла новую миску, и он благодарно кивнул.

Девушка удалилась, а Кадан приподнял миску, рассматривая дно. Затем опустил и принюхался, пытаясь определить, какие травы входят в состав — все было хорошо. Только после этого он поднес чарку Льефу к губам.

С тех пор он проверял всю еду и однажды, учуяв запах ночевки — растения безвредного, но часто добавлявшегося в магические отвары, вылил содержимое плошки за окно.

Льеф был к тому времени уже настолько вымотан, что не спорил с ним ни о чем. Кадан никак не мог понять, идет ли он на поправку или нет. А однажды вечером в дверь постучали — но внутрь вошла не Сигрун. Она бы и не стала стучать. На пороге появился конунг, закутанный в мягкий шерстяной плащ.

Льеф заставил себя открыть глаза, внимательно смотрел на него и молчал. Конунг тоже молчал.

Кадан обшарил комнату глазами — ему было неуютно в перекрестье этих взглядов, и он чувствовал, что кто-то должен начать разговор.

Взгляд его упал на оставленную Сигрун у кровати больного чашу с водой.

— Мы приветствуем тебя, конунг, испей с нами из одной чаши, если пришел с миром.

Кадан взял чашу и с поклоном поднес ее конунгу.

Тот, поколебавшись, сделал глоток. Затем осушил остаток залпом — с дороги у него пересохло горло, — и со стуком поставил чашу обратно на стол.

— Приветствую тебя… — хрипло произнес Льеф, — мой названый отец.

— Ты потерял право называть меня так.

Льеф замолк.

Конунг шагнул вперед.

— Я пришел посмотреть тебе в глаза, убийца Руна.

— Зачем?..

— Я хочу знать, сын рабыни, которого я приютил и который предал мой дом — рад ли ты, что остался жив?

Льеф устало опустил веки.

— Нет, — тихо сказал он.

Но Эрик по-прежнему не находил себе покоя.

— Я вложил в твои руки меч, — сказал он и, взявшись за рукоять меча, лежавшего у топчана Льефа, отбросил его в сторону, — мой кузнец выковал его для тебя.

Льеф молчал. Снова открыв глаза, он просто смотрел на своего палача.

— Я приказал изготовить для тебя доспех, — не находя ответа на свою ярость, Эрик вынужден был повысить голос. Он схватил в руки панцирь Льефа, лежавший тут же рядом, и замер, увидев сквозь сквозную дыру на груди зияющую на подкладке руну. — Колдун, — выдохнул он, поднимая ошарашенный взгляд на Льефа.

Льеф не понимал ничего, а у Кадана вдруг вышибло воздух из легких.

— Это не так, — с трудом выдавил он из себя. — Это не он начертил, это я.

Льеф с неожиданной силой рванул его на себя и зажал рот рукой.

Эрик переводил взгляд с одного на другого.

— Как низок ты, Льеф, сын Хальрода… — он замолк, впервые в жизни не находя слов, — как низок ты… приказав своему треллю использовать против побратима колдовство. Даже так, тайными знаниями, ты не решился сразиться с ним сам.

Льеф молчал, не зная, что сказать.

Эрик хотел было отшвырнуть панцирь прочь, но тут же одумался и прижал его к себе, будто опасаясь, что кто-то попытается вырвать его из его рук. Он попятился назад.

— Эрик, это ложь, — попытался возразить Льеф в последний раз, но Эрик давно уже не слышал его.

— Я соберу тинг, — пробормотал он будто бы в бреду, — будьте вы прокляты, Льеф и его раб, и ведовка Сигрун, что помогала ему. Пусть вечно сердце ваше полнит та боль, что наполнила мое. Жизнь Руна не оплатишь серебром.

Вопреки ожиданиям Кадана, визит Эрика Льефа взбодрил. Он стал меньше спать и хотя выглядел обеспокоенным, казался теперь более здоровым и живым.

Кадан все ждал, когда же Льеф захочет наказать его, и долго ждать не пришлось. Льеф сдерживался до вечера. Всю ночь не спал, а наутро, едва Кадан, лежавший на его плече, открыл глаза — встретился взглядом с холодными голубыми глазами.

— Зачем ты это сделал? — спросил Льеф.

Кадан молчал и испуганно глядел на него.

Льеф поджал губы и прижался к его лбу лбом.

— Зачем ты это сделал, галл… — почти умоляюще прошептал он, но Кадан все еще не отвечал.

— Что теперь будет? — спросил он. — По закону ты должен отдать меня конунгу, чтобы он учинил расправу надо мной.

— А ты будто бы и не боишься этого совсем?

— Нет, не боюсь. Я еще осенью должен был умереть. Я хочу только, чтобы ты выжил, вот и все.

— Я не отдам тебя. Я отвечаю за тебя как господин. Если бы он попросил виру — я бы заплатил. Он мне как отец, Кадан, можешь понять?

— Я понимаю, — прошептал Кадан и отвернулся, — я лишил тебя всех. Сначала брата, а теперь и отца. Может, все же лучше выдать меня, а, Льеф?

— Никогда.

Льеф прижал его к себе.

— Тогда что будет теперь? — спросил Кадан. Льеф молчал. Он не знал.

Ответ пришел через несколько дней. Все эти дни Льеф выспрашивал Сигрун про тинг, но та оставалась мрачна.

— Как только сможешь ходить — покинь мой дом, — сказала она. — Я не хочу рисковать из-за тебя.

Льеф кивнул.

— Я уйду раньше, — сказал он и посмотрел на Кадана, — собери нам лекарств, и на рассвете мы оставим твою избу. И Сигру… — Сигрун уже собиралась уходить, но Льеф поймал ее ладонь, и она обернулась, — спасибо за все.

Сигрун вырвала ладонь. Ее снова наполнило то чувство, которое она испытывала всегда, когда видела счастье этих двоих.

Но им не суждено было встретить рассвет в лекарской избе. Серебристый диск луны затопили облака, и ночь была темна. Льеф по обыкновению не мог спать, и все рассматривал лицо Кадана на своем плече.

— Я люблю тебя, — прошептал он, как шептал иногда в эти дни.

И потому, полный собственных горестных мыслей, он не расслышал крики вдали и не понял, кто и зачем кричит.

Только когда за окном замелькали огни, а воины Эрика окружили избу, Льеф понял. Какое решение принял тинг.

Он принялся расталкивать Кадана и, когда тот раскрыл еще сонные глаза, приказал:

— Быстрее. Набери в мешок еды и уходи.

— Что?

— Ты слышал меня.

— Сигрун, — уже слышался голос Эрика за окном. Он стоял перед входом в избу, и пламя факела освещало его лицо.