Сын вождя

— Нападай, — приказал он.

Даже теперь, будучи взрослым, в свободное от походов время Льеф продолжал упражняться дома с мечом, а иногда и показывал приемы юношам при королевском дворе, когда те желали поучиться у него.

Льеф был хорошим учителем. Спокойным, терпеливым и твердым. Но именно от этого сочетания мягкости и непоколебимости Кадан никак не мог сосредоточиться на учебе. Ему казалось, что бархатистый голос Льефа ласкает его, как ночью ласкали сильные руки северянина его тело. И потому, выполняя приказ, Кадан в очередной раз лишь скользнул клинком плашмя по лезвию учительского меча.

— Вот ты где, — послышался голос со стороны.

Кадан заледенел. Это был Рун.

Льеф, казалось, тоже напрягся.

— Учишь раба обращаться с мечом? Ты окончательно проиграл его заклятьям, Льеф. Думаешь, трелля можно чему-то научить? — спросил Рун. Он вошел на площадку и прислонился к оградительному столбу спиной, пожевывая травинку. Взгляд его, устремленный на Кадана, полнился презрением — и ненавистью.

— Перестань, Рун. Предупреждаю тебя, — сказал Льеф.

— Мне больно, — выплюнул Рун, — что этот галл встал между мной и тобой.

— Он бы не стал причиной раздора, если бы ты этого не захотел, — Льеф почти инстинктивно заслонил Кадана собой.

— Тебя ищет отец.

Льеф оглянулся на Кадана.

— Не бойся, я за ним прослежу.

— Это плохая мысль, Рун.

Рун фыркнул.

— Боги, Льеф. Ты сам становишься похожим на него. Где твердое плечо, на которое я мог опереться всегда?

Льеф хотел было ответить, но не успел, потому что Руна уже несло:

— Ты сам стал как женщина, Льеф. Ты, должно быть, тоже ложишься под него? Поэтому он так цепляется за тебя.

Взгляд Льефа, только что напряженный и тяжелый, подернулся льдом.

Рун тоже замолчал.

Над тренировочной площадкой повисла тишина.

— Зачем ты это сказал? — тихо спросил Льеф.

Руну стало неуютно.

— Чтобы ты понял, как глупо выглядишь со стороны, Льеф, — тем не менее огрызнулся он.

— Рун, ты знаешь закон.

Рун молчал.

— Никто не слышал, только ты и я.

— Слышали небо и земля.

— Льеф… — осторожно произнес Кадан, начиная понимать, в какую сторону клонится разговор. Но Льеф лишь задвинул его дальше за спину. Остановить его не мог уже никто. Злость, наполнившая его в тот день, когда он увидел Кадана и Руна вместе за домом, раскалилась добела и стала остывать, превращаясь в настоящую боль. Много позже он думал, что мог бы простить Руна — если бы их в самом деле слышали только небо и земля. Потому что, по большому счету, Льефу было безразлично мнение богов. Но в эту секунду у него за спиной стоял — и слышал его слова — его собственный "бог". И он никогда бы не простил себе, никогда не смог бы смотреть Кадану в глаза, зная, что тот знает, что Льеф побоялся поднять на обидчика меч.

— Идем к твоему отцу, — сказал Льеф все так же спокойно, — я скажу ему, что буду биться с тобой. На перекрестке. На третий день. Как требует того закон.

ГЛАВА 14. Ожидание

— Смыть оскорбление можно только кровью. Я вызываю его на хальмгат.

Эрик хмурился и переводил взгляд с одного на другого.

— Рун, — жестко спросил он, — зачем ты это сказал?

В глазах Руна блестела злость, и когда прозвучал вопрос конунга, злость эта стала только сильней.

— Благодарю за вызов, — сказал он вместо того, чтобы ответить конунгу, — такого вызова и надлежало ждать от тебя. Я принимаю его, и драться мы будем тогда, когда ты пожелаешь.

Эрик встал со своего места и вплотную подошел к обоим.

— Льеф, — обратился он к пасынку. — У моего сына длинный язык. Тебе ли этого не знать?

Льеф молчал и, стиснув зубы, смотрел на него.

— Никто не слышал, — успокаивающе произнес Эрик, — я понимаю, вы оба очень молоды — и вот уже четыре месяца, как не были на войне. Но подумайте обо мне. Я не переживу потери одного из вас.

Рун молчал. А Льеф, может быть, и пошел бы на попятную, но его разозлило то, что Эрик как бы обращался лично к нему. На Руна он не смотрел.

— Ты, конунг, знаешь закон, — сказал Льеф. — Я не могу отступить.

Конунг рыкнул и, взмахнув плащом, вернулся на свой трон.

— И все же, — сухо сказал он, — у вас есть три дня, чтобы обдумать все.

Той ночью Эрик не мог уснуть. Он все думал — как остановить то, чего он давно уже ждал. Рун и Льеф были друзьями. И оба были дороги ему. Но самую сильную боль всегда причиняют те, кто дороже всего.

А вечером Рун прислал к Льефу своих послов.

Сражение должно было проходить на небольшом острове или на перекрестке. Право первого удара принадлежало Руну.

В тот же день договорились о времени и о месте, а так же об оружии. Они могли использовать короткие, заточенные с одной стороны гибкие германские мечи — скрамасаксы, или же длинные, прямые и обоюдоострые. В левой руке каждого был щит, а на теле — любой доспех.

На второй день Рун, затеявший эту свару, уже жалел.

Его разозлил Льеф. Разозлило то, как тот обошелся с ним, толкнув его в грязь, и разозлило то, что Льеф не хочет делиться с ним — хотя сам уже полгода пользовался рабом.

Он, Рун, был сыном конунга. Любимым сыном, и так же точно любили его все воины северной земли.

Он собирал дружины каждый год, и он приносил дары к трону конунга, и все рукоплескали ему, чтобы на будущий год снова пойти с ним в бой.

Он мог бы и один вести дружины — никто не пошел бы за троллеподобным Льефом в поход. Но Льеф был его другом, и с детских лет Рун помогал ему, держал при себе.

"Без меня он был бы никем, — думал Рун. — Без меня он никогда не взял бы своего раба".

И отчасти это было так, потому что Рун и Льеф столько раз заслоняли друг друга в бою, что давно уже потеряли счет взаимным долгам.

Рун услышал голос иноземного скальда на чужеземном берегу и понял, что тот поет заклятья — еще тогда. Такой нездешней силой полнились слова его песни, и таким неземным был взгляд.

"Жаль, что я не убил его в тот раз", — думал Рун.

Впрочем, он пытался. Он нанес удар, но не успел — галл уже зачаровал его побратима. И… отчасти… зачаровал и его.

— Проклятый галл… — бормотал Рун в ту ночь, лежа в постели Сигрун, которая, вопреки обыкновению, пустила его к себе домой, — он испортил все.

Сигрун молчала и смотрела на него. Слова Руна причиняли ей боль.

— Обещай, Сигрун, что отомстишь за меня, — Рун повернулся к ней.

Сигрун сглотнула.

— Я всего лишь женщина, — глухо сказала она и тут же оборвала себя, — да, Рун. Если что-то случится с тобой — он ответит за твою кровь. Но я хотела бы, чтобы ты вернулся живой.